Румянцевский сквер
Шрифт:
— Товарищ капитан! — Колчанов тоже встал. К щекам у него прихлынула кровь. — Я хоть и молодой коммунист, но попрошу не кричать… А если у вас есть в роте, кто докладывает, так вы меня освободите…
Меж ними повисло и отмерило несколько секунд трудное молчание. Капитан Одинец подвигал вверх-вниз белыми бровями.
— Сядь, Колчанов, — сказал он и сам сел, пальцы сцепил на пустом столе. — Ты должон понимать, какая на нас ответственность. Если сегодня упустим человека, он завтра, когда в десант пойдет, что выкинет? Можем мы быть уверены?
— Я научусь. Разрешите идти?
— Не торопись. — Одинец достал из ящика бумагу, придвинул к Колчанову. — Напиши подробно про тот разговор.
— Так вам уже доложили, товарищ капитан…
— Это вас не касается. Вы пишите. Все, что Цыпин сказал. Подробно. Давай, давай, — нажимал он, видя, что Колчанов колеблется. — Вы обязаны, как давший подписку.
Колчанов мысленно послал капитана очень далеко. И принялся писать. Писал медленно, каждое слово обдумывая. Старался не отклоняться от факта. Так и записал фактически: «Цыпин сказал, что квартира это проблема. Офицерам можно, а рядовому нельзя, если хочет заиметь семью».
В последних числах января рота, где служили Колчанов с Цыпиным, получила приказ готовиться к десантной операции. Еще толком ничего не было известно. Знали только, что роту придают автоматному батальону — лучшему подразделению бригады — для усиления. Замполит батальона знакомился с личным составом роты. Беседуя с Колчановым как с комсоргом, расспросил о бойцах, и — вдруг:
— А вот боец Цыпин. Слыхал, у него с дисциплиной слабовато. Что скажешь, комсорг?
— Товарищ старший лейтенант, — твердо ответил Колчанов, — мы с ним по Второй бригаде еще знакомы, вместе дрались под Котлами, под Копорьем. Ничего, кроме хорошего, сказать не могу. Оружием владеет, стойкость имеет.
— Ну, ладно, — сказал замполит. — Поглядим.
В тот вечер Колчанов в коридоре казармы остановил Цыпина, отвел в сторонку.
— Ты вот что, Цыпин. Есть на тебя нарекания, что с дисциплиной слабовато. Болтаешь много. Ты это… болтовню прекрати.
— Какую болтовню? — Цыпин выкатил шалые глаза.
— Лишнее болтаешь. Это может отразиться, понятно?
— Ничего не понятно.
— Отставят тебя от десанта и… — Колчанов запнулся досадливо. — В общем, Цыпин, я предупредил. Веди себя тихо!
— Есть вести тихо! — Цыпин преувеличенно старательно вытянулся. — Разрешите, товарищ сержант, само, до гальюна добежать. А то с перловки в животе урчит, и пятки чешутся…
5
Ксения управилась с уборкой в комнате и вошла в кухню со щеткой и тряпкой. Повела курносым носом:
— Ух, накурили! Пройдите в комнату, я тут протру.
— Да ты особо не старайся, — сказал Цыпин. — Он теперь беспартийный.
Перешли в большую комнату, где по двум стенам стояли книжные стеллажи — предмет гордости Колчанова.
— Я и телефон его вызнал, — сказал Цыпин, глядя в окно на мокрый пасмурный день. — Петрова этого. Вот позвоню и, само, сделаю визит.
— Не надо, Толя. Если Петров здоров, он спустит тебя с лестницы. А скорее всего, он больной старик. Не ходи, не надо.
— С лестницы! Это еще — кто кого спустит.
— Ты упрям, знаю. Нам скоро семьдесят, Толя. Пора забыть Мерекюлю.
— У меня память пока не отшибло! Это у тебя, само… Родную партию позабыл.
— Не твое это дело. У меня свои причины.
— Какие причины? Горбачев вожжи отпустил, вы все и сыпанули в разные стороны… политбойцы!
Тут Ксения вошла в комнату.
— Ну что ты кричишь? — напустилась на мужа. — Тебя окосевшего привезли, спать уложили, чаем напоили — а ты на него же и шумишь.
— Не пускай его к Петрову, — сказал Колчанов. — Во избежание неприятностей.
— Эт какой Петров? A-а, в разведке который… Я-то не пущу, да разве удержишь? Если чавек лезет на рожон.
— Чавек! — передразнил Цыпин. — Помолчи, чухляндия! Коська был дома, когда ты с Рамбова уехала?
По старой привычке балтийских моряков он называл Ораниенбаум — он же Ломоносов — Рамбовом.
— Кудай-то ушел с утра с Ленкой. — У Ксении лицо сделалось озабоченным. — Ой, Витя… — Она села в кресло у журнального столика напротив Колчанова, крупной красноватой рукой провела по щеке, словно слезу утерла. — Ой, Витя, хочу спросить совета… Чо нам с Костей делать? Вбил себе, чо нужен ему свой этот… как его… все забываю…
— Автосервис, — мрачно вставил Цыпин.
— Ага, вот. Двое там скинулись, Костю зовут третьим. А пай-то большой, пятьдесят тысяч. Где их взять?
— Он же с Сахалина при деньгах приехал, — сказал Колчанов.
— Ой, при деньгах! Да он давно порастряс. Лена говорит, у них шесть тыщ всего осталося. К отцу пристал: «Достань мне денег, у тебя друзья богатые».
— Это я, что ли, богатый? — усмехнулся Колчанов здоровой щекой.
— Ой, не знаю, Витя, чо делать-то. Костя и раньше… а теперя и вовсе нас не слушает. Еще боюся, чо он к энтому на митинги бегает… к Самохвалову… Вот и отца, — кивнула она на Цыпина, — туда тащит…
— Никто не тащит! — закричал Цыпин. — Я не блоха, чтоб на аркане! Там интересно объясняют, само, про нашу жизнь.
— Ой, интересно! Друг дружку пужают, чо Россию продают, и крича-ат…
— Да ты откуда знаешь, ты ж не была!
— Сам рассказывал. Ай забыл? Стоят и крича-а-ат, время у них, чо ли, много…
— Умолкни! Вставай, поехали.
— Витя, — сказала Ксения в передней, когда тот подал ей плащ. — Если соль остыла, ты разогрей. А лучше — сходи в поликлинику. Зуб-то надо лечить.
— Ладно. Спасибо, Ксана, за приборку.
6