Русь меж двух огней – против Батыя и псов-рыцарей

Елисеев Михаил Борисович

Суздальская земля после нашествия Батыя. На миниатюре изображено возвращение князя Ярослава Всеволодовича во Владимир весной 1238 г.

Но, очевидно, неугомонный князь Ярослав об этом не думал, поскольку вновь начал проводить активную внешнюю политику, совершая походы против Литвы и вмешиваясь в княжеские междоусобицы на юге. Летописные сообщения достаточно подробно освещают бурную деятельность князя в этот период, и, читая их, невольно возникает мысль — неужели Ярослав забыл об угрозе с Востока? Вот краткий обзор летописных известий того периода княжеской деятельности: «В тот же год великий князь Ярослав ходил в поход на литву, обороняя смольнян; и посадил там на престоле своего шурина Всеволода Мстиславича, внука Романа Мстиславича» (Тверская летопись). «В тот же год Ярослав выступил в поход из Смоленска против литвы, и победил литву, а князя их взял в плен, уладив дела со смольнянами, он посадил у них князем Всеволода, а сам с большой добычей и с великой славой вернулся в свои земли» (Лаврентьевская летопись). «Того же лета Ярослав иде к Каменцу, и град взя, а княгиню Михаилову со множеством полона приведе во свояси» (Никоновская летопись). И если поход на Литву был прямо вызван необходимостью укоротить это алчное и воинственное племя, то междоусобная война с Михаилом Черниговским явно не вписывалась в сложившуюся опасную ситуацию. Своей очень бурной деятельностью Ярослав привлек внимание Батыя, и ответная реакция не заставила

себя долго ждать: «В тот же год зимой захватили татары Мордовскую землю, и Муром сожгли, и воевали по берегу Клязьмы, и город Святой Богородицы Гороховец сожгли, а затем вернулись в станы свои. Тогда было смятение большое по всей земле, и сами люди не знали, кто куда бежит» (Лаврентьевская летопись).

Действия монголов на этом направлении вполне объяснимы — недавно покоренные мордовские племена восстали, и потому требовалось немедленно привести их к покорности. Поход на Муром тоже был вполне логичен — он оставался единственным городом, который монголы не разорили во время похода на рязанские земли в декабре 1237 года. Наличие на границе достаточно сильного и стабильного Муромского княжества не соответствовало планам Батыя, а потому поход против него был предрешен. Вопрос об уничтожении княжества, как это произошло в Переславле-Южном и Чернигове, не стоял, оно было достаточно удалено от непосредственных границ монгольских кочевий, но продемонстрировать свою силу хан посчитал необходимым. Город разграбили и сожгли, а орда пошла дальше на север. Мы не знаем, брали ли монголы Муром с боем или же население бросило город и убежало в леса, — летописи об этом молчат, но восстановлен он был достаточно быстро.

А вот рейд ордынских отрядов по Клязьме преследовал уже совершенно другую цель, поскольку проходил по территории Владимиро-Суздальской земли. После сожжения Мурома монголы двинулись на север и взяли штурмом Ярополч-Залесский, Гороховец, Стародуб, а затем второй раз подряд был захвачен и сожжен Городец Радилов. Очень показательной является судьба Ярополча-Залесского, именно на его примере очень хорошо видно, что несло нашему народу монгольское нашествие. Этот древний русский город был основан в 1130-х годах на правом берегу Клязьмы и был значительным ремесленным и торговым центром. Ярополч входил в систему пограничных городов Владимиро-Суздальской земли в низовьях Клязьмы, куда, кроме него, входили также Стародуб, Гороховец и Бережечь. Здесь проходила южная граница княжества с Рязанскими и Муромскими землями, здесь же проходил и важный торговый путь в Волжскую Булгарию по Оке и Волге. Ярополч, Стародуб и Гороховец были построены на правом высоком берегу Клязьмы и по расположению на местности, системе укреплений и городской планировке были очень похожи друг на друга. Да и расстояние между ними было невелико, от Ярополча до Гороховца около 20 км, а от Стародуба до Ярополча чуть более 30. Это была единая цепь городов-крепостей, которая надежно прикрывала пути к столице с востока и мощные гарнизоны которых были в состоянии не только отразить врага, но и сами вести активные действия против неприятеля. Археологические находки в Ярополче свидетельствуют о том, что в нем процветало ювелирное, гончарное, косторезное и оружейное ремесла, что город быстро рос и развивался. С точки зрения обороны местоположение города было очень выгодным — он занимал мыс между двумя оврагами, а с севера был защищен от нападений крутым и обрывистым берегом Клязьмы. Детинец был по всему периметру окружен глубоким рвом и пятиметровым валом, въезд в него был прорезан прямо в валу, а за укреплениями Детинца раскинулся торговый и ремесленный посад. Казалось, у города есть все шансы для того, чтобы продолжать расти и со временем занять ведущее положение в регионе, но судьба его сложилась трагически.

