Руны судьбы
Шрифт:
— Что это?!
Оба оглянулись. Фриц проснулся и теперь таращился то на них, то на дверь.
— Ничего, — спокойно отозвался травник. — Это нас арестовывать пришли.
Золтан тревожно и с недоумением взглянул на него, опасаясь, уж не сошёл ли тот с ума. Тот же, как ни в чём не бывало, встал и направился к окну. В этом месте из ставни когда-то выпал сучок размером с крупную монету. Жуга приник к отверстию одним глазом, потом другим, некоторое время сосредоточенно разглядывал открывшуюся взору картину, потом повернулся к Золтану.
— Так значит, — сказал он, — это и есть те самые стражники с монахами, о которых ты мне говорил?
Снаружи было темно. Свет редких факелов не освещал ни лиц, ни зданий. Только травник мог там что-то разглядеть.
– Ты что, издеваешься? Не воры же кричат: «Откройте именем короля!» Им ничего не стоило узнать, где ты живёшь, — в этом квартале тебя знают слишком хорошо, чтобы забыть, а их слишком боятся, чтобы не ответить. Шайтан… Что же делать? — он взглянул на Фрица. — Будь мы с тобой вдвоём, можно было бы попробовать прорваться, но с мальчишкой… Я ж тебя не зря вчера про безопасность спрашивал!
— А я не зря отвечал, — спокойным голосом сказал тот.
Теперь и Золтан заметил, что дверь дома, как она ни содрогалась, как ни трещала от наносимых ударов, даже не думала уступать. Петли всё так же крепко сидели в каменной кладке, а засов, на вид довольно хлипкий, даже не подумал хоть сколько-нибудь согнуться.
Снаружи, видимо, тоже это заметили и прекратили штурм, решив посовещаться. Послышались голоca. «Manana?» [38] , — предложил негромко один из них. Другой выругался. Кто-то просунул под ставни на окошке лезвие ножа, поскрежетал сталью о каменную кладку и отступил ни с чем. Фриц, покинувший своё убежище в кресле, теперь вертелся у обоих друзей под ногами и пытался допрыгнуть до глазка, в который чуть раньше выглядывал травник. Хагг прикрикнул на него, и мальчуган с видимым неудовольствием отошёл назад в комнату. Казалось, происходящее вызвало в нём скорее интерес, чем страх.
38
Завтра? (исп.)
— Сейчас они примутся за окна, — нервно прокомментировал Золтан. — Или принесут какое-нибудь бревно… если уже не принесли.
— Это им не поможет, разве что стекла побьют. Здесь даже не заклятие. Ты помнишь тот щит? Я же говорил тебе, чем больше они будут бить, молиться или колдовать, тем сильнее дом будет сопротивляться любому воздействию. Сюда никто не войдёт.
— А как насчёт выйти? Они обложат нас соломой и сожгут, как каплунов, ты об этом подумал?
— Подумал. Только и они не такие дураки, чтобы рискнуть поджечь полгорода.
— Тогда они здесь будут караулить день и ночь, пока мы не вылезем сами. Что ты на это скажешь? У тебя здесь что, еды — как в замке, на два месяца? Или подземный ход прокопан?
Жуга не ответил.
— Чего молчишь?
— Дай мне час, Золтан, — сказал он, наконец. — Дай мне час, и я что-нибудь придумаю.
— А если не придумаешь?
Жуга перевёл взгляд на Золтана, и тот почему-то вздрогнул.
— Тогда, — размеренно сказал он, — они все у меня попляшут. Какое сегодня число?
— Седьмое декабря… — растерянно ответил Золтан. — А что?
Травник улыбнулся:
— Очень хорошо.
По мере того, как продвигался травников рассказ, сам травник шёл всё медленней, пока наконец совсем не остановился. Отвернулся, тронул ветку дерева, но не сорвал её, а только будто бы погладил. Лёгкий снег посыпался на них обоих, словно лунная пыльца, пушистый, колкий, серебристый. Ялка не решалась заговорить и поэтому просто стояла, глядя то на травника, то в сторону горняцкой хижины. уходя, она там погасила всякий свет, теперь же узкое окошко тусклой зеленью светило в темноте. Там кто-то был, мальчишка или Золтан. Следы тянулись в обе стороны двумя неровными цепочками по снегу, словно чаши, полные искристой черноты. «Наверное, мы вскорости протопчем здесь тропинку, — почему-то вдруг подумала она и посмотрела на Луну, сиявшую сквозь ветви дерева, как сквозь ажурную корону. — Такую как бы тропинку в снегу. От дома до поляны. Оказывается, нас очень много ходит здесь. Я, Карел, Зухель, Высокий, Лис… Как странно, — я почему-то не могу звать его Лисом… у меня язык не поворачивается…»
Ногам было холодно. Разгорячённое безумным танцем тело быстро остывало.
— Ты, наверное, мёрзнешь, — словно угадав её мысли, сказал вдруг травник, стащил свой рыжий плащ и набросил его девушке на плечи. — Ну-ка, завязывай ботинки и пойдём скорей: сдаётся мне, мы зря остановились.
— Наверное, не надо, — робко попыталась возразить она, поводя плечами — верблюжий волос кололся даже сквозь рубашку. — Ты же тогда сам замёрзнешь…
— За меня не беспокойся. Один человек, — тут травник криво улыбнулся, — научил меня, как обращаться с холодом… Так что, не волнуйся: я до дому доживу. А вот ты, недели не прошло, как встала с постели.
— Неделя уже прошла, — возразила Ялка. — И потом, меня же ведь высокий вылечил. Да и что со мною сделается за десять минут?
— Десять минут? — травник с очень странной интонацией повторил её последние слова и покачал головой. — А ты сильнее, чем я думал… Знаешь, я очень за тебя боялся.
Творилось что-то непонятное. Ялка чувствовала себя сейчас совсем сбитой с толку.
— Почему? — спросила она. — Разве мне нельзя было их видеть?
— Смотреть на майя не опасно, их на самом деле как бы нет. Но вот плясать с ними — опаснее опасного. Десять минут… — вновь повторил он и умолк на целую минуту, пристально вглядываясь ей в глаза, прежде чем продолжить.
— Ты танцевала семь часов, — сказал он наконец. — Точнее — семь с половиной. Оглядись. Уже светает.
Семь часов!
Девушка была настолько ошарашена, что послушно огляделась по сторонам и в самом деле обнаружила, что звёзды стали тусклыми, а небо на востоке посветлело.
— И всё это время… — сказала она и запнулась.
— Да. Любой другой уже давно бы рухнул замертво. Майя и в самом деле полюбили тебя.
Он двинулся дальше, и Ялка бегом поспешила за ним. Догнала и пристроилась в спину — протоптанная в снегу тропинка была слишком узкой для двоих. Девушка шла и смотрела на травника с совершенно новым чувством.
Она-то танцевала. Пусть даже семь часов, но — танцевала. Двигалась. Грелась.
А он играл и сидел на снегу.
Некоторое время шли в молчании. Свежевыпавший снег громко хрустел под ногами.
— Почему ты перестал рассказывать? — нарушила молчание Ялка. — Ты больше не хочешь со мной говорить?
— Нет, не поэтому.
— Я понимаю, — Ялка опустила взгляд. — Я ведь не глупая, я всё понимаю. Ты ждал ученика. И ты подумал, что это я пришла, чтобы учиться у тебя. И всё гадал — я, или не я. А теперь, когда к тебе пришёл настоящий ученик, я больше стала не нужна. Ты ведь это мне хотел сказать?