Рубеж-Владивосток
Шрифт:
Мужская жажда, самое постыдное, животное влечение. Желание. Вожделение.
К совершенно незнакомой девушке, которая раскрылась мне на пару мгновений. Ох, Агнесса. На вид лет двадцать с небольшим, а погоны уже майорские. При том, что по фигуре, как цирковая танцовщица–подросток. Крепкая, прыгучая, лёгкая, как пёрышко.
И будто опровергая все мои впечатления о её якобы ловкости, Агнесса делает второй неуклюжий шаг, а затем и третий, будто заново учится ходить. А гвардеец по имени Константин отступает, пятясь. Он серьёзен и
И плевать им обоим, что столько людей смотрят, словно им не важно, что о них подумает мир. И это особое чувство вдруг ощутил я сам. А следом позавидовал их свободе.
Нет, всё же не плевать.
— Пялятся, бесит, — бурчит Агнесса, удаляясь от нас со своим напарником. — Почему я, Кость?
Говорят они тихо, но недостаточно, чтобы в толпе не слышали. А уши навострили все! Даже подростки и малые дети.
— Тебе уже пора привыкать к посторонним, — отвечает гвардеец. — Ты не будешь вечно сидеть в кабине. К тому же только ты видела его. И сможешь дать верное описание.
— Ты же знаешь, как я вижу. Что бы ни сказала, им от этого не будет легче, — говорит девушка, которая расходилась вполне быстро, и теперь двигается уверенно в сторону постового.
— Видишь по–особенному, только и всего. Но найти его Настя тебе поручила.
— Я бы лучше занялась делом, чем искать этого странного юнкера, как иголку в стоге сена, — выпалила зло.
— У меня не лучше задача, поверь, — заговорил Константин, впервые так встревоженно озираясь по сторонам. — Дали желторотых юнкеров, которых к мехам подпускать страшно. Недоофицеры, дрессировать еще и дрессировать.
— Ты самый терпеливый, — раздалось от девушки уже едва слышное.
Дальше их разговор растворился в надвигающемся гаме из очереди.
— Что за кукла, да ещё и на службе у Небесной, — засплетничали уже в голос бабули, провожая их взглядами неотрывными. — И эта «дюймовочка» сторожит нас от нелюдей? Да она собственной тени боится. Нелюдимая какая.
Они кости промывают, а я восхищаюсь. Она такая… особенная, быть может одинокая. Приближённая к принцессе. Оттого недосягаемая для меня. Что ж… с таким давно бы пора смириться.
Кого я обманываю? Себя не обманешь. Век не видеть этих гвардейцев. Сильных, красивых, особенных. Было б легче.
Когда мысли об Агнессе на чёрном мехаре чуть отпустили моё накалившееся от желания тело, меня вдруг осенило.
А не меня ли они ищут?! Судя по всему, Агнесса не выяснила моего имени, иначе уже давно бы нагрянули в моё Поместье, распахав там мою землю своими мехарами.
Так и чего Анастасии Николаевне от меня надо? Нет, не от меня, а от юнкера с винтовкой, вероятно, которого и приметили, влезающего в мехар Суслова. Это при условии, что аксельбант мой трёхцветный не распознали. Выходит, не распознали.
Так и что? Наградить смельчака хотят? А мне ничего за это не надо, лучшей наградой была кровь синего
Не хочу снова испытывать её презирающий взгляд, когда она вдруг поймёт, что искала сына князя Сабурова. От мысли, что а вдруг всё не так, ощутил себя жалким и поганым попрошайкой. Без гордости и принципов.
Нет, ваше высочество. Я понимаю всё с первого раза.
Практически без остановки два меха–гвардейца прошли мимо поста и двинули дальше во двор полицейского управления.
А я развернулся, запрыгнул на лошадь и помчал домой. С одним лишь желанием, поскорее попроситься в гусарский эскадрон на службу. И волнением в груди, лишь бы только приняли.
Не по стопам отца, так по стопам деда пойду. Нелюдей и саблей рубить можно. Если рука тверда и в сердце страха нет.
Глава 11
Закалка духа и тела
20 километров от Владивостока. Бухта Якорная. Поместье князя Сабурова.
14 июня 1905 года по старому календарю. Среда.
От удара рукоять вырывается из моей руки, как миленькая, и сабля с отчаянным звоном бьётся о землю. Вытираю пот уже грязным локтем. Повалялся я–таки на славу.
— Андрюш, ну ты не заигрывайся, не заигрывайся, — говорит Азаров наставнически, выпрямившись и опустив свой клинок.
Тоже запыхался, но вида не подаёт. Носом дышит.
— Да полегче с ним, Шурик, — раздаётся со стороны собравшихся гусар. — Сильно по сабле бьёшь.
— Ну а как? Хват тоже тренировать нужно, — отвечает Азаров, наблюдая, как я поднимаю саблю с травы. — А вообще ты молодец. Резвый и резкий, не по габаритам своим ловкий.
Мда, на счёт габаритов согласен. Я повыше среднестатистического гусара. И это для кавалерии не так уж и хорошо. Лошадь быстрее устанет, пулю легче словить…
— Так меня дед Фёдор драться учил, — отвечаю с улыбкой.
— А то и видно, реакция отличная, — комментируют товарищи, которые тоже парами оттачивают мастерство.
— Ты силы экономь, принимай удары вскользь, проваливай противника, заставляй топтаться, — советуют некоторые. А Азаров на них фырчит.
— Рано ещё с такими тонкостями, пусть саблю держать научится. Ишь, мастера.
С Азаровым сильно не спорят. Так, в шутку, если только. Он гусар старой закалки, воевал столько, сколько в эскадроне некоторые ещё не пожили.
— А с седла бить научишь, дядь Шурик? — Спрашиваю, отрабатывая выпады.
— О, с этим погоди дружок, — посмеивается. — Бока лошадиные жалко.
После первых же схваток до меня дошло, что махать кулаками куда проще, чем драться на кавалерийских саблях. Но отступать не собирался. Коль в голову ударило, что надо уметь, значит — надо уметь! Мехары своими мечами тварей рубят на ура, почему гусары не могут? Подумаешь, клинок в пять раз меньше. Шкуру пробить, огромный клинок и не нужен. Лапу белым точно можно оттяпать и саблей.