Рубеж-Владивосток
Шрифт:
— Ну чего возишься, — простонала Агнесса. — Вылезай скорее.
— Прости, всё затекло, я пытаюсь, — ответил и стал вылезать под барабанящий дождь.
Вывалился кое–как, чуть не сорвался на спуске и спрыгнул неуклюже, завалившись на плечо. А затем и вовсе на спину перевернулся. Сил нет, будто это я в мехе рассекал и всех рубил. Дождь по лицу хлещет, рот раскрываю, пью. Ни звуков боя, ни прочей суеты не слышно. Далеко, значит, закинула.
Слышу, загудел мех. Отчаливать собралась, не прощаясь.
— Агнесса,
— Это мой долг, не за что, — ответила негромко и совершенно безразлично.
— Пролети, пожалуйста, через бухту Якорная, там в Поместье дед мой. Сверху просто глянь, больше ни о чём не прошу! — Взмолился, глаза закрыв.
Ответа нет! Приподнялся с холодеющей грудью. Неужели умчала под шум дождя!
Не в этот раз. Стоит на месте, даже крышка не закрыта, только ноги мехара выпрямлены, и крылья развёрнуты для вертикального взлёта.
Смотрит на меня озадаченно через свои завешенные локоны. А затем выдаёт вдруг с претензией:
— Я тебя узнала.
— Замечательно, что меня там узнавать? Я и не скрывался, — отвечаю гордо, понимая, о чём она.
— У самого носа всё это время, — комментирует, будто сама с собой разговаривает.
— Так и в чём я провинился? — Развожу руками.
Только что хотел броситься и обнять, в чувствах признаться. А с ожесточённостью этой, видимо, ещё от боя не отошла, вообще чужая. Колючая, злая…
— Ты мехара Суслова поднял. Потом убежал, — отвечает тоном недобрым.
— А что мне оставалось?! — Взвинтился, поднимаясь. — Твоя Небесная принцесса вышвырнула меня при всём батальоне. И это после того, как я со знаменем гордо прошагал.
— И кровавые следы твои значит… — ахнула.
— Да, с пробитой ногой шёл, — огрызнулся. — Простите, что запачкал брусчатку, по которой её высочество соизволило пойти. Да плевать мне, что ищите. Унижений терпеть не пристало роду Сабуровых. Не дождётесь. Что вам надо теперь? Я больше не юнкер Ушаковского училища. Я корнет гусарского полка! И бить оргалидов буду, чем придётся. А вы, леди Агнесса, не теряйте время зря, летите дальше драться в броне своей! За спасение премного благодарен, мы с вами в расчёте.
Выговорился. А она в ответ молчит. То ли насупилась, то ли думает. Вообще не шевелится. А дождь всё барабанит. Шумит под ударами капель листва, монотонностью надвигая умиротворение.
— Прости меня, — прошептала вдруг.
Между нами три метра. И тянет к ней отчаянно, как в водоворот.
— Да лети уже, — выдавил с пустотой в груди. — Береги себя, у меха колено барахлит, не лезь на рожон.
— Тебе больно, — выдаёт, игнорируя мои слова. — Цвет твоих чувств я запомнила ещё тогда.
Отвернулся, не в силах больше смотреть на неё. Потому что не могу выглядеть перед этой девушкой слабым.
Стук по земле. Оборачиваюсь. Спрыгнула! Застал, как на одно колено и обе руки опёрлась. Похоже, трудно дался эй этот прыжок. Волосы свесившиеся тяжелеют, намокая быстро.
На земле и цветы полевые с букета моего разбросаны. В кабину его с собой брала?!
— Растяпа, — ахнула Агнесса. — Придавила.
С этими словами, она стала спешно собирать жалкие стебельки с осыпавшимися частично и истерзанными цветочками, не имеющими уже прежней пышности и подавно.
Но это всего лишь… букет.
От осознания такого отношения к подарку перехватило дыхание. И я рванул к ней, как полоумный.
— Я соберу новый, ну что ты, — говорю, присаживаясь напротив и хватая её за плечи.
Замирает в процессе.
Пару секунд промедления, послушно встаёт с поникшей головой.
Больше не в силах держаться! Обнимаю её, обхватываю вместе с жалким веником, который она из рук не выпускает. Мои руки ложатся на её спинку, даже через ткань мундира я ощущаю какая она сильная, насколько нежная. И такая горячая.
Пусть оттолкнёт, пусть только попробует…
Но она прижимается в ответ! Вздыхает глубоко, будто только этого и ждала.
А сердечко так бьётся, как у пойманной птички.
— Ты вся дрожишь, — говорю, как чувствую.
Нет… дрожь потихоньку проходит.
— Дрянной металл, — шепчет, уткнувшись носом мне в грудь. — Ослабла. Мехар стал забирать на восстановление из–за дождя так скоро. И так не вовремя.
В макушку хочу поцеловать. Держусь от порыва из последних сил. Едва касаясь, прижимаюсь губами к необычно белым волосам. Как устоять…
Из рубки с помехами раздаются тревожные голоса, и это не даёт мне ощутить счастья даже эти мгновения. Потому что знаю, ей придётся сейчас лететь. Но меня мучает вопрос, который и задаю ей:
— Почему ты не узнала меня сразу, ты ведь видела у завала юнкера с аксельбантами трёх цветов. Такого больше ни у кого не было в тот день. А потом с ними же я залез в кабину.
Вздохнула глубоко. Руками обхватила меня сама, вызывая новую волну нежности. Ладошки бережно на спине, как мило.
— Я странная и чуждая, зачем тебе знать то, чего ты не поймешь, а скорее и не примешь, — заявила.
— Твои товарищи знают и принимают, хочу тоже знать и принимать. Мы ведь… друзья.
Помедлила, словно захотела ещё насладиться этим моментом неопределённости.
— Я вижу людей иначе, — начала неуверенно. — В цвете их чувств, в дополнение к привычному, естественному образу. Чем ярче чувства, тем больше краски затмевают внешность. Так тебя и узнала сегодня. По тем же чувствам.
— Завидую тебе.
— Почему же? — Спросила, отпряв. Лицо на меня подняла смело.
Волосы прилипли к личику, теперь оно открыто, глазища большие смотрят так поглощающе. И в них хочется утонуть в ответ.