Рука Москвы

Таманцев Андрей

— Вы хотите обвинить в этом нас?

— Нет, этого я не хочу.

— Тогда зачем вы мне все это рассказываете?

— Объясню, — пообещал Янсен. — Но начну с другого. Кому и для чего понадобилось убивать этих солдат? У вас есть какие-нибудь соображения?

— Никаких.

— А у меня есть. И у следователей генеральной прокуратуры тоже есть. Так вот, эти солдаты уверенно опознали вас, господин Пастухов, и ваших друзей Злотникова и Мухина. Всех вас опознали бы и солдаты из караула, которых вы разоружили, когда вызволяли с гауптвахты вашего друга Злотникова. Но нападение на гауптвахту — не то преступление, следы которого нужно заметать таким способом. А

вот взрыв на съемочной площадке — это куда серьезней. Это террористический акт, господин Пастухов. За него можно получить пожизненное заключение. Валдис Тармисто и Петер Раудсепп видели, как Мухин и Злотников выносили из штабного блиндажа ящик с взрывателями. И здесь уже просматривается очень серьезный мотив.

— Вы сказали, что их убили в ночь с четвертого на пятое марта. Мы не могли бы этого сделать чисто физически. Потому что второго марта мы уже были в Аугсбурге, в ночь с третьего на четвертое присутствовали на процедуре эксгумации, а весь вчерашний день ждали вас. Это может подтвердить хозяин отеля.

— Я не утверждаю, что это сделали вы. Я скажу, кто это сделал. — Янсен извлек из конверта еще один снимок. — Вот этот человек. Только не говорите, что вы его не знаете.

Я его знал.

Это был Боцман.

Он был сфотографирован на фоне какой-то бревенчатой стены. Голова перебинтована, руки в наручниках, крупный фингал под глазом. Брюки без пуговиц и ремня, ботинки без шнурков. Трехдневная щетина. Взгляд исподлобья. Нехороший взгляд.

— Бывший старший лейтенант спецназа, а ныне совладелец московского детективно-охранного агентства «МХ плюс» Дмитрий Хохлов по прозвищу Боцман, — отрекомендовал его Янсен. — Ваш друг, господин Пастухов.

— Почему у него перевязана голова?

— Он оказал сопротивление при аресте. Кстати, почему он Боцман?

— Он начинал службу в морской пехоте.

— Понятно. Вот он-то и убрал опасных свидетелей. По вашему приказу.

— Это он вам сказал? Или сами придумали?

— Нет, не он. Он молчит. Но заговорит. Есть много способов развязывать человеку язык. И вы, господин Пастухов, знаете их не хуже меня. Я вижу, у вас есть много вопросов. Я отвечу на них. Боцман страховал вашу группу со стороны. Должен признаться, умело. Но мои люди все-таки его засекли. Он ездил на серой «тойоте-королле», которую купил в Таллине по доверенности. На той самой «тойоте», на которой уехали из Тарту Валдис Тармисто и Петер Раудсепп. Отпечатки протекторов этой машины были обнаружены возле места убийства. Мы не хотели арестовывать вас, пока не убедимся в вашей причастности к взрыву. Чтобы опознать всех вас, мы привезли этих солдат в Таллин и показали им вас издали. Вероятно, Боцман засек этот момент. И доложил вам. Ваше решение было вполне предсказуемым и по-своему логичным. Алиби образовалось само собой: вы улетели в Германию. А Боцман выполнил ваш приказ. И если бы мы не знали, что он связан с вами, это убийство так и осталось бы нераскрытым. Неплохо придумано, господин Пастухов. Чистая работа. Но не очень. А почему? Потому что он не избавился от пистолета. Он не мог его выбросить, потому что его нужно было вернуть. А теперь догадайтесь, о каком пистолете я говорю.

