РПЛ 3
Шрифт:
А что же говорили обо мне – неизменной тихой спутнице того, кто отвечал загадочной улыбкой на просьбы о вечной жизни, быстрой смерти и великом богатстве? Однажды мне удалось подслушать разговор между Бриульей и кухаркой – последняя собиралась взять расчет, испугавшись темной славы, которую заимел теперь дом с павлином.
– Не по душе мне этот чернокнижник, - говорила она, вздыхая. – Хоть и платит щедро, и с нами любезен, но служить ему – великий грех. Пусть богатые господа забавляются со злыми силами, у них достанет денег, чтобы откупиться от божьего гнева богатыми пожертвованиями…
– И не говори, Арора, - поддакивала ей моя горничная. – Я-то молодому господину стараюсь на глаза не попадаться,
– А что о ней говорят? – всполошилась кухарка.
– Ох, не знаю, верить ли тому, но поговаривают, что господин Хорвек сотворил ее при помощи колдовства из всяческого непотребства. Оттого у нее, да простят меня боги, ни ума, ни души. Ничегошеньки не знает, точно вчера на свет родилась!
Итак, в глазах города я была магическим созданием, противоестественно сотворенным при помощи заклинаний изо всякой мерзости – иначе говоря, я оказалась чудом, а чудеса манят.
Куда бы ни приглашали Хорвека – а с легкой руки госпожи Аркюло, почтившей своим доверием иностранца, он быстро стал желанным гостем во множестве богатых домов, - непременно ему напоминали, чтобы он захватил с собой свою воспитанницу. Меня рассматривали, не решаясь коснуться, и в глазах я видела испуганный восторг, а шепоте угадывала все ту же сплетню: «Ее сотворили колдовством!». Никогда еще я не чувствовала себя столь ничтожной. Казалось, что я сама вскоре поверю в то, что слеплена ради магической потехи из какого-то сора – так мало я смыслила в происходящем.Но чем скованнее я себя чувствовала – тем жаднее становился интерес ко мне. Я пыталась спрятаться от назойливых взглядов – Астолано шептал, что моя пугливость происходит из-за чуждости миру людей. Я становилась все бледнее – город в восхищении твердил, что чары выдыхаются и вскоре я превращусь в горстку пепла и облачко тумана. Но именно этого и добивался Хорвек – на любой вопрос обо мне он отвечал так уклончиво, что даже самый простодушный человек заподозрил бы неладное.
Я не знала, как и когда демон обронил, что ищет художника для того, чтобы тот нарисовал меня, но астоланцы увидели в этом подтверждение своих предположений: я была недолговечным колдовским творением, и мой создатель торопился запечатлеть результат своей превосходной работы, пока она снова не обратилась в прах.
В столице имелось несколько прекрасных мастерских, где трудились десятки художников, не имевших недостатка в заказах. Когда весть о том, что Господин-в-перчатках – а именно так называли Хорвека в городе, - ищет того, кто изобразит его рыжую спутницу, разнеслась по городу, у наших дверей один за другим стали появляться люди, в пальцы которых намертво въелась краска. Все они слышали о щедрости и богатстве иностранца, и были столь же любопытны, как и остальные жители столицы. Каждый из них не скупился на похвалы своему таланту и клятвенно обещал, что сумеет изобразить каждый мой волос в совершенной точности.
– Только я знаю, как смешать краску, чтобы передать рыжину волос вашей воспитанницы, - говорил один.
– Спросите любого в этом городе, и он скажет, что только на моих портретах можно увидеть сияние кожи и живой блеск глаз! – настаивал второй.
– Я никогда не приукрашиваю своих клиентов и работаю очень быстро, - рекомендовал себя третий. – Не сочтите, что я сую нос не в свое дело, но ведь у вас времени в обрез, не так ли?..
Времени у нас и в самом деле было маловато, но Хорвек, словно позабыв об этом, терпеливо выслушивал каждого художника, а затем показывал кусок холста, где была изображена тонкая женская рука.
– Я найму только того, кто нарисовал это, - говорил он.