Зимой в конце страшного и кровавого 1239 г. к нему подошли монгольские войска и потребовали открыть ворота — горожане ответили отказом, и начался штурм. Город горел, а жители отчаянно сражались на городских валах и улицах, пытаясь остановить неудержимый вал степной конницы, — спустя столетия археологам удалось найти кладбище горожан, погибших во время осады Ярополча. Город был разорен и выжжен, а практически все население перебит. Когда те, кому чудом удалось спастись, вернулись на пепелище, то поселились они не в Детинце, а за его пределами — в итоге город Ярополч-Залесский перестал существовать. В наши дни остатки Ярополча можно увидеть в 5 км от города Вязники, в районе села Пировы-Городищи Владимирской области. Судьба клязьминских городов после этого вторжения сложилась по-разному — Стародуб смог вернуть себе прежнее положение и полностью восстановился от погрома, но во время Смуты в 1609 г. был полностью сожжен и больше как город не возродился. У Гороховца все было наоборот — вплоть до XVII в. он влачил жалкое существование, но потом стал расти и в 1778 году стал уездным городом Владимирской губернии.

Паника, которая волной покатилась по землям Северо-Восточной Руси, была страшной, люди толпами снимались с мест и бежали куда глаза глядят, лишь бы подальше от степной напасти. «И было большое смятение по всей земле, и сами люди не знали, кто куда бежит» (Тверская летопись). Потоки беженцев, которые забили все дороги княжества, ясно показали Ярославу Всеволодовичу, кто теперь главный и на кого ему следует оглядываться при проведении своих внешнеполитических мероприятий. Тогда, в 1239 г., князь Ярослав понял намек ордынского хана — дым, поднявшийся над порубежными городами Владимиро-Суздальской земли, ясно показал великому князю, что Батый за ним внимательно наблюдает и ни одно его действие не пройдет незамеченным мимо бдительного ока грозного завоевателя. А потому Ярослав бурную внешнеполитическую деятельность прекратил и занялся тем, что действительно требовало его первоочередного внимания, — восстановлением своей земли из руин.

* * *

«Того же лета приходиша Батыеви татарове на Рязань и поплениша ю всю» (Никоновская летопись). Одновременно с ударом по восточным окраинам Владимиро-Суздальского княжества по приказу хана был нанесен новый удар и по Рязанской земле. Я думаю, что это летописное известие надо понимать так, что монголы ходили не конкретно на Рязань, поскольку там им делать было практически нечего — все уничтожили и разграбили во время первого погрома, — а именно как разгром собственно Рязанских земель. В 1239 году Батый нанес по русским землям ряд точечных ударов, обеспечив себе решающее стратегическое преимущество перед грандиозным походом на Запад. Теперь на его пути лежал Киев, все дороги к которому были открыты, и помощи древней столице Руси ждать было практически неоткуда, чему в немалой степени поспособствовала политика его князя Михаила Всеволодовича. Кровавое монгольское нашествие длилось уже третий год, и сильнейшие княжества Руси — Владимиро-Суздальское и Черниговское — были разгромлены, и их военный потенциал был очень низок. Но опасность шла на Русскую землю не только с Востока — притаившийся на Западе хищник внимательно наблюдал, как страна истекает кровью в борьбе с монголами, а потому, решив, что настал удобный момент добить своего врага, оскалил клыки и приготовился к прыжку.

Вторжение с Заката

Нашествие. Лето 1240 г.

В лето 6748. Придоша Свеи в силе велице, и Мурмане, и Сумь, и Емь в кораблих множьство много зело; Свеи с княземь и с пискупы своими; и сташа в Неве устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новгород и всю область Новгородьскую.

