Рубеж-Владивосток
Шрифт:
— Митька, холст неси, будем записывать! — Скомандовал Азаров молодому гусару из наших.
Ещё минут десять пришлось ждать, пока подобьют список желающих и примут деньги. Вместо коротышки, который был в прошлый раз, теперь дядя Шурик взял инициативу. Вышло четыре к одному, большинство за Степана. Местные гусары не поверили в мой успех. А вот Михаил с Вадимом живенько поставили на меня.
Народа собралось целая толпа, весь наш эскадрон за исключением постовых.
Заделавшись судьёй, Фёдор объявил:
— Три раунда по пять минут!
— Э нет! — Загорланили казаки. — Один и до упора, пока кто–то уже не встанет!
Когда суета схлынула и народ затаился Степан принял это, как сигнал к действию и пошёл на меня с поднятыми руками. Совершенно по–другому теперь выстраивая атаку. От защиты. Локти печень защищают, кулаки на щеках. И куда его пробивать?
Два прямых удара проводит, ухожу короткими кивками, получая вскользь. Пробую контратаковать, сразу уклоняется и машет длинным боковым. А казак подготовился!
Только это моя территория. Упасть в грязь лицом нельзя. Не ожидал, что Степан будет опасаться меня. Выстреливает удары и надёжно защищается. Кружу вокруг него приставными шагами, в надежде вымотать. Атакую с наскока, попадая в защиту. Кулаки встречаются с мышцами, кисть едва ли надламываются.
Зеваю и получаю прямо в лоб. Голова, как грузило удочки, отшвыривает тело, словно леску за собой. Падаю, довыпендривался.
Ахает толпа. Посмеиваются некоторые. Фёдор подскакивает, нависая сверху. И начинает считать.
Поднимаюсь живенько, разминаю шею. Постреливает, собака. Только Фёдор отходит, Степан летит на меня уже уверенней, вероятно, решив добить! Обрушивает шквал ударов по защите. Подлавливаю теперь я и пробиваю в ухо. Отшатывается верзила и получает ещё, ибо наращиваю успех. Чуть открылся оппонент, попадаю в челюсть и валю–таки быка!
Гусары аплодируют. Многие из эскадрона просто не ожидали, что я умею так боксировать.
Но Степан встаёт со злым рыком практически сразу и, уже не соблюдая осторожность, рвётся на меня. Без зазрения совести бьёт мне прямо по рукам, видимо, решив, что так быстрее одолеет. Болезненные удары в кость, вызывают дикую боль. Но я терплю и отвечаю. Получив прямой в глаз, противник даже не реагирует, продолжая выбрасывать свои ручища. Ещё два удара пробиваю, и у Степана над бровью появляется сечка.
Кровь заливает его лицо. От этого он ещё больше звереет! Сближается, выхватывает по переносице, но сцепляется в борьбе, и валит меня на землю, где решает добить. Фёдор пробует разнять, но отлетает от грубого толчка моего оппонента. Пользуясь моментом, вцепляюсь зубами в руку и высвобождаюсь из–под визжащей туши.
Казаки возмущаются, гусары ржут, как лошади. А я выискиваю глазами Фёдора, переживая, всё ли с ним в порядке. Гнев заполняет меня. Теперь наша джентльменская схватка переросла в деревенскую драку.
— Правильно Андрей! — Поддерживают меня братцы. — Лежачего не бьют!
Встаём в стойки. У Степана уже всё лицо в крови, и выглядит он страшнее всякой твари. Идёт на меня. И вот они размашистые удары на уничтожение! Подныриваю под первый, уклоняюсь от второго, третьего! Подгадываю под темп и целю. Бью!
Чуть дальше в скулу и шею попадает. Кисть простреливает боль. А этот держится! Левую выбрасываю, снова не попадаю куда надо. Но звук от смачных ударов будоражит всех.
Степан теряется, и я выстреливаю ещё три удара. А ему хоть бы что, не валится и всё тут! Отмахивается ещё кое–как вслепую. Но я ловко ухожу из–под ударов и выбрасываю свои, уже не чувствуя рук от локтей. Вскоре его лицо превращается в кровавое месиво. Из носа течёт, глаза заплывают. А Степан всё стоит и стоит. И у меня сил нет. Кисти онемели.
Кое–как собрал волю в кулак. И пошёл на него со всей злостью! Степан попятился. А я обманный манёвр делаю, выбрасывая левую. И с подшагом правым крюком бью уже с плеча! Кулак точно в челюсть попадает. Обрушивается здоровяк на землю, как подкошенный.
И уже не встаёт.
Секунд семь–десять соображает публика. А затем гусары бросаются на меня. Хватают и начинают подбрасывать, радостно крича мне похвалы!
Но на этом карьера кулачного бойца не закончилась. На следующий же день приехал ещё один мощный казак–боксёр. Который оказался ещё и профессионалом. Три раза я падал и вставал. В итоге сумел подловить и вырубил.
Казалось бы всё, но не тут–то было. В поместье повадились ездить и казаки, и гусары, желающие помериться со мной силой в кулачном бою. Слава моя в войсках на полуострове только растёт с каждой схваткой.
А мне драться даже понравилось. Держу удар, если падаю — встаю. Было и тяжело, и на грани, так даже победа слаще. И счастье в этом какое–то прокрадывается, ведь уважение сыскал среди братцев не титулом. Пусть и хожу теперь с опухшей рожей.
С ней и встречаю худощавого Грибоедова со штаба, который там на целых четыре дня задержался.
— Сабуров?! — Восклицает с седла командир эскадрона, впервые увидев меня таким.
— Здравия желаю, товарищ ротмистр! — Чеканю довольный.
— И как я вас, товарищ вероятный корнет, командиру батальона представлю теперь?! А я и думаю, врут не врут слухи о том, что князь тут кулачные бои устроил, да всех подряд кладёт. Она вам нужна, эта служба, барин?
— Виноват, товарищ ротмистр, — отвечаю уже смиренно. — Конечно, нужна.
16 километров от Владивостока. Окрестности Бухты Емар.
19 июня 1905 года по старому календарю. Понедельник.
Первая половина дня. И моя первая патрульная служба в составе Хабаровского гусарского батальона.
Пропесочил меня комбат, но в эскадрон корнетом зачислил, сетуя на доброе имя дедушки! Теперь я в мундире и на казённом коне патрулирую местность вдоль побережья Уссурийского залива, южнее своего поместья.
Счастья полные рейтузы. На себя в серебристо–сером доломане с золотыми канатами налюбоваться не могу. И чёрт с ней, с побитой рожей. Главное кивер на голове с золотым гербом издалека видно.