Русь меж двух огней – против Батыя и псов-рыцарей
Шрифт:
Но что характерно, относительно Переяславля Южного Псковская I летопись приводит точную дату взятия города: «Переяславль Русский взят бысть, в средокрестныя недели в четверг, месяца марта в 3». Ту же самую дату называет и Летопись Авраамки, что не может быть простой случайностью, — очевидно, составители этих летописных сводов пользовались каким-то не дошедшим до нас источником, автор которого очень хорошо был знаком с событиями, происходящими в Южной Руси во время монгольского нашествия. Более подробно этот вопрос будет рассмотрен при разборе похода Батыя на Киев в 1240 году, поскольку именно с Псковской I летописью и Летописью Авраамки связана одна из ключевых загадок нашествия — дата падения древней столицы Руси.
Разгром, который монголы произвели в столице княжества, был такой, что город очень быстро утратил свое значение и был заброшен, а Переяславское княжество просто исчезло. И здесь невольно напрашивается версия о том, что разрушение Переяславля было делом сознательным и произведено по личному приказу хана, поскольку нигде до этого монголы каменных церквей не рушили. Дело, возможно, в том, что в этих местах город-крепость, смыслом существования которого была борьба со Степью, был Батыю абсолютно не нужен. Здесь должна была быть его земля и пастись монгольские табуны, здесь должен был быть плацдарм для дальнейшего похода на Запад. «Овладев
Битва за Чернигов
18 октября 1239 г.
Слыша же Мстислав Глебович нападение иноплеменных на град и приде на ня с своим воем, бившеся им крепко, лют бо бе бой у Чернигова.
В этой главе будет рассказано о событии, которое, на мой взгляд, явилось центральным моментом похода Батыя в Южную Русь и которое до сих пор не получило должной оценки. Речь идет о сражении за Чернигов, после которого судьба южных княжеств была решена, и практически ничто уже не могло спасти ситуацию. Долгое время основной упор при освещении событий нашествия на Юг историками делался на оборону Киева, но дело в том, что если бы удалось в 1239 г. отстоять Чернигов, то героической обороны Киева в 1240 г. могло не быть вовсе. Ведь именно Черниговское княжество после разгрома Владимиро-Суздальской земли оставалось самым мощным на Руси, и как уже отмечалось, его князь Михаил Всеволодович подмял под себя и Киев. Невзирая на то что Южная Русь была истощена многолетними усобицами, ему было достаточно замириться с волынскими князьями Романовичами и таким образом развязать себе руки для организации отпора монголам. Но как мы помним, князь Михаил этого не сделал, а наоборот, еще больше раздул пламя братоубийственной войны. Мало того, своего двоюродного брата Мстислава Глебовича, который занял после его ухода в Киев черниговский стол, он изгнал из города, но, к счастью, несмотря на это, конфликт между родственниками не разгорелся. Было время у князя Михаила подготовиться к приходу монголов, мог он собрать всех подручных князей и бросить клич по земле — но ничего этого сделано не было. В битве за Чернигов одни явили редкую трусость, зато другие показали высочайшую доблесть, недостойное поведение князей прямо противоположно единому героическому порыву, который охватил всех без исключения жителей города — епископа, бояр, воевод, дружинников, ремесленников и простых смердов. По своему значению и последствиям сражение за Чернигов можно сравнить с битвой под Коломной в январе 1238 года, которая также явилась одним из главных событий нашествия на Русь. К сожалению, сведения об этой героической странице борьбы с вражеским нашествием необычайно скудны и обрывочны, но, как мы успели убедиться, там, где летописи молчат, на помощь придут народные предания, работы краеведов и археологические раскопки. Поэтому постараемся хотя бы приблизительно восстановить события, которые произошли в Черниговской земле кровавой осенью 1239 года.
За всю свою долгую и славную историю до прихода орды Батыя Чернигов ни разу не был взят приступом, хотя многие пытались это сделать — как степняки, так и свои русские. В 1234 году город был осажден войсками волынского князя Даниила Романовича, и как ни бился за него Даниил, Чернигов тогда захватить не удалось. Были примеры успешной борьбы черниговцев и с угрозой из степей — 1 ноября 1068 г. князь Святослав Ярославич в битве под Сновском, имея в своем распоряжении всего 3000 ратников, наголову разгромил и уничтожил половецкую орду, в которой насчитывалось 12 000 воинов. Так что ратного мастерства и воинской доблести было черниговцам не занимать, а потому трепетного страха перед Батыевой ордой они не испытывали — вся Русь уже знала о героической обороне Козельска! Черниговские князья всячески заботились об укреплении своей столицы, понимая, что именно она является сердцем княжества. М. Н. Тихомиров отмечал, что «Чернигов был единственным подлинно большим городом Черниговской земли… Ни один из других черниговских городов по своему значению даже отдаленно не напоминал Чернигова, только немногие из них заслуживают внимания не как крепости, а как центры ремесла и торговли». И действительно, второй по величине город княжества — Козельск — значительно уступал и по размерам, и в экономическом отношении своей столице.
