Рукопись из Тибета
Шрифт:
После обеда, испросив у настоятеля чистого пергамента, кисточку и чернила, которые были немедленно доставлены, я снова уединился на площадке, где начертал иероглифами в стиле «чжуань», свои пророчества для монарха.
Далее спустился вниз, в свои покои, и запер их до времени в дорожный кофр [195] . Купленный в Тхимпху по случаю.
После этого я зашел к Кайману, который листал словарь тибетских диалектов (вождь значительно продвинулся в языках), предложив прогуляться на свежем воздухе.
195
Кофр — кожаный дорожный чемодан, сумка.
— Хао! — отложил приятель книгу в сторону, и чуть позже мы расхаживали по тенистым лужайкам вокруг монастыря, чинно раскланиваясь со встречными монахами. Все они были доброжелательны и предупредительны, чувствовалось хорошее воспитание. Затем, сняв одежды, мы искупались в горячем источнике под горой, которые именуют в этих местах «цачу» и немного позагорали.
Ко времени вечерней молитвы каждый вернулся к себе, настроиться для изгнания злых духов.
Я хлебнул из имевшейся в вещах бутылки с виски грамм сто, зажег в медном, стоявшем на полу канделябре свечи, а рядом на ковре раскрыл Священную книгу «Типитака». Далее извлек из кофра колоду игральных карт (в свободное время мы перекидывались в них с Кайманом) устроился на тахте и, насвистывая турецкий марш, стал раскладывать пасьянс, коротая время.
Вскоре из дальнего крыла монастыря чуть слышно донеслось хоровое пение мантр, что свидетельствовало о начале моления, а спустя четверть часа в дверь покоев постучали.
Я встал с тахты, убрал с глаз долой карты, после чего уселся в позу лотоса у потрескивающих свечей, взял в руки развернутый фолиант и изрек «ши!». В смысле, войдите.
Дверь чуть приоткрылась, в нее скользнула женщина, в шелковом индийском сари, расписанном павлинами, с пышным бюстом и в скрывающей лицо вуали.
Она сделала что-то вроде книксена [196] , а я, величаво указав рукой на ковер перед собой, перелистнул страницу, став бормотать трактат из «Диалога Будды».
196
Книксен — уважительное приседание дам в высшем обществе.
Сделав несколько мелких шажков вперед, гостья грациозно уселась напротив (повеяло едва уловимым ароматом роз), я же, откашлявшись, продолжил.
Минут через пять закрыл книгу, помолчал, а затем тихо вопросил, — как твое имя и зачем пришла?
— Я Рашми и одержима дьяволом, достопочтенный лама, — смиренно ответила гостья мелодичным голосом.
— Вот как? — мистически уставился я на нее — Покажи личико.
Изящная, с золотыми браслетами рука откинула вуаль, за которой открылось миловидное лицо, с легкой усмешкой на пухлых губах и таинственно мерцающими глазами.
— Чему ты улыбаешься? — задал вопрос.
— Это не Ракшми, — зазывно прошептала брахманша. — Дьявол.
— Чувствую, — поочередно дунул я на свечи, после чего оголил в полумраке свое копье (оно было готово к сражению) и велел одержимой снять одежды.
Послышался шелест шелка, а потом все стихло.
— Иди ко мне, — тихо воззвал я, запах роз стал сильнее, и протянутых вперед ладоней коснулось прохладное тело.
Я обвил ими пышные бедра, потянув вниз и раздвинув (груди скользнули по лицу), а когда то место, через которое в женщин проникает дьявол коснулось копья, вонзил его внутрь, по самое — самое. Точно выверенным приемом.
— Ах, — тихо вскрикнула Ракшми, обхватив мою голову руками, после чего стороны вступили в схватку длившуюся минут пять. На последней одержимая стала рычать и извиваться, но не тут-то было. Копье строчило как пулемет, лама Уваата знал свое дело.
Завершив первую атаку и смахнув со лба пот (пациентка шептала «еще), я развернул ее тылом, и копье заработало вновь. Теперь более размеренно.
— О-о-о, — стонала жена брахмана. Не иначе дьяволу приходилось туго.
Короче, битва длилась всю ночь, а когда за окном стали меркнуть звезды, мы лежали рядом на тахте в полном изнеможении.
— Ваш метод более действенен, чем прежний, — сказала через некоторое время Ракшми. — Лама Норбу часами читал молитвы и не более.
— Однако! А я — то думал? — мелькнуло в голове. Но дело было сделано.
— Нынешние дьяволы сильнее прежних, — ответил, заложив руки за голову. — У меня более действенное средство.
— О да. Надеюсь это не последний сеанс? — приподнялась красавица на локте.
— Естественно. Процедуру следует повторять всю неделю. В одно и то же время.
После этого выздоравливающая облачилась в свои одежды, и я проводил ее до двери, а когда, вернувшись назад, погружался в сон, за окном послышался звук отъезжающего автомобиля.
Все последующие вечера также прошли в сражениях (у вождя аналогично), но за два дня до отъезда в столицу случилось несчастье.
Дело в том, что у его пациентки в долине было роскошное поместье, и после первой ночи Кайман стал пользовать вдову там. Типа в условиях стационара.
А когда утром пятницы возвращался в обитель под шафе [197] , споткнулся на крутом склоне и загремел в овраг, сломав себе ногу.
Несчастного доставили в монастырь пасшие неподалеку стадо яков пастухи, где опытный лекарь — монах наложил ему шину. Когда же он удалился, и мы остались одни, я поучительно сказал, — вот до чего доводит чрезмерность в желаниях.
197
Под шафе — подвыпивший, находящийсяпод хмельком, навеселе (шутл. разг.)
— Это да, — морщась, согласился Кайман. — Но там были условия, будь здоров. А тут сплошной аскетизм и никакой романтики.
При нашей последней встрече Ракши, зная, что я убываю в столицу, попросила понаблюдать ее там, опасаясь, рецидива.
— У меня в Тхимпху живет тетка, в которой я в гостях, и мы бы могли встречаться в ее доме, — томно опустила ресницы. — Вот адрес и номер телефона, — вручила мне надушенную бумажку.
— Будь по — твоему, — согласился я. Отказаться было неудобно. Да и положение не позволяло. Служитель культа, а тем более оракул, должен держать слово.
Мой отъезд лама Норбу обставил по высшему разряду.
Храм и вершина горы, на которой он стоял, были расцвечены трепещущими на ветру флагами со священными письменами; оркестр из десятка монахов в алом, оглушительно дудел в трубы; на склонах в разных местах стояли группы крестьян, празднично одетые и радостные.
К тому имелись определенные причины.
Брахманша с вдовой оставили монастырю щедрые пожертвования, а слухи о чудесных исцелениях распространились по провинции, увеличив число паломников.