Рубеж. Пентакль
Шрифт:
– Сплю, панове, сплю!
…Слепил Великий Горшечник Сосуды да уложил их горлом к Эйн-Соф – Мировому Пламени. А что будет, ежели Сосуды… Ежели кувшины горлышком к костру уложить? Сверху взглянуть – вроде круга.
…И бесконечный путь вдоль подступившей к ним Бездны!
Бр-р-р-р!
Что за ересь пришла к тебе на ум, глупый Юдка? Или не ходил ты в хедер? Или не читал Тору? Или не открывал великую Книгу «Зогар»? Где же там такое написано? Чтобы горшки горлом к огню, а вокруг – дорога, вроде ленты, что гойские девки в косы заплетают?
И проходы! Окна в каждый Сосуд!
Прости меня Святой, благословен Ты, ибо пришла в башку мою глупая ересь. И такая глупая ересь! Такая глупая!..
Не хотел погубить нас великий Рахаб! И на путь верный направил! Верный – но не прямой! Не иначе, прошли мы мимо нужного Сосуда, Самаэлевым воинством едва не убитые, а посему послали нас по дороге дальней, вокруг всех Сосудов идущей!
Не вокруг ли Света Божьего?
– Эй, жид! Юдка! А ну проснись!
Проснулся жид Юдка.
Так-так, опять гости. Да не один – толпа целая. Скалятся, перемигиваются. Видать, решили с жида Юдки поглумиться.
Я не против. Глумитесь, панове-молодцы!
– Так что мы твоей мосци, пане Юдка, ужин принесли. Не изволишь?
Кто шапку снял, а кто и в пояс поклонился.
Ага! Уже в пояс кланяться стали!
– Кулеш его мосци!
А вот и кулеш – котелок полный, дымится еще.
– Звиняй, пан зацный, что ложка не серебряная! Как думаете, хлопцы, простит нас пан Юдка?
– Гы! Гы-гы!
– Простит! Как есть, простит! А ну, жри, сучий потрох!
От котелка несло горелым салом. Ах, вот чего они удумали! Вэй, как смешно – жида салом кормят!
– Жри, сволочь! Зря, что ли, кланялись?
…Гибли мои предки перед алтарями, не желая идоложертвенное вкушать. Эх, встать бы мне, как тезке моему Иегуде Маккаби, да воззвать перед смертью к Б-гу Израиля!
А зачем?
Первая ложка глоталась с трудом, вторая уже легче.
– То спасибо, панове черкасы! А в следующий раз сало тмином заправьте. И чесночку бы, чесночку!
Хохотнули – да как-то невесело. Переглянулись, кто-то плечами пожал…
Весело было мне.
Стоят дурни, не видя, не чувствуя, что за их спинами – Спасение. Задницами повернулись. А жид Юдка знай себе кулеш трефной наворачивает.
– Ну будет, тебе! Весь котелок съешь!
А почему бы и нет? Не в сале смак – в закуске. А вот она закуска – дюжина дураков, которых ждут не дождутся в их гойском пекле.
Цимес!
Иегуда Маккаби разрешил войску своему сражаться в шаббат. Иегуда бен-Иосиф дозволил себе вкушать трефное.
Умри, душа моя, с филистимлянами!
Хорошо спится над Бездной!
Крепко!
Так крепко, что панам черкасам пришлось жида клятого под ребра толкать.
– Гей, Юдка! Вставай, вставай! В синагогу опоздаешь!
Серое небо, серые скалы, темная шевелюра рощицы. Зеленая, наверное. А вот и тараканы! Уже и котел вымыли, и коней оседлали. Сейчас дальше поскачем – вокруг Мира Б-жьего. Гой-да, гой-да, как говаривал пан Станислав.
– Пане сотнику! Пане сотнику! Там! Там!..
Эге, а это кто? Черноусый, в левом ухе – серьга серебряная – и шабля в руке. Тоже в левой.
– Чего сталось, Свербигуз?
Ой, точно! Свербигуз! Знавал я одного СвербигуЗа – еще за Днепром. Паном был зацным да все с прозвищем непотребным маялся. Не выдержал, поклонился попу битыми талярами, тот и дозволил сменять – СвербигуЗа на СвербигуСа.
– Батька! В леске том! Баба! В смысле девка! И без всего!
Грохнуло – словно из сотни гаковниц грянули.
– Ой, хлопцы! Ой, гляньте на него! Ну, Свербигуз, ну, силен! И в пекле девку отыщет!
Только трое не смеялись: черноусый, сотник Логин – и я. Этот хлопец был там! Не понял, не догадался, но – увидел!
– А ну цыть, бесово племя!
Огромная ладонь взметнулась вверх. Пан Загаржецкий дернул бровью.
– Цыть, говорю! А ну, рассказывай, какая такая девка? И чего шабля в крови?
Спросил – но не на хлопца поглядел. На меня. А я смотрел на шаблю. И вправду – в крови!
– Ты чего, Свербигуз, никак девке башку снес?
Вновь бы засмеялись, да взглянули на пана сотника – и осеклись.
– Рассказывай!
Свербигуз и сам на шаблю взглянул, правой рукой чуб густой поправил.
– Так от, панове. Пошел я, стало быть, в лес по нужде. По великой…
На этот раз уже никто не смеялся.
…Итак, шел черкас по рощице, шаг, другой, ан – глядь – тропка. Он по тропке – да вниз. Тут пан Свербигуз уже и о нужде своей великой забыл. Виданное ли дело? Роща к склону горы прилеплена, а тропка вниз идет!
– Иду, я хлопцы, а тропка вроде как шире становится. А за нею – полянка. А на той полянке…
– Баба? – не выдержал кто-то.
– Тьфу! – черкас не выдержал: сплюнул. – Да не баба! Дерево! Такое…
Свербигуз долго пытался изобразить, какое именно. Я пригляделся. Как по мне, получалось не дерево, а именно баба.
– А на дереве – сливы. То есть не сливы, а чорт его знает что, но похоже. Вот!
На его ладони появилось что-то большое и круглое. Я пригляделся. Эге, видел! В Таврии, на бахчисарайском базаре. Не слива, конечно, – гранат. Терпкий, челюсти вяжет!
– Сорвал я, понюхал, а есть не стал. Мало ли, а вдруг это ягода волчья? И вдруг – ползет змеюка. Большая, зараза! И говорит мне человеческим голосом…