– Но сударь, зачем вам этот неизвестный мастер? – в отчаянии вопрошали у него отвергнутые живописцы. – Разве можно судить по этому клочку, насколько хорош он в деле?
– Мне нужен именно этот человек, - отвечал Хорвек, глядя так значительно, что опечаленные художники наперебой уверяли друг друга, будто здесь непременно замешаны колдовство, воля звезд, предопределение и прочие чародейские хитрости.
Но никто из них не признался в том, что узнает руку мастера, и мне начинало казаться, что демон тут перехитрил самого себя. Дни уходили за днями, истрачиваясь до остатка на глупые визиты к глупым людям, которым все еще не наскучило разгадывать загадки, сочиняемые Хорвеком. Я же, оставшись наедине со своими страхами, думала только о том, живы ли дядюшка Абсалом и Мике, и сколько еще мучительных дней существования отвела им воля рыжей колдуньи. Спокойная жизнь оказалась губительной для меня, ведь теперь у меня хватало сил и времени ужасаться тому, что я натворила.
Неудивительно, что в мои сны вернулся заснеженный старый лес, который, как теперь я знала, был душой рыжей ведьмы, средоточием ее жестокой силы, зародившейся где-то в далеких северных землях. Поначалу мне удавалось очнуться ото сна до того, как на снегу появлялись первые брызги крови – кто-то певуче и тихо нашептывал мне, что это всего лишь видение, плод моего воображения, и я могу сбежать из него, уйти от колючего холода… Так я и делала, каждый раз просыпаясь с чувством, что избежала самого худшего – точно выныривая из ледяной воды. Но на третий или четвертый раз я узнала голос, шептавший, чтобы я уходила из зимнего леса: то говорила сама ведьма, хитростью желавшая отвадить меня от своих владений.
– Я не покорюсь твоей воле! – крикнула я, смутно понимая, что не должна слушаться рыжую колдунью, пусть даже мне самой больше всего на свете хотелось, чтобы искрящийся снег перестал слепить глаза.
– Ты! Как ты смеешь?.. – она, более не прячась, выступила, казалось, одновременно из-за каждого дерева, словно весь этот зимний мир превратился в осколки зеркала, каждый из которых отражал ее красно-рыжие волосы и горящие лютой звериной зеленью глаза. – Зачем ты вновь пришла сюда? Я знаю, что ты здесь, хоть и не вижу… Здесь, в моем лесу, в том, что питает мое колдовство, в самой его сердцевине! Я слышу, как ты говоришь со мной, мерзкое отродье, я чую твой запах… Что за сила защищает тебя? Где ты? Покажись!
И десятки призраков, глаза которых горели от ненависти, закружились вокруг меня, осыпая с ног до головы искрошенным льдом, мерзлым снегом – о, как больно кололи меня эти крошечные острия!.. Однако ведьма и в самом деле не видела меня – ледяной вихрь бушевал безо всякой цели, яростно и тщетно. Я была всего лишь чужим голосом в ее голове, в ее душе – пустынном царстве снегов, отмеченных когда-то отпечатком ее окровавленных ног. Обессилев, я упала на колени, пытаясь прикрыть лицо.
Вновь на снегу показались красные капли – но на этот раз то была моя кровь: крошечные льдинки иссекли мои руки острыми кромками. Я в ужасе ждала, что ведьма услышит запах крови и найдет меня, как ищут добычу гончие, взявшие след подранка, но ее крики становились все глуше, словно я медленно проваливалась под снег, в холод и тишину, из которых не было пути обратно.
– 9-
Крик, с которым я проснулась, разбудил весь дом: первой в мою спальню вбежала горничная Бриулья, затем остальные слуги, последним появился Хорвек, одежда которого указывала на то, что спать он еще не ложился. Комнату ярко осветили лампы и свечи.
– Что это, господин? – испуганно спросил старик-слуга, в растерянности замерший, как и остальные, около моей кровати. – Откуда здесь это?
Я, все еще тяжело дыша и содрогаясь от холода, запоздало рассмотрела то, что так встревожило слуг: пол около моей кровати был покрыт снегом: белые полосы мерцали на свету, поскрипывали под башмаками слуг.