Укрепления города по понятиям русских людей того времени считались неприступными — три ряда стен окружали его! Черниговский Детинец, расположенный на высоком холме при впадении реки Стрижень в Десну, был окружен «окольным градом», за которым тянулся трехкилометровый вал с острогом — оградой из бревен, прикрывавший «предгородье». Относительно же самого Детинца М. Н. Тихомиров высказал очень интересное предположение: «Черниговский детинец, возможно, был сложен из камня, однако никаких определенных доказательств в пользу такого мнения привести нельзя». Как мы помним, и во Владимире-Суздальском был каменный Детинец, поэтому вполне вероятно, что так же обстояло дело и в Чернигове — каменное строительство велось в городе очень интенсивно, причем строили в основном в Детинце и монастырях. Возводятся Успенский и Борисоглебский соборы, Ильинская, Благовещенская и Михайловская церкви, княжеские терема, в «окольном» городе строится Пятницкая церковь. Основной пик строительства пришелся на окончание XII и начало XIII веков, что сделало Чернигов красивейшим городом Южной Руси.
Ну а теперь настало время познакомиться с главными действующими лицами грядущей трагедии — удивительно, но, учитывая всю судьбоносность события, их оказалось всего двое! Первый из них — черниговский епископ Порфирий II, который сменил на этом посту предшественника с аналогичным именем. О нем упомянуто в летописях всего дважды, но в связи с какими событиями! Впервые Порфирий упоминается 1230 году, когда между князем Переславля-Залесского Ярославом Всеволодовичем и черниговским князем Михаилом возник конфликт из-за Новгорода: «брань бысть велика… и хотяше меж их кровь пролиатися» (Никоновская летопись). Что один князь и что другой нрава были сурового и грозного, перечить себе не позволяли, а волю свою ставили превыше всего. И вот двух таких неукротимых людей отправился мирить киевский митрополит Кирилл, а с собой прихватил епископа Порфирия, и, надо думать, неспроста. Потому что помимо того, что на князя своего имел епископ влияние, был сей муж нрава крутого и большой отваги, поскольку сумел и на Ярослава Всеволодовича
Ну а второй эпизод связан непосредственно с осадой Чернигова, и опять здесь главную роль играет епископ — судя по всему, именно он возглавил оборону города, что и немудрено при таком характере. И вот тут возникает закономерный вопрос — а что же остальные князья, где они, птенцы «храброго Олегова гнезда», как назвал их автор слова о полку Игореве? В это трудно поверить, но в час смертельной опасности во всем княжестве ни нашлось никого, кто бы встал во главе полков, обороняющих столицу, — князья собрали барахлишко и рванули в Венгрию, прятаться от монголов. «…князи их, въiехаша в Оугръi» — так напишет об этом безвестный летописец. Вещь в общем-то на Руси неслыханная — покинуть свою землю, когда ей грозит вражеское нашествие, когда монгольские барабаны уже гремят у границ княжества, а земля гудит от копыт степной конницы — такого еще не бывало! Князь Олег, наверное, в гробнице своей перевернулся от недостойного поведения своих потомков, потому что сам всю свою жизнь ни от кого не бегал, а всегда смело шел навстречу опасности, как бы велика она ни была. А здесь! И если с Михаилом Всеволодовичем все ясно — собрав вокруг себя свою дружину, он намертво вцепился в Киевский стол и решил ради этого пожертвовать своим родовым княжеством, то поведение остальных необъяснимо. Конечно, можно обвинить составителей Лаврентьевского летописного свода в том, что они наводят клевету на князей Южной Руси, но дело в том, что и в Ипатьевской летописи нет ни слова о том, что какой-то князь возглавил оборону Чернигова. Епископ там был — и все! Особенно резонансно это должно было выглядеть на фоне действий князей Суздальской и Рязанской земель, которые практически поголовно вышли на смертный бой с захватчиками и многие из которых сложили свои головы в боях с ордой.
Но свой герой у черниговцев появился, и был он действительно, как и положено герою, сильным, умным и храбрым до безумия — звали его Мстислав Глебович, двоюродный брат князя Михаила.
