Русь меж двух огней – против Батыя и псов-рыцарей
Шрифт:
Довольно примечательно, что ни Батый, ни старый волк Субудай не возглавили тумены, которым предстояло вступить в бой с великокняжеской ратью. Можно, конечно, говорить о том, что они стремились как можно скорее захватить Торжок и этим убить сразу двух зайцев — во-первых, помешать соединению новгородской рати с полками князя Георгия и, во-вторых, подготовить плацдарм для похода на Новгород. Но, как уже отмечалось, никаких сведений о том, что новгородцы собирались на Сить, в летописях нет, поэтому остается вариант, по которому Батый хотел овладеть Торжком и превратить его в базу для наступления на Новгород. Но брать Торжок и терять своих воинов абсолютно не имело смысла, пока не станет известен итог битвы Бурундая с князем Георгием, ведь если темник потерпит поражение, то надо будет думать не о походе на север, а о том, как бы унести ноги. Вот в этом, на мой взгляд, и заключается причина двухнедельной осады города, когда Батый отказался от обычно применяемой им на Руси практики генерального штурма, а перешел к планомерной и затяжной осаде. Однако это ни в малейшей степени не умаляет героизма жителей Торжка, которые в течение столь длительного времени, преданные новгородцами, стойко бились на городских валах и стенах, сдерживая натиск ханских войск. С другой стороны, в случае неудачи на Сити крайним оставался Бурундай, а не Батый и его многомудрый воспитатель, хотя и с них было бы спрошено по всей строгости в соответствующем месте. В этот период все было настолько зыбко и находилось в столь подвешенном состоянии, что любая мелочь могла склонить чашу весов в сторону одного из участников грандиозного противостояния.
Первые монгольские разъезды появились у Торжка днем 21 февраля 1238 года,
Получив от жителей Торжка щелчок по своему ханскому носу, Батый изменил тактику. По его приказу сотни пленников валили лес и сооружали вокруг города частокол, чтобы предотвратить вылазки и заодно помешать бегству защитников, а китайские инженеры начали собирать метательные машины и тараны. Монголы взяли Торжок в смертельное кольцо, и уже на следующий день первые камни и ядра полетели в город. Началась долга, изнурительная двухнедельная осада. С утра до вечера грохотали камнеметы, разбивая городские стены, а в ворота упорно били тараны — горожане как могли старались этому помешать, заложив створы кирпичом и каждую ночь заделывая в стенах бреши и проломы. Это был тяжкий, изнурительный и опасный труд, поскольку монгольские лучники старались подстрелить работающих на починке укреплений защитников. Тщетно смотрели русские ратники в сторону Новгорода, тщетно ожидали, что вот-вот появится новгородская рать и вызволит их от осады. Помощь не приходила, а монгольские камнеметы упорно продолжали свою работу по разрушению городских укреплений. В городе не было ни князя, ни дружины, и вся тяжесть борьбы легла на плечи простых жителей, а руководили обороной знатные и уважаемые люди города. История сохранила для нас их имена: «Иванко, посадник новоторжский, Аким Влункович, Глеб Борисович, Михаил Моисеевич». В страшный для Торжка час они возглавили защитников, организовали оборону и приняли на себя всю ответственность за судьбы тысяч людей, укрывшихся за городскими стенами. Хуже всего было то, что люди, ожидавшие помощи со дня на день и не получившие ее, были страшно этим разочарованы и почувствовали, как в души стало закрадываться отчаяние. Страх стал расползаться по городу, поскольку все прекрасно понимали, что без помощи из Новгорода им не выстоять, а от этого стало появляться среди горожан и чувство обреченности. И судя по всему, когда летописец Господина Великого описывал эти события, он чувствовал стыд за своих земляков, бросивших истекающий кровью Торжок на произвол судьбы. «И бишася ту оканнии порокы по две недели, и изнемогошася людье въ град, а из Новагорода им не бы помочи, но уже кто же собе стал бе в недоумении и страсе». С часу на час ждали защитники Торжка штурма, рушились под ударами камнеметов городские стены, ярко пылали дома и строения, подожженные монгольскими зажигательными снарядами, и все, от посадника до простого ратника, прекрасно понимали, что спасения нет.
