Рубеж-Владивосток
Шрифт:
О чём я думаю, ну дурачок. Так меня и назвала же. Дурак.
Несусь с ветерком в седле до Поместья и эскадрона. Пыль дорожная в рот, растянутый до ушей, залетает вместе с мошками.
Она ведь не занята? Иначе бы не позволила дарить ей подарок. Иначе бы не приняла мою дружбу. Иначе…
Странная. Но очень красивая. Агнесса.
От одной только мысли о ней, в душе и желание, и нежность.
Воодушевлённый внезапным знакомством вечером я потренировался с гусарами на скаку саблей рубить. От ударов по деревянному чучелу кисть едва не отрывает. Это когда попадаю, но чаще мимо клинок летит.
Кулачные бои к ночи отменились, несмотря на желающих подраться. Командир эскадрона Илларион Грибоедов прознав, что творится подле лагеря, разогнал всю шарашкину контору, Азарову по шее дал. И мне драться запретил.
— Увижу вас с разбитым лицом, товарищ корнет, вылетите со службы, как пробка из–под шампанского, — выдал угрожающе.
— Так, точно, товарищ ротмистр! — Отчеканил и занялся ходулями.
На следующий день меня поставили на пост к утёсу за заливом смотреть, чему оказался не особо рад. Ибо к Агнессе хотел отправиться, а тут на тебе: на сутки выпадаю.
Проинструктировали, проверили знание устава караульной службы и вручили новенькую винтовку с чистой совестью и пятнадцатью патронами в придачу. А она ещё и с оптическим прицелом! Заведующий оружием уверил, что пристреленная. Взыграла ответственность, и я успокоился.
На эскадры броненосцев налюбовался, на дирижабли в небе, чаек наслушался с шумом волн, за пирсом понаблюдал, как голые гусары с разбега плюхаются после бани.
Фёдору, гребущему на берег, помахал. Не увидел, старый.
В перерывах между сменами стал записку Агнессе сочинять, расходуя на черновики лист за листом.
— Поспите, сударь, как положено, — забурчал начальник смены. — Ночь ещё стоять.
А у меня сна ни в одном глазу. Сердце выстукивает от мыслей романтических. Стихи захотелось писать. И начал, но выходит такая нелепица.
20 километров от Владивостока. Бухта Якорная. Поместье князя Сабурова.
24 июня 1905 года по старому календарю. Суббота.
Сменился с наряда к полудню. И приготовился хоть сейчас скакать прямо в их лагерь, что находится за аэродромом.
Но притормозил, чтобы лицо побрить, искупаться, да рубаху сменить. Всё–таки опрятным быть нужно в первую очередь.
За умыванием близ колодца меня почтальон и застал. Под уздцы с лошадью да с командирской планшеткой наперевес.
— Вы князь Сабуров? — Спросил мужчина в зелёном мундире официозно.
Ух ты, целый фельдъегерь пожаловал. Такие только важную почту носят.
— Да, он самый. Андрей Константинович, — подтвердил и поинтересовался с нарастающим волнением. — С чем пожаловали?
Протянул конверт плотный, серый с надписями адресата, как полагается. Впервые подобный вижу.
— Из Хабаровска от Румянцевой Татьяны Сергеевны по поручению лично в руки, — ответил мужчина.
Принял, как завороженный. А фельдъегерь и не думает уходить. Протягивает ещё один конверт.
И в груди холодеет. А вот такой конверт мне знаком. Леди Румянцева письма передавала через Фёдора в них, будучи ещё во Владивостоке.
— А это попутно просили передать, — комментирует. — Коль не по службе. За услугу с вас четыре копейки, сударь.
Беру неуверенно. Адреса обратного нет. И не подписан, как и все предыдущие.
— Простите, а кто передавал и когда? — Уточняю, не в силах скрыть беспокойства.
— Хм, — замешкался было фельдъегерь. — Я к вам уже на обратном пути заскочил. Во Владивостоке меня слуга поймал ещё три дня назад. Ваше имя озвучил и сказал, что заплатите.
— А чей слуга??
— Не интересовался, сударь, не по должности. Как и передавать второе письмо. Если бы не поручение Румянцевых, гонцом бы сюда не пришёл. И всё же прошу расплатиться за услугу. Мне нужно спешить, — проговорил нетерпеливо.
Отсыпал копеек. Не успел и глазом моргнуть, тот ускакал галопом, только пыль столбом.
В руках два письма, и почему же чует моё сердце тревогу.
Глава 13
На душе тревога
Первым делом открываю весточку из Хабаровска, не зная, что и думать.
Внутри свёрнутый лист, совершенно другой: белоснежная, тонкая бумага. Которую нетерпеливо разворачиваю и впитываю с тревогой строки.
'Я искренне надеюсь, что это письмо не вернётся ко мне, не найдя адресата. Несмотря на мои слова ниже, я всё же молю Бога, чтобы оставил вас в живых после того ада. Вести из Владивостока идут слишком долго, они размыты в слухах и домыслах.
Андрей Константинович, вы великолепно маршировали со знаменем, вдохновляя сердца мужчин и чаруя сердца женщин. Мне жаль, что Анастасия Николаевна отвернулась от вас. Надеюсь, вы сдержали и этот удар.
Как сдержит удар и мой брат, потерявший ногу. А с ней и гвардию.
Я должна была быть с ним в госпитале, в день училищного парада, но явилась молить вас об одном. Мой брат слишком серьёзно воспринял ваш вызов. А теперь, когда он стал инвалидом, гнева в нём стало ещё больше. И он намерен дать вам ответ.
Очень жаль, что мне не удалось просить лично. Но я заклинаю вас этими строками, отмените дуэль. Вы здравомыслящий человек, уверена, что всё поймёте.
Прошлое — это память, а будущее — надежда. Но всё это нельзя чувствовать, как Настоящее. В час беды поняла, что есть только оно.
К сожалению, для моего брата, потерявшего крылья, лишившегося своего Настоящего, осталась лишь навязчивая идея о вас. Мне немыслимо понять, почему так вышло. Вы без сомнения победите инвалида. Но я прошу вас победить свою гордыню и извиниться перед моим братом. Он не виноват, что выполняя свой долг, потерял мечту, и теперь не сможет достойно ответить. Но сможет достойно простить.