Рук
Шрифт:
— Не переживайте, мисс Коннор. Вы восстановитесь через неделю или две. После этого никто никогда не поймёт, что вы были ранены.
Но я пойму. Я отвожу взгляд от зеркала, и она закрывает его, убирая в карман своей формы.
— Но ваши рёбра? Им понадобится чуть больше времени, чтобы зажить. Вам везёт. Ничего не сломано, но у вас невероятные синяки. Пока что двигаться может быть довольно болезненно. Так что никакого вождения, никакого бега и ничего такого. Лекарства, которые вам выписали, довольно сильные. Так что не используйте никакой тяжёлой техники, никаких лёгких
Я поднимаю руку, прерывая её.
— Я не буду делать ничего из этого. Мне не нужны медикаменты.
Медсестра скептически выгибает бровь, поджимая губы.
— Ммхмм. Это только временно. Вы чувствуете себя нормально, потому что накачаны ими до глазных яблок. Как только вернётесь домой и морфин начнёт исчезать, вы почувствуете море боли.
— Я рискну.
— Вы возьмёте лекарства с собой домой и будете принимать их, когда понадобится. И когда примете...
— Не управлять никакими космическими кораблями, школьными автобусами или вилочными погрузчиками.
Медсестра кивает, ставя оранжевую баночку таблеток на маленький столик рядом с моей кроватью.
— Хорошая девочка.
— Вы закончили с указаниями? Нам действительно очень нужно допросить мисс Коннор, — в дверях больничной палаты стоит крупный детектив среднего возраста — детектив Джейкоби. Это он допрашивал меня, когда я только приехала в больницу. Ему позволили поговорить со мной, пока меня осматривали, но когда он стал наседать, его выгнали из палаты. Он выглядит раздражённым, будто я намеренно избегаю ответов на его вопросы, и он готов арестовать меня и отвезти в участок. Медсестра бросает на меня взгляд — вопросительный взгляд.
— Вы готовы поговорить с этими дураками? Они не перестанут сюда приходить, пока вы не расскажете им то, что знаете, милая.
— Да, всё в порядке. Я не против.
Правда в том, что я хочу объяснить детективу, что произошло. Мне хочется закончить отвечать на его вопросы последние три часа, но вместо этого в меня тыкали и кололи, обследуя и переобследуя, и я начинаю чувствовать себя осквернённой. Или более осквернённой, должна сказать. Медсестра приглашает копа войти и уходит, закрывая за собой дверь.
Лицо детектива Джейкоби покрыто тысячами морщинок. У меня складывается ощущение, что он заработал каждую из них из-за стрессовой работы, неблагодарными делами, которые настраивали его против общества. Он смотрит на меня с подозрением, если не с открытой враждебностью.
— На чём мы остановились, мисс Коннор? — спрашивает он, садясь на край моей кровати.
— Вы обвиняли меня в том, что я перерезала Аманде горло. Вы предполагали, что смерть моего сына могла, наконец, довести меня до нервного срыва, — я говорю это спокойно, хотя мои вены наполнены огнём. Он моргает, затем достаёт маленький блокнот из кармана мокрой на вид куртки — должно быть, на улице идёт дождь.
— Я ни в чём вас не обвиняю, Саша. Я просто пытаюсь установить факты. Это моя работа — оценить ваше психическое состояние.
— Я думала, это работа докторов — оценивать моё психическое состояние, — отвечаю я. — Простите. Я не знала, что вы обученный психолог.
Он фыркает.
— Почему бы нам не начать сначала? Вы расскажете мне всё, что произошло с того момента, как вы приехали в музей,
Прямо сейчас я думаю, где моя сочувствующая женщина-полицейский. Я думаю, где мой травматолог. Я думаю слишком о многом. Я слишком часто смотрела сериал «Место преступления»; никогда бы не подумала, что ситуация так разыграется. Но вот я здесь, под взглядом самого жёсткого и недружелюбного детектива в Нью-Йорке.
Я делаю то, что он хочет. Я рассказываю ему абсолютно всё, от того, как вошла через входную дверь, до того, как впервые увидела ублюдка в лыжной маске, и до того, как ударила его крюком по голове и сбежала, спасая свою жизнь. Я не упускаю ничего. Я описываю подробности. Стараюсь не плакать, когда он спрашивает, была ли я изнасилована. Я говорю ему, что не знаю, что долгое время была без сознания, и понятия не имею, что со мной произошло, когда я лежала в отключке. От всего этого я чувствую ледяной ужас глубоко внутри.
Он задаёт больше вопросов: мои колготки были порваны на ступнях, но были ли они порваны между ног? Я говорю ему, что нет, я так не думаю. Он спрашивает, болит ли у меня что-то кроме рёбер и ноги. Я говорю да, болит везде, потому что это правда. Всё моё тело звенит как колокол. Сейчас больно даже дышать. Вплоть до пальцев ног, я чувствую себя хрупкой и слабой, совсем не похоже на себя. Двигаться в кровати — чудовищное задание, которое прямо сейчас кажется невыполнимым.
Проходит час, и Джейкоби записывает в блокнот подробности каждой минуты. Он ворчит время от времени, но не делает никаких других комментариев, пока мы не заканчиваем. Тогда он поднимает взгляд на меня, удерживая на месте своим тёмным агрессивным взглядом, и говорит мне что-то, от чего паника обхватывает моё горло как сжатый кулак.
— Есть шанс, что вы ударили этого парня не так сильно, как подумали?
Я смотрю на него глупым взглядом, пытаясь обдумать вопрос.
— Нет. Я очень сильно его ударила. В смысле, я… я видела кровь. Кровь была повсюду. И крюк…
— Вы видели, что крюк на самом деле задел его? — говорит он неуверенно.
— Он не просто задел его, детектив. Крюк вошёл ему прямо в череп.
Он гримасничает, кратко записывая это.
— Хорошо. Значит, похоже, мы ищем высокого, психически больного рыжего парня с дыркой в голове. Должно быть, он встал и убежал, потому что мы не смогли его разыскать, Саша. Не было никакого тела.
Он уходит, а я сижу и перевариваю эту информацию. Серьёзно? Как они могли не найти его тело? Он был мёртв, когда я его оставила. Повсюду была кровь...
Медсестра возвращается через час, чтобы дать мне знать, что доктор хочет продержать меня здесь пару дней для наблюдения и что меня ждёт моя подруга Эллисон и хочет увидеть, что я в порядке. Заходит очередной офицер полиции, чтобы сказать мне, что детективы придут завтра, чтобы снова со мной поговорить, посмотреть, вспомню ли я что-нибудь ещё об «инциденте», как они это называют. Затем молодой парень с ужасным акне предупреждает меня не говорить с прессой, на случай, если я скажу что-то, что скомпрометирует их расследование. Дверь снова открывается, и я собираюсь сказать человеку в дверном проёме, вежливо отвалить и оставить меня в покое, но когда вижу, кто это, слова замирают на моих губах.