Все было кончено 5 марта, когда орда пошла на решительный штурм и прорвалась за городской вал. Археологам удалось восстановить трагическую картину гибели города, при раскопках был обнаружен мощнейший слой пожара, от 30 до 50 см толщиной, который бушевал в Торжке в марте 1238 года. В нем были обнаружены человеческие кости, оружие защитников и нападавших — наконечники монгольских стрел, кистень, булава, топоры и даже сабля, а также обугленные остатки икон. Город был разгромлен так основательно, что размеров начала XIII века он достиг лишь примерно к середине века XIV. Деревянные городские укрепления были полностью уничтожены во время нашествия, и новые были сооружены лишь спустя 10 лет после погрома, и то это были не городницы, а обыкновенный частокол. Свидетельством крайнего упадка и запустения города является то, что деревянные мостовые, которые до Батыева разорения заменялись каждые 15 лет, вновь появились в Торжке лишь спустя целое столетие. А тогда, в марте 1238 г., Торжок был буквально залит кровью — пали все руководители обороны, пощады не давалось никому, ни старому, ни малому. «И тако погании взяша град, и исекоша вся от мужьска полу и до женьска, иереискыи чин всь и черноризьскыи, а все изъобнажено и поругано, горкою и бедною смертью предаша душа своя господеви, месяца марта в 5, на память святого мученика Никона, в среду средохрестьную» (Новгородская летопись). Итог этого героического противостояния подвел академик В. Л. Янин: «Распятый и поруганный, так и не дождавшийся новгородской помощи, он сражался насмерть, заслонив Великий Новгород. Героической обороной Торжка был спасен от военного разорения Новгород, а вместе с ним и русская государственность». Только хотелось бы добавить — был спасен также и теми, кто сражался и умирал на Ситских болотах. В пламени гибнущего города нукеры пытались спасти запасы продовольствия, вытаскивали из огня зерно и хлеб, старались затушить горевшие склады и амбары. Падение Торжка открывало прямой путь на Новгород, но хан пока не спешил — он ждал вестей от Бурундая.
Битва на Сити состоялась 4 марта, а Торжок пал 5-го, и скорее всего Батый получил весть о победе через день после взятия города. Понимая, что бояться теперь нечего и главная опасность ликвидирована, хан распустил свои тысячи облавой в северном направлении. «А за прочими людьми гнались безбожные татары Селигерским путем до Игнатьева креста и секли всех людей, как траву, и не дошли до Новгорода всего сто верст» (Тверская летопись). После падения Торжка массы людей с окрестных сел, деревень и погостов снялись с мест и бросились в Новгород, ища спасения от приближающейся монгольской конницы — но, судя по всему, далеко не ушли. Вот этих беженцев и секли монголы «как траву», преследуя все дальше и дальше, пока не дошли до Игнач креста. О том, где находится этот Игнач крест, спорит не одно поколение историков, хотя существует мнение, что это место на реке Полометь, близ современных Яжелбиц — но, на мой взгляд, это частность, а главное заключается в другом. Распуская свое войско в облаву, хан по-прежнему до поры до времени не держал в уме поход конкретно на Новгород, а вот разграбить его волость себе в удовольствии не отказал. Его нукеры грабили и разоряли новгородские села и погосты, выгребали подчистую
И здесь, по мнению современников, произошло чудо — монголы повернули назад! Каких только мнений не высказывалось по этому поводу, начиная от пресловутой распутицы и вплоть до того, что в Новгороде сидел союзник Батыя Ярослав, и потому грозный хан не стал громить его земли. В. Филиппов высказал точку зрения, что в это время в город прибыл из Киева Ярослав Всеволодович с дружиной, и новгородцы в едином порыве выступили навстречу захватчикам. На мой взгляд, все было гораздо банальнее — Батый наконец получил достоверную информацию о том, во что обошлась Бурундаю победа на Сити, и понял, что шансов на победу над Новгородом — ноль. Недаром отмечено, что на Сити «татары велику язву понесоша, паде бо и их немалое множество»! И пусть летописи ни словом не говорят о том, как готовились новгородцы отразить нашествие, это, конечно, не означает, что, появись под городом монгольская конница, ей бы не оказали сопротивления. Вот поэтому и распорядился завоеватель повернуть коней! Самое интересное, как объяснили это новгородцы: «Новгород же сохранил Бог и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов, и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского собора» (Тверская летопись). Эта фраза практически дословно приведена и в Новгородской летописи, и в I Софийской, и везде упоминаются молитвы «благоверных князей». Т. е. создается впечатление, что в Новгороде находилось несколько князей, которые вместо того, чтобы заниматься ратными делами, ударились в религию, надеясь только на молитвы. Что это за князья, и так понятно, это Ярослав Всеволодович и его сын Александр, больше там быть просто некому. И здесь возникает закономерный вопрос — а почему летописец упоминает об их молитвах, а не о военной деятельности, явно ведь перед лицом смертельной опасности князья не сидели сложа руки! А ответ прост — фраза о молитвах пошла гулять по Руси из Новгородской летописи, а остальные летописцы ее подхватили и вписали в свои труды. Ведь если бы новгородский летописец указал, что собрали новгородцы полки, а князья вывели дружины, то у современников бы возник резонный вопрос — а какого хрена, господа новгородцы, вы не пошли на Сить или хотя бы на помощь осажденному Торжку? И как бы после этого ни пытались летописцы Господина Великого выкрутиться, у них бы это вряд ли получилось. Потому и валили все авторы Новгородской летописи на князя Георгия, обвиняя его и в трусости, и недомыслии, — благо у самих было рыльце в пушку! Оно так легче, когда свои грехи не выставляешь напоказ и приписываешь другому, когда молчишь про то, что свои шкурные интересы предпочел интересам всей Руси. А так и спросу никакого — молились князья, и все тут, не подкопаешься!
