Рубеж-Владивосток
Шрифт:
Дёрнуло верёвку! Сердце задолбило. Затаился в смятении. Снова дёрнуло! И ещё раз. Нет… если бы касатка его схватила, сейчас бы вырвало конец из руки.
Скинул обувь в лодку, полез в воду! Бррр. Освежает. И страшно, что поджилки трясутся.
Нырнул, больше не медля, и по верёвке на руках пошёл в сторону берегового скального среза, быстро углубляясь. И всё наощупь, ибо что с открытыми глазами под водой, что закрытыми — разницы никакой.
На уши задавило вскоре, как раз нащупал препятствие. Камень, водорослями обросший, стал прощупывать, ниже опускаясь. Щель вниз расширяется, туда и верёвка уходит. Пролез с нарастающим беспокойством.
От волнения уже бы скорее вдохнуть воздуха. И опасливо идти вперёд, понимая, что назад уже вот–вот и сил выныривать не хватит.
Но тут верёвка повела наверх. И я вынырнул! Сразу подхватили сильные, жилистые руки, помогая выбраться на каменный пол.
— Ну чего так долго? — Заворчал Фёдор во мраке.
Взял меня под руку и повёл.
— Осторожно лестница из прута сваренная, держись за перила, — подсказывает.
Три шага и босые ноги встречают холодный металл!!
— Когда отлив, сюда не подняться, так было задумано, — продолжает говорить, пока поднимаемся.
Четыре ступеньки и снова каменная поверхность под ногами.
— Сейчас, сейчас, будет светло, — говорит дед суетливо и куда–то в сторону тянется, меня не выпуская.
Щелчок! Звякнуло, загудело вокруг, будто мы на фабрике. И загорелся жёлтый электрический свет, озаряя пещеру, в которой мы оказались!
От звуков неожиданных я вздыбился, а от вида остолбенел, рот раскрыв.
Оказался в большой и просторной пещере, шириной в несколько наших сараев, а в высоту метров семь. Пол ровный, будто стёсан чем–то, на потолке камни отполированные выглядывают, но в целом и там без сильных неровностей, и нет щелей. По стенам вверху труба широкая идёт по впечатлению — алюминиевая, напоминающая вентиляцию. Ниже стеллажи металлические и тёмные закутки, частично завешенные плащ–палатками. Пол там же выложен деревянными настилами, уже почерневшими от старости. Из шести ламп в плафонах, прикреплённых по стенам меж стеллажей, горит только три. Кабель по низу идёт, уходя в дальнюю часть пещеры, где теперь гудит.
Мы слева поднялись, а права параллельно идёт канава широкая, будто для поезда там рельсы имеются, но сразу и не разберёшь. Конец пещеры тоже плащ–палатками серыми завешен, сшитыми в длину, и висящими на металлических турниках, что поперёк.
Вроде просторно, но барахла по стенам навалено, как в мастерской, особенно с нашей стороны. Чуть подальше жаровня кузнечная, и молот с наковальней покоится. И запах сажи витает вперемешку с резкими нотами аммиака.
Ещё две лампы зажглись, чуть погодя в конце, освещая и стол с верстаком.
— Это убежище оборудовал ещё твой дед, — первое, что сказал Фёдор.
— У нас же были добротные подвалы, — ответил и пошёл к ближайшим стеллажам, понимая, что всё это мне осталось, похоже, в наследство.
Иначе зачем мне всё это показывать?
— Сюда не попасть никак иначе, только через грот, — ответил дворецкий. — Поэтому не для укрытия по тревоге это убежище.
— А для чего? Ты здесь что–то ковал? — Спрашиваю, понимая теперь, что мне не чудился тот звук, что я слышал с утёса.
— Да, давно здесь хлопочу…
— А уголь как таскал? Он же будет мокрый.
— В брезенте, да и сушить есть где.
— А электричество откуда? — Интересуюсь, подходя к первому стеллажу.
— Вода с реки по трубе разгоняет лопасти, и там эти, как там их, катушки копят энергию, — попытался объяснить.
— Труба в русле речки, которую гусары заметили, это часть системы?
— Да, князь.
На полках железяк всяких тьма. И инструмента не мало.
Прохожу вдоль, как по музейным экспонатам, вступая босыми ногами на скрипучую дорожку из досок. Страшно спрашивать откуда всё это. Если наворовал с фабрик, то как затащил сюда через воду?
Хотя… вон цепь на бобине, ящик из сетки металлической. Целый механизм, как в грузовом порту.
Дальше первый закуток, где ещё одна лампа горит.
— Можно? — Спрашиваю.
— Всё твоё, Андрей, заглядывай.
Отодвигаю полог, затаив дыхание.
На тряпке ветхой, напоминающей одеяло, корыто лежит, отполированное до блеска из металла синего, половину яйца напоминает. Только внутри, будто впаяно что–то было, рельеф от тряпок виден, углубления всякие. В половину роста взрослого человека штуковина. Отступаю назад, у жаровни кузнечной вторая половина яйца лежит. Если в закутке целая на вид, то там края поцарапаны, кусок выпилен.
— Что это? — Спрашиваю деда, который деликатно позади стоит.
— Это кокон, в котором я тебя наверху нашёл после разорения Поместья, — выпалил Фёдор.
И мурашки покатились по моему телу.
— Что?! — Обернулся к нему даже.
То, что безумным вдруг послышалось секунду назад после взгляда ответного, доброго, родного, уже таким не кажется.
— Батька и дед твой знали, что ты из эрения особый металл растить умеешь, — начал дворецкий. — Видать князь наш понял, что беды не избежать и дал тебе частицы выпить.
— Я не понимаю…
— Ты сам сделал этот кокон и спасся. Твари поганые тебя не смогли достать. Позаботились тогда, чтоб всех до единого настичь, а тебя, видать, не заметили. Ты потом сам и расколол его. И ничего не помнил. Всё твердил, что отец тебя накрыл собой. Если образно сказать, так то оно так. Князь наш кольцо эрениевое отдал, чтоб ты сам себя спас.
— Из–за этого погибли все.
— Не горячись, не успевал он, значит. Князь наш умел мыслить здраво даже в самые дрянные моменты. Нет вины твоей, не вздумай корить себя даже. Мальчонка десяти лет отроду, что с тебя взять? Вся ответственность на взрослых ложится.
То есть я в нём лежал. Рассматриваю первую половину, и теперь действительно вижу там силуэт ребёнка, свернувшегося калачиком. Там и канавка к голове подведена для воздуха.
Получается, я не просто так выпиваю эрений, а для того, чтобы растить что–то?? На тренировке чуть не погасил частицу, и кабина покривилась, поломав фундамент: то есть там выросла часть. Затем остатки магии ушли на штырь для меха Суслова. А в последний раз… от мысли, чуть колени не подкосились.
Какой же я дурень! Если бы не стал играться с кистями для мехара, кольцо Агни бы не погасло!