Рукопись из Тибета
Шрифт:
— Так. А это что за каннибал? — подошел ко мне Айболит, закончив с очередным младенцем.
— Это новенький, Лев Ильич, — заглянула медсестра в свой талмуд [14] . Милиция нашла вчера в пять утра. Подброшенным на паперть Свято-Троицкого собора.
— Тэкс, — вздел меня руками врач и стал внимательно рассматривать. — По виду будет месяц. Вслед за чем проскрипел ботинками к окну и положил объект исследования в лоток медицинских весов. Задвигав пальцем блестящую гирьку на штативе.
14
Талмуд — в данном случае толстая книга.
— Вес четыре шестьсот, — констатировал он, а потом измерил тельце. Рост составил пятьдесят четыре сантиметра.
— Точно как в аптеке, — довольно изрек эскулап, обращаясь к сестре. — Так все и запишите Роза Марковна. А днем рождения этого бойца (пощекотал мне пятку) будем считать двадцатое апреля.
— Да, знает свое дело, — распялил я на Айболита глаза. И стал довольно пускать ртом пузыри. Приятно точно знать, когда ты родился.
После окончания осмотра нас вывезли в коридор (очкастая Роза Марковна вышла вместе с нами), и у обитой черным дерматином двери кабинета с табличкой «Заведующий», каталка остановилась.
Роза Марковна взяла меня на руки, кивнув нянькам, «едьте дальше», после чего потянула дверь на себя, и мы оказались в темном тамбуре.
Удобнее устроив меня на левой руке, она постучала костяшками пальцев правой во вторую, деревянную. За ней глухо раздалось «войдите».
Мы шагнули в интерьер начальственного кабинета, обставленного казенной мебелью. В одном углу стоял черной кожи продавленный диван с подлокотниками в виде валиков, а рядом шкаф, в другом — перистая, с волосатым стволом, пальма в кадке. Между ними, у торцевой стены с портретом «отца народов» [15] , находился стол с крышкой зеленого сукна, на которой чернел прошлого века телефон, и остывал подстаканник с чаем.
15
Отец народов — Сталин.
За столом, просматривая лежавшую на нем «Правду», сидел борцовского вида мужик, чем-то похожий на Котовского [16] .
— Поздравляю Роза Марковна! Заканчиваем канал Волга-Дон! — громко изрек он, подняв на нас оловянные глаза и блестя лысиной. — С очередной, так сказать, победой социализма!
После чего хлебнул из подстаканника, кивнув на один из стульев. — С чем пришли? (откинулся в мягком кресле).
— С новым его строителем, Василий Кузьмич — в унисон ответила сестра, присев. — Которого накануне доставила милиция. Вы в курсе.
16
Котовский — герой гражданской войны.
— И как он в медицинском плане? — критически обозрел меня «Котовский». — Не дебил? Все в порядке?
Я обиделся, капризно надул губы и попытался в него плюнуть. Не получилось.
— Прекрати, — строго взглянула на меня Роза Марковна. И к заведующему, — надо дать ребенку имя с фамилией.
— Надо, — пробасил тот, после чего уставился в потолок. Я тоже. Искомого там не наблюдалось.
Обследовав пустоту, в которой одиноко жужжала муха, Василий Кузьмич опустил взгляд вниз, и в его поле зрения попала газета.
— Назовем младенца Лазарь, как Кагановича, — ткнул пальцем в передовицу. — А фамилия пусть будет Донской. В честь канала. Ну, как вам? — взглянул на Розу Марковну.
— Гениально! — изобразила та восторг на лице, а я надулся. Имя с фамилией мне не нравились. Но что делать, выбирать не приходилось.
Между тем заведующий извлек из ящика стола бланк, аккуратно вписал туда «вечным пером» [17] «Лазарь Донской», а еще дату рождения, сообщенную медсестрой, пришлепнув все гербовой печатью.
17
Вечное перо — расхожее название авторучки в СССР.
— Держите, — передал ей бланк. — В ЗАГСе получите свидетельство.
В это время затрезвонил телефон, заведующий снял трубку.
— Вы ошиблись гражданин, — послушав, сказал в нее. — Это Симферопольский Дом ребенка.
После чего брякнул ее на рычаг, махнув нам рукой, — свободны. И снова углубился в газету.
Так я был легализован в новой жизни. Сиротой Лазарем Донским. В учреждении социального типа.
Потекли безрадостные дни. Взрослого ума в юном теле.
Шесть раз в сутки нас кормили манной кашей за казенный счет, меняли пеленки и мыли; раз в неделю возили на взвешивание с осмотром, а еще делали какие-то прививки, и все это время (кроме сна) я думал.
О своем будущем и месте в новой жизни.
С учетом места взращивания и прошлых знаний в этом вопросе, радужными они не казались.
Здесь меня продержат до трех лет, а затем передадут в сиротский приют. Где дадут какое-никакое образование. А потом в большую жизнь. На стройки народного хозяйства. Что категорически не устраивало. «Светлое будущее» мы проходили. Больше не хотелось.
— А где ж твой патриотизм? Спрашивал во мне в такие минуты чекист. — Нужно крепить мощь и безопасность государства.
— И блюсти Закон, — поддакивал прокурор. — Опять же, Кодекс строителя коммунизма.
— Какая мощь?! Какой закон?! — возмущался внутри моряк. — Это все теперь принадлежит олигархам!
— Точно! Поддерживал его шахтер, тихо ругаясь матом.
Я прислушивался ко всем четверым, но знал, что правы последние двое.
Снова верить, напрягаться и пахать, чтобы потом оказаться в капиталистической России? Где, как говорят в известных кругах, «один смеется, сто плачут»?
— Вот вам хрен! — лежа в распашонке, сжимал я кулачек левой руки и хлопал по локотку правой, — Мы пойдем другим путем, как завещал товарищ Ленин!
Постепенно в мозгу складывался и этот самый путь, а точнее план. По опыту оперативных разработок, в свое время. Учили меня будь здоров, да и практика была изрядная.
Для начала ничем особенным себя не проявлять. Младенец — и младенец. Как глубоко законспирированный агент. Легший «на дно». Или подводная лодка.
Когда же пойду в первый класс, где начну учебу, показать высокие знания и попасть в школу — интернат для одаренных сирот. Такие были в СССР в Москве, Ленинграде и, кажется, Киеве.