Я уже догадался, но не стал лишать его удовольствия сказать самому. И он сказал:

— Да, господин Пастухов. Я говорю о пистолете Макарова, который вы получили для охраны вашего подопечного Томаса Ребане. Вы скажете, что оставили его в сейфе гостиницы «Виру» перед вылетом в Аугсбург вместе с пистолетами Злотникова и Мухина. Нет. В сейфе вы оставили только кобуру. А пистолет передали вашему другу Боцману. Он был

обнаружен за обшивкой багажника его «тойоты». Не нужно говорить, что баллистическая экспертиза установила, что именно из него были убиты эти несчастные солдаты? Пальцевых отпечатков Боцмана на нем, разумеется, нет. Но трудно было ожидать, что эту ошибку допустят такие профессионалы, как вы и ваши друзья.

— «Эти несчастные солдаты», — повторил я. — Теперь мне понятно, почему эстонцев так мало. Это мы, русские, можем позволить себе быть расточительными. Нас все-таки сто сорок пять миллионов. А вы и миллион наскребаете с трудом. Вам бы следовало быть экономней.

— Они погибли за родину! — сообщил Янсен таким тоном, словно за родину погиб он сам.

— Конечно, за родину, — согласился я. — А за что же еще? Солдаты всегда погибают за родину. Все это шито белыми нитками, господин Янсен.

— Но сшито крепко. Если вы видите какое-нибудь слабое место, скажите. Буду очень вам благодарен.

— Когда арестовали Боцмана?

— Сразу после того, как он совершил преступление. На рассвете пятого марта.

— То есть, вчера утром? — уточнил я.

— Совершенно верно.

— А почему он небритый?

— Вероятно, потому что не успел побриться. Какое это имеет значение?

— Для вас никакого. А для меня очень большое. Видите ли, господин Янсен, в Чечне мы привыкли бриться вечером. Потому что когда тебя ночью поднимают по тревоге, времени на это не остается. А поднимали нас по тревоге часто. С тех пор у всех нас и осталась эта привычка.

— Какой вывод вы из этого делаете?

— Боцмана вы арестовали сразу после нашего вылета в Германию. А эту бойню устроили после моего звонка. Теперь я понимаю, какие важные дела заставили вас задержаться в Таллине.

— Вы уверены, что ваш довод будет убедительным для следователей генеральной прокуратуры? — с иронией спросил Янсен.

— А нет?

— Боюсь, что нет, господин Пастухов.

— Ну, вам лучше знать нравы ваших следователей. Этот довод убедителен для меня.

— И это все? Больше нет слабых мест?

Я еще раз внимательно рассмотрел снимок Боцмана. Нехороший у него был взгляд. Очень нехороший. Не хотел бы я оказаться на месте того, на кого Боцман так смотрит.

— Этот снимок сделан не в тюрьме.

— Да, не в тюрьме, — подтвердил Янсен. — Ваш друг содержится в другом месте. Мы решили не спешить передавать его полиции. И все собранные доказательства тоже. Теперь вы поняли, почему я об этом вам рассказал?

— Вам нужно, чтобы мы молчали о содержимом гроба.

— Вот мы и вернулись к началу нашего разговора. Да, мне нужно, чтобы вы молчали. И вы будете молчать. От этого зависит не только судьба вашего друга. Но и ваша судьба. Если вы попытаетесь выкинуть какой-нибудь фокус, мы передадим все материалы в генеральную прокуратуру Эстонии. Вместе с Боцманом. А всех вас получим через Интерпол. И устроим суд. Это будет громкий процесс, господин Пастухов. И крайне неприятный для России.

— Этим вы и шантажировали секретаря посольства?

— Зачем так грубо? Никакого шантажа. Мы знаем, кто он такой. И он знает, что мы знаем. И вы знаете.

— Он второй секретарь посольства. Это все, что я знаю.

— Оставьте. Он руководитель резидентуры ФСБ в Эстонии. Мы быстро нашли с ним общий язык. Я показал ему лишь некоторые документы. Показания солдат о вашей причастности к взрыву. Этого оказалось достаточно. Мы не мешаем им, они не мешают нам. Это и есть наша согласованная позиция. А вы помогаете нам. Пока — тем, что молчите. А дальше видно будет. По обстановке.