О Мстиславе Глебовиче известно очень мало, можно сказать, даже меньше, чем о епископе Порфирии, поскольку мы четко знаем, что епископом он был в Чернигове, а вот где княжил Мстислав, остается загадкой. По одной из версий, он княжил в Гомеле, по другой — в Новгороде-Северском. Последней точки зрения придерживается и Л. Войтович, который считает, что после последнего княжеского съезда Ольговичей, который в 1206 году собрал в Чернигове Всеволод Чермный, потомки черниговской ветви (Святослава Всеволодовича, деда Мстислава Глебовича) получили право занимать новгород-северский престол, и соответственно Мстислав был новгород-северским князем в период с 1215 по 1239 год. На мой взгляд, прав Л. Войтович, а почему я так думаю, будет рассмотрено ниже, когда будем разбирать поход князя Мстислава на помощь осажденному Чернигову. Пока же отмечу, что князь принимал активное участие в смутах на Руси и в 1234 г. вместе с Даниилом Волынским и Владимиром Рюриковичем действовал против Михаила Черниговского, а потом переметнулся на сторону родственника. «Даниил пришел к князю Владимиру, и пошли они к Чернигову. Пошел с ними и Мстислав Глебович. Оттуда они пошли, завоевывая землю, захватили многие города по Десне и взяли Хоробор, и Сосницу, и Сновск, и многие другие города, и опять пошли к Чернигову. Мстислав и черниговцы заключили мир с Владимиром и Даниилом» (Ипатьевская летопись). Именно такой вывод следует из летописного текста, и ничего удивительного в этом нет — княжеские альянсы в Южной Руси всегда были делом очень ненадежным. Впоследствии, как мы помним, когда Михаил Всеволодович ушел в Киев, князь Мстислав сунулся было в Чернигов, но родственник его оттуда турнул — ни себе, ни людям, и как впоследствии оказалось, что зря. Так и сидел Мстислав Глебович в своем Новгород-Северском, пока не достигла его ушей страшная весть — Батый ведет орду на Чернигов!
В большинстве летописей не указано, кто именно привел орду под стольный город Черниговского княжества, но в Супральской летописи есть конкретное указание: «И Батые победи». Я считаю, что этой информации стоит верить, поскольку хан должен был понимать все значение похода, а если и не дошел своим умом, то в его окружении были люди, которые могли это подсказать. Потому что в случае неудачи весь поход на Запад оказывался под угрозой — даже идти на Киев не имело смысла, если с фланга нависал непобежденный Чернигов. Тонкость момента заключалась в том, что завоеватель не мог бросить на это княжество всех своих сил — еще бушевала война с половцами, и готовился повторный рейд на Северо-Восточную Русь. А потому пришлось Батыю вновь сесть на коня и лично повести свои тумены в поход — на мой взгляд, не более 20 000 воинов. Присутствие хана должно было вдохновлять нукеров на великие подвиги, да и полководцы не могли себе позволить расслабиться — слишком многое зависело от успеха предприятия. В середине осени 1239 года Батый выступил против Черниговского княжества.
О том, что орда вот-вот выступит в поход, в городе знали и готовились к предстоящим боям с напряжением всех сил. День и ночь тысячи горожан работали на городских укреплениях — углубляли рвы, подсыпали валы, обновляли стены и башни, укрепляли ворота. С утра до вечера стучали топоры на посаде — плотники у валов ладили боевые площадки для метательных машин, с помощью которых черниговцы надеялись отразить орду. Трудно сказать, откуда взялся в Чернигове человек, который знал толк в осадной технике, — но, вне всякого сомнения, он был пришлым, либо из греков, либо из закатных стран. И в этом не было ничего удивительного, поскольку служил же смоленскому князю выходец с Запада Меркурий, причем служил не за страх, а за совесть. Как мы в дальнейшем увидим, и черниговский военный специалист хорошо разбирался в осадной технике, а самое главное, появление у русских метательных машин стало для монголов очень неприятной неожиданностью и сильно затруднило ведение осады. Масса самых разных, прежде не знакомых ему дел обрушилась на черниговского епископа — именно он оказался самой высокой властью в городе, брошенным на произвол судьбы своими князьями. Конечно, не был Порфирий знатоком военного дела и вряд ли что смыслил в делах ратных, но для того имелись в городе бояре и воеводы, которые имели за плечами не один поход. Сам же служитель церкви стал подлинной душой обороны, именно он объединял защитников вокруг своей властной фигуры, и его слово было на городском совете решающим. Он не бросил свою паству подобно рязанскому епископу, не ударился в бега, как князья Ольговичи, а остался в Чернигове, чтобы честно исполнить свой долг перед народом и землей. Возможно, когда епископ принимал это решение, то он и не подозревал, сколько забот на него свалиться но, оставшись, он принял ответственность за судьбу Чернигова на свои плечи и до конца нес эту тяжкую ношу.