Рубеж-Владивосток
Шрифт:
А ну да, война войной, а юбилей большого чиновника по расписанию.
Никто нас представлять хозяевам, видимо, не собирался. Растворились среди гостей, где гусар в званиях штабс–офицеров оказалось хоть отбавляй. Каждый третий гость майор или подполковник в парадном доломане, с каких только пылинки сдувать.
Похоже, вся знать, решившая остаться во Владивостоке, тоже здесь собралась. Господа в мундирах и костюмах, дамы в вечерних платьях до средней пышности. Благо хоть не увидел пока Небесной принцессы. Да и по атмосфере размеренности и равномерности гостей понятно, что императорской
Даже морские офицеры мелькают в белых мундирах, а меха–гвардейца ни одного.
Мои товарищи, как в своей тарелке: знают, где бокалы подцепить, где закусочки урвать, за какими столами посидеть, да беседы светские завести с одинокими графинями.
В особняк, где главные чины, мои товарищи не суёмся пока. Только в саду, да у берега пруда.
Я же, растеряв всех своих знакомых, решил отсидеться в гордом одиночестве в местечке менее людном и непопулярном. Пошёл бродить в задумчивости.
Не хочется ни с барышнями общаться, ни танцы танцевать. Гусары по дороге к усадьбе все уши мне про столицу прожужжали, будто я самый рьяный дамский угодник, их поддержу во всём этом. Мол, светский вечер сегодняшний — всего–то репетиция. А поначалу так хитро и аккуратно спросили, не был ли я случайно в Иркутске на светских приёмах. Ага, в детдомах или сарае на побережье Уссурийского залива, копейки считая с Фёдором. Иногда с дедом подтанцовывали всё же, когда лишняя копейка появлялась.
— Вот закончится в Приморье безобразие, — вещал Михаил мечтательно. — Поедем мы в Иркутск, на Байкал. Что нам Владивосток, портовый город, боевой да сирый. То ли дело Столица империи. Дворцов тьма, балы каждую неделю со среды по воскресенье. Барышень знатных с Европы и Азии тьма! На мундиры российские сами вешаются и в обмороки падают, чтоб ловил.
— А ещё там на байкальском льду такие представления на коньках артисты вытворяют, ууу, закачаетесь, сударь.
— Сто рублей за неделю размотать за милую душу, — посмеивался Вадим.
— Да ну! — Ахали товарищи. — Тогда танцы под гармонь и самогонку, да сельские барышни слаще будут… Точно, господа. Жаба она иной раз так душит поутру.
— Э нет, братцы. Иркутск — столица мира и лучших барышень! — Стоял на своём Михаил воодушевлённо. — Как говорил мой дед, лучше один раз попробовать царский торт, чем всю жизнь есть дрянную деревенскую кашу. Так что копите рубли, ваше высочество! Отпуск не за горами…
Забавные у меня друзья.
А в Иркутск действительно очень хочется. Может, когда–нибудь и соберусь.
Нашёл лавочку с видом на детские качели, прикреплённые к ветке дуба. Полукругом стена из кустарника, несколько клумб в больших мраморных фазах и песочница. Место, похоже, детское, никому не интересное. Вот только не учёл, что с балкона третьего этажа дома вид на это место и меня открывается хороший.
Что девушка на меня смотрит сверху, обнаружил не сразу. Худенькая, светловолосая, в платье белоснежном пышном на тонкую фигурку. Не успел толком рассмотреть, скрылась, как только голову на неё поднял. Показалось, что в прятки со мной играет. По впечатлениям лет четырнадцать–пятнадцать ей. И, кажется, где–то уже видел.
В саду оживление. Похоже, целая толпа из особняка
Как и ожидал, суету навёл Третьяков, вышедший в белоснежном мундире на золотом декоре под руку с той самой девицей, наблюдавшей за мной с балкона. С ними ещё несколько солидных пар и сам адмирал Строганов, которого я сразу узнал. Зашагала «делегация» в сторону пруда, куда и народ стал подтягиваться со всех направлений.
Проявляя вежливость, двинулся и я. Угощенье с выпивкой так и не распробовал ввиду своей излишней скромности. Зато мои товарищи поклевали всё, где только можно, как голуби. Поэтому посчитал своим долгом хотя бы за них выразить главе этого дома благодарность и поздравить с юбилеем.
На небольшой площадке на бережке народ стал собираться. Куда и ринулись слуги с подносами, ломящимися от бокалов и закуски.
Запахло табаком и сладким кремом.
Конечно, Третьяков и вышел за поздравлениями, а также, чтобы лицезреть всех собравшихся нелегальных голодранцев. А их, как ветром сдуло.
Только я один, как честный дурак, стал пробираться в толпе поближе к коменданту города.
Вылез очень близко уже под горячие поздравления солидного господина. Тут же отметил для себя, что Екатерина живенько примагнитилась к своему отцу. Строганов довольный, явно уже подшофе.
Речи горячие, сердечные. Вскоре стихи пошли.
Как раз музыканты, встав на позиции, запиликали фоном.
А я, наконец, особу подле Третьякова рассмотрел. Завили и накрасили её, будто на свадьбу, с платьем–то таким белоснежным ассоциаций других и нет. Вот только ей лет пятнадцать, лицо совсем детское. Однако глазища карие очень уж взрослыми кажутся.
У коменданта же были две дочки. Но эта не одна из них.
Вскоре понял, где видел её уже. В Доме офицеров месяц назад. Она мне бутерброды доесть предлагала. Там она выглядела серой мышью и прислугой, а теперь предстала принцессой.
Так она служанка его или дочка, понять не могу?!
Вероятно заметив, что рассматриваю, девочка мне помахала с улыбкой открытой.
Третьяков как раз поднял бокал после очередных сердечных поздравлений. И тоже обратил внимание на меня.
Прозвенели бокалы по кругу. И седовласый дед комендант, уставившись на меня с ироничной улыбкой, без всяких церемоний выдал:
— Неужто сам князь Сабуров пожаловал? А судя по всему, из сражений нелёгких вырвался.
— Доброго вечера, Иван Фёдорович, — поздоровался без всякой улыбки, игнорируя намёк на мою побитую физиономию. — Позвольте поздравить вас с юбилеем.
Тяжело даются слова. Народа собралось уж человек пятьдесят. И все буквально в рот смотрят.
— И без бокала? — Перебил комендант. — Э, не! Василий! Штрафную гусару молодому!
По толпе прокатился смех. Дочка его только глаза свои сочные закатила недовольно.
— Сию секунду, барин! — Воскликнул старенький мужичок в мундире дворецкого и коньяка фужер мне налив до краёв, подал.
— А теперь говори, — произнёс Третьяков несколько хищно.
Замешкался на пару мгновений. Сбил он меня со своим коньяком.