Руина, Мазепа, Мазепинцы
Шрифт:
склонить Сенявского к переходу на сторону Станислава и указывали, как на пример, что гетман войска запорожского уже к нему
склонился. И об этом Мазепа тотчас сам известил Головкина, признавал
такое письмо произведением <адгерентов> шведских, которые друг
с другом ссорятся и его, невиновного, в свои дрязги мешают. Мазепа
горько жаловался, что клеветники не дают ему покойно окончить в
старости дней своих, и уверял, что гетманское звание доставляет
ему только муку1. Головкин, успокаивая <доброго> старика, писал
к нему: <Много таких рассеянных безделиц бывает не на одного вас, но и на иных многих верных слуг царского величества; нечего тому
верить, ибо неприятели всегда для своей пользы ложь на верных
сплетают, дабы тем своих единомысленников увеселить>.
* <…Благодарю Бога моего, что грех ради моих наказует мя отовсюду
скорбями, напастями и клеветами, бедами и неудобоносимыми печалями, которые в крайней моей немочи и ослабелой старости превосходят мои
силы и не дают мне спокойно сего уже короткого жития докончить, но
прежде времени в гроб женут! Богдай бы того никогда уряду гетманского
не знал, на котором от начала его не живу, а мучусь, стражду и
непрестанные напасти и внутрь от своих знаемых и лжебратий и извне от
чужестранных терплю. Прошу вашей вельм-сти, сотвори милость с
ближним своим горее нежели в разбойники впавшим и милосердствуя о мне, подаждь в тяжких печалех желаемую отраду, да не скончаюся
безвременно>. (Архив иностранных дел 1708 г., май. Подлинники.) 600
Сенявский, долго домогавшийся всей Правобережной Украины, в мае отнесся к русскому правительству с готовностью взять одну
Белую Церковь с ее уездом. Головкин по этому поводу писал к
гетману Мазепе, что это дело оставляется на его собственное
усмотрение: если гетман надеется, что отдача Белой Церкви не произведет
волнения во всем малороссийском народе, то может исполнить
требование Сенявского, а в противном случае может подождать. Таким
образом, Мазепа успел-таки поставить дело с поляками так, как ему
было нужно до поры до времени. Он держал царя в подозрении
относительно поляков, не шел сам в Польшу на помощь
противникам Станислава, не посылал уже туда более Козаков, не отдавал и
Белой Церкви Сенявскому, а стоял обозом у Белой Церкви, куда
перенесся из Хвастова еще 27 марта по причине скудости в конских
кормах. Стоя под Белою Церковью, как будто дожидаясь
дальнейшего царского указа, Мазепа отправлял по царской воле козацкие
отряды на другую сторону.
На Запорожье появился предводитель донцов и украинных
удальцов Московского государства Кондратий Булавин. Сначала он
заложил свой стан в урочище Кленкове, на реке Калмиусе; к нему
набралось там до 9000 всякого рода <гультаев>; донцов было с ним
до тысячи человек. Оттуда Булавин прибыл в Сечу, принес письмо
от донского козацкого войска к низовому запорожскому и стал
возбуждать запорожцев идти вместе с донцами на Русь -? бить бояр, прибыльщиков, дворян и подьячих. Три раза собиралась в
Запорожье рада. <Молодята> (т. е. недолго еще жившие в Сече) вошли
в задор и подняли обычный крик: идти бить арендарей и панов за
то, что Украиною завладели. Старики удерживали их и
представляли, что в то время никак нельзя было начинать такого похода: первое, оттого, что зима была теплая и реки не совсем замерзли; второе, в Москву посланы были их товарищи и могли там пропасть, если Запорожье пристанет к мятежу. Дозволили Булавину жить в
Кодаке, но не дозволяли приглашать татарскую орду. Это
происходило в средине зимы. Мазепа отправил в Сечь батуринского сотника
с приказанием выдать Булавина. Сначала рада решила исполнить
требование гетмана, но на другой день пьяницы и <гультаи> взяли
верх над стариками и закричали, что Булавина выдать невозможно, потому что издавна в Сечу волен всякому приход и Сечь никогда
? никого не выдавала. Булавину, однако, послали в Кодак приказание
жить смирно, распустить всякое <гультайство> и не затевать ничего
противного государю. Но вслед за тем в Сече произошел переворот: сменили кошевого, избрали Костю Гордеенка, <древнего вора и
бунтовщика>, как его называл в своих донесениях Мазепа. Напрасно
от гетмана приходили одно за другим требования выдать или, по
крайней мере, прогнать Булавина. Он продолжал сидеть в Кодаке
и оттуда разослал 260 агентов в украинные страны Московского
601
государства и на Дон с возмутительными грамотами. Он возбуждал
донцов тем, что <деды и отцы положили старое поле и то старое поле
держалось крепко, а ныне злые бояре и немцы Козаков ругают и
оскорбляют, жгут и казнят жестоко и старое поле переводится ни
во что>. Он, Булавин, восстает за это старое поле и с ним заодно
все запорожские козаки и белогородская орда. Он дает такой приказ
Войску Донскому и всем городам украинным: со всех станиц
половина жителей пусть идет к нему, а половина остается дома. Всех
начальных и простых черных людей посадских и волостных, в
селах и деревнях украинных городов возбуждал он истреблять дворян, прибыльщиков, немцев, но уговаривал между собой отнюдь не