А что касается Батыя, то хан стал разворачивать свои тысячи на юг, вновь распуская их облавой, так же поступил по его приказанию и Бурундай. Начиналось отступление.
Отступление
Ибо тогда злочестивый царь Батый пленил Русскую землю, невинную кровь проливая, как воду, обильно и христиан истязая. И, придя с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск, стал тот царь от города в тридцати поприщах, и многие святые церкви пожег, и христиан убил, и решил непременно захватить город этот.
Ключом к пониманию событий, которые произошли после битвы на Сити и взятия Торжка, является фраза о совете у Батыя, на котором присутствовали царевичи — Чингисиды и некоторые полководцы. «Порешив на совете идти туменами облавой и всякий город, область и крепости, которые им встретятся, брать и разрушать» (Рашид ад Дин). С севера на юг орда хлынула несколькими потоками, и ужас обуял те земли, которые лежали у нее на пути. Один из туменов, под командованием самого Батыя, из района Торжка двинулся на юго-запад, в центре, южнее ханского войска, двигался корпус Бурундая, а прикрывал его фланг тот самый отряд, который совершал рейд по Волге и громил Городец Радилов, Ярославль, Галич Мерский. Но и эти отряды разделились на более мелкие подразделения и опутали земли, по которым шли, сетью «Великой облавы» — например, от тумена Батыя отделился отряд и, забрав еще западнее, едва не уперся в Смоленск. Словно гигантским бреднем прочесывали степняки русскую землю, и не было теперь силы, которая могла бы их остановить. Пылали села и погосты, черный дым закрывал небо, а стаи воронья с карканьем носились над черными пепелищами. Тысячи пленников месили ногами талый снег, монгольские обозы ломились от захваченного добра, но чувство безнаказанности и вседозволенности еще больше распаляло алчность степняков. Монгольские войска катились от Волги на юг, словно гребенкой прочесывали разгромленную и поверженную страну, где в результате обезлюдели целые области. Ярчайшую картину того, что принесло с собой нашествие, рисует «Повесть о Меркурии Смоленском». «Настало такое оскудение земли, что и великие князья стали нищими. Города и села стали пустошами. В них поселились дикие звери. Всем же православным христианам тяжкое ярмо поганское опустилось на шеи. Разрушались храмы, и священники в них принимали смерть. Монастыри разорялись без всякой пощады. Честные иноки и инокини посекались без жалости. Но не только взрослых, но и младенцев отрывали от груди матерей и ударяли о землю, иных же оружием прокалывали. Нечестивцы растлевали юных дев, жен разлучали с мужьями и честнейших невест Христовых инокинь оскверняли блудом. Многие тогда от православных сами себя резали, другие в водах топились и смерть принимали, чтоб не оскверниться от поганых. В те годы тысячи христиан были угнаны в плен. Связанные веревками они стадами, как животные, шли на заклан и в рабство. Но более того, что сказано, страшно и вспоминать».
Пока монголы шли через Владимиро-Суздальские земли, все для них складывалось удачно, однако прямо на их пути лежали владения черниговского князя Михаила, еще не тронутые войной, и было неизвестно, какие шаги он предпримет. А на западе стоял Смоленск, тоже не затронутый нашествием, но который, по большому счету, можно было просто проигнорировать и пройти мимо. Однако жадность, как известно, застилает разум, а головокружение от успехов действует на людей не самым лучшим образом. И ярким примером этой переоценки собственных сил стала попытка монголов захватить Смоленск — вот здесь во всей красе и обнаружили себя те негативные явления, которые все чаще проявлялись у степняков к концу похода.
Попытать счастья решил самый западный из отрядов, который несколько отклонился от общего маршрута к югу и подошел к селу Долгомостье, что в 30 км от Смоленска, где и остановился из-за длинной череды болот. На мой взгляд, общая численность отряда не превышала пары тысячи человек, но тем не менее для города это представляло смертельную угрозу, поскольку оказалось, что, как и в Торжке, здесь отсутствует князь с дружиной. Но если в Торжке нашлись люди, которые смогли сами организовать оборону и поднять народ на борьбу, то в Смоленске ситуация складывалась хуже некуда — невольно напрашивается вывод, что из города удрал и архиепископ. Эту версию можно сделать на основании сведений «Повести о Меркурии Смоленском», поскольку этот пастырь душ человеческих появляется лишь в самом конце, когда опасность для города исчезла. В событиях, которые предшествовали битве под Долгомостьем, согласно «Повести», принимает участие пономарь — не самый высокий ранг в церковной иерархии, а вот об архиепископе — ни слова. Наверное, просто всем было очень хорошо известно, как вел себя этот человек в страшный час испытания, а потому даже впоследствии сочли неуместным приписывать ему несуществующие деяния. А так явился в концовке с крестным ходом, помолился, и ладно, вроде как и не обошли вниманием главного церковного иерарха города.