Руны судьбы
Шрифт:
— Ну да, монах, ну да. А смерть — важнее жизни. Ergo: чтобы спасти человека, надо прежде убить человека. Ты говоришь: «chirurgus sum» [50] , но за ножом хирурга следует выздоровление. А за твоим — что?
— Мы врачуем души… — начал было монах.
— …и уничтожаете тела, — безжалостно закончил травник. — Не говори такие вещи лекарю, монах. Смерть — это совсем не то, что ты о ней думаешь. Я знаю её слишком хорошо, я столько жизней вырвал из её клешней, что она меня уже, наверно, ненавидит. Убивая, ты никого не спасёшь. Себастьян?
50
Я врач (лат.)
— Что?
— Нам нипочём друг друга не переубедить. Твой бог — это не мой бог. Тот бог, каким ты его себе представляешь, в моём понимании — мой злейший враг.
За дверью долго молчали.
— Я не знал, что всё зашло так далеко, что ты так глубоко увяз в трясине зла, — сказал, наконец, отец Себастьян. Голос его был полон горечи. — Его величество король милостив. Ты ещё мог бы получить прощение.
— Я не слыхал ещё, чтобы король кого-нибудь простил, — отрывисто бросил травник. — Он слишком любит нас, простых фламандцев, чтобы просто так отказываться от наших денег и от нашего имущества. Да и вашему святому братству ведь тоже кое-что перепадёт, не так ли?
— Ты хуже мавра и иудея. Мне не придётся долго доказывать твою вину, несчастный еретик. Молись, чтобы тебя сожгли, как можно скорее… Ломайте дверь.
На дверь, и без того сегодня пострадавшую, опять обрушились тяжёлые удары. Петли ощутимо поддались, и даже стол немного сдвинулся. Похоже, что нападавшие и в самом деле где-то нашли бревно. Золтан с беспокойством снова покосился на Жугу.
— Она устоит? — спросил он.
— Не знаю, — травник покачал головой, прикрыл глаза и повёл перед собою открытой ладонью, как будто ощупывал невидимую стену. Покачал головой: — Теперь — уже не знаю. Похоже, что щит оказался не так крепок, как я думал. Или…
Он опять сосредоточился и вновь пощупал воздух.
— Или — что? — переспросил его Хагг.
— Или мне кто-то мешает, — отрезал травник. — Кто-то ставит встречное заклятие. Но сейчас не об этом забота. Вино ещё осталось?
— Да… Но при чём тут…
— Налей мне.
— В кружку?
— Ну не в поднос же!
— Шайтан тебя знает… — Золтан подчинился. — Дальше что?
— Дай сюда.
Из-за грохота им приходилось постоянно перекрикивать друг дружку. Фриц оказался где-то между ними и теперь со всё возраставшим нетерпением и беспокойством ждал, что будет дальше.
Травник тем временем отложил заштопанную волынку. Зачем-то вдруг ему понадобилась тряпка. Он потянул к себе лежащий рядом свёрток мальчишки, подивился его непонятной тяжести, распеленал Вервольфа и повертел его в руках.
— Что тут у нас? — пробормотал он. — Стилет? — и покосился на Фрица. Тот отвёл глаза. — Парень, ты что, собирался кого-то убить? Эй, погоди-ка… А клинок-то знакомый. Где я мог его видеть? Точно! — он хлопнул себя по лбу. — На том постоялом дворе! Значит, это ты и был тем мальчишкой, которого они тогда поймали?
— Я, — Фриц не видел смысла отпираться. — Я в чулане сидел. Только я не убивал. Это Шнырь его ударил, а не я!
— Ладно, ладно, верю. А теперь сиди тихо и не мешай. Понял?
Он тронул пальцем остриё, кивнул: «Сгодится», протёр, как следует, поднос и принялся выцарапывать что-то на помятом олове. Остриё мизерикорда мерзостно заскрежетало. Фриц подлез было поближе, но Жуга подзатыльником отогнал его прочь и погрозил вслед кулаком. Дорисовал последнюю закорючку, затем установил на подносе подсвечник, а в подсвечнике — свечу, зажёг их от камина и оставил всё это стоять на столе. Сгрёб со стола остатки курицы, размял их в кулаке, как глину, и натёр все дудочки волынки жиром, потом набрал в рот вина и обрызгал кожаный мешок со всех сторон.
Эту процедуру он повторил несколько раз, пока вино в кружке не кончилось, а мех не намок так, что повис сосульками. Всё происходящее выглядело так, будто травник сошёл с ума. Золтан уже давно перестал понимать, что происходить и целиком положился на травника, взяв на себя наблюдение за окнами и дверью.
Свеча на столе разгорелась и заплакала слезами плавленого воска, нацарапанные на подносе знаки стало заливать. Дверь уже еле держалась, Золтан то и дело нервно на неё оглядывался.
Похоже, что травник был прав: либо заклятие старого щита и впрямь ослабело от времени, либо кто-то его разрушил.
— Золтан, — позвал Жуга, поднимая на руки волынку. — Золтан, мать твою!.. Спрячь кинжал и слушай меня. Убирай стол.
— Они же выбьют дверь!
— Тем лучше, — травник коротко пнул котелок, и чай залил огонь. — Так… Как только я начну играть, сразу идите за мной! Ты слышишь, Фриц?
— Слышу, — отозвался тот. — А зачем?
— Делай, что говорю! Ни на кого не смотрите, лучше глядите вниз, себе под ноги. Не думайте ни о чём и никого не трогайте… — Жуга посмотрел на растерянные физиономии Золтана и Фрица и в бессилии топнул ногой: — Проклятие! Ну, я не знаю! Ну, вообразите себе что-нибудь серое, что ли! Там слишком светло. Хагг! Присмотри за ним. Готовы?
— Нет! — вскричали оба.
— Начинаю!
Травник вскинул волынку, поймал губами мундштук и надул щёки. Поцарапанные лакированные дудочки рассыпались по его левому плечу неровным веером. Мокрый меховой мешок зашевелился.
Снаружи заругались, запыхтели, крикнули: «Наддай!», четыре пары ног затопали в разбег, затем раздался ещё один удар, и дверь слетела с петель.
Своё дело Рутгер не то чтобы любил, но досконально знал, и жертвы свои выслеживал, как зверь. Нередко это продолжалось месяцами. Он следил за ними днём и ночью, наблюдал за их работой и досугом, изучал все их привычки, все маршруты их прогулок и любимые места их развлечений.
Поджарый и холодноглазый, Рутгер и сам напоминал какого-то диковинного зверя в человеческом обличий. Но, как ни горячила кровь погоня или драка, как ни подгоняли время и заказчики, он всегда оставался расчётливым и осторожным. Наверное, именно поэтому он до сих пор был жив и слыл наёмником надёжным и удачливым. Однако никто не знал, что выше всех своих умений Рутгер почитал умение вовремя отступить и обождать. Поэтому когда мальчишка-побегушник сообщил, что травник объявился в «Синей сойке» и сидит там уже час, он не стал спешить. В конце концов, от башни Синей сойки в это время был только один путь — вниз по улице; ворота в городе давно позакрывали.