I Новгородская летопись

Начиная с 1240 года, усиливается натиск католиков на северо-западные границы Руси — и первыми, кто начал вторжение, были подданные шведского короля Эрика Картавого. Ситуация для агрессии с Запада складывалась идеальная — Северо-Восточная Русь была разгромлена монголами, и ее военный потенциал был невелик, к тому же князьям теперь приходилось держать в уме третью силу — монголов и считаться с ними. Уже были разгромлены Чернигов и Переславль-Южный, орда вот-вот была готова двинуться на Киев, и потому была реальная угроза того, что наступление с Запада совпадет с наступлением с Востока. В принципе так и произошло, и единственной преградой на пути западных агрессоров стали Великий Новгород и Псков. Но был еще один враг, который усиливался с каждым днем и со временем грозил стать опаснее всех остальных, — Литва, которая усилила натиск на Полоцкое княжество и практически прибрала этот древний русский город к рукам. На Западе прекрасно видели, в каком критическом положении находятся русские княжества, о чем прямо свидетельствуют записки Плано Карпини — посланца Папы Римского к монгольскому императору. «Тем не менее все же мы ехали постоянно в смертельной опасности из-за литовцев, которые часто и тайно, насколько могли, делали набеги на землю Руссии и особенно в тех местах, через которые мы должны были проезжать; и так как большая часть людей Руссии была

перебита татарами или отведена в плен, то они поэтому отнюдь не могли оказать им сильное сопротивление». Вторая часть цитаты очень примечательна и наглядно показывает, что западные правители прекрасно знают о том, в каком плачевном состоянии находилась Русь. Но, как мы помним, происки католиков против Русской земли начались достаточно давно, а монгольское нашествие их только активизировало. Еще в 1238 году, 7 июня, на острове Зеландия, который принадлежал Дании, в Стенсби был заключен договор между магистром Тевтонского ордена Германом фон Балком и королем Дании Вальдемаром II, который подразумевал территориальное разделение земель эстов. Третья часть земель эстов отходила ордену, а остальные доставались датчанам, которые тоже станут активными участниками грядущих событий. В этом чувствовалась рука Папы Римского Григория IX, который еще в 1232 году писал своему легату в Прибалтике Балдуину Альнскому: «Тебе как брату вверенной нам властью вменяем, чтобы все христиане, в пределах границ твоего посольства живущие, не помышляли заключать мир или перемирие ни с язычниками этих земель, ни с рутенами». Понятно, что под рутенами подразумевались русские, в отношении которых у Римской курии были далекоидущие планы. Трудно сказать, обсуждались ли на этом совещании планы объединения усилий для похода на Русь тевтонских, датских и шведских рыцарей, скорее всего нет, хоть и гремел Григорий IX на весь западный мир, призывая благочестивых воинов на войну с русскими схизматиками, которых он называл не иначе как неверными или врагами. Но в итоге он своей цели достиг, а первыми, кто откликнулся на призыв понтифика, были шведы, которые решили совместить свои материальные интересы с духовными интересами Папы Римского. И действительно, в случае, если бы скандинавам удалось закрепиться в новгородских землях путем захвата крепости Ладоги или сооружением нескольких замков, это стало бы прекрасным плацдармом для дальнейшего наступления на земли Господина Великого. Мало того, в этом случае Новгород начисто отсекался от выхода к морю со всеми вытекающими отсюда последствиями для его торговли и дальнейшего развития.

История показывала, что если агрессоры с Запада куда-либо приходили, то выбить их оттуда было практически невозможно, и именно в этом была существенная разница между ними и монголами. Шведы или немцы не делали стремительных конных рейдов, как орда, они не старались быстро промчаться по стране и превратить ее в руины, нет, они действовали иначе. Наступление с Запада велось неспешно и планомерно, рыцари буквально вгрызались в чужие земли, застраивая их каменными замками и крепостями, опираясь на которые развивали наступление дальше. Монголы пришли и ушли, а эти уходить никуда не собирались, они продолжали давить всей своей мощью, неотвратимо прорубая себе кровавый путь на Восток. Как покажет время, хану Батыю не было абсолютно никакого дела до того, во что верят и по каким обычаям живут покоренные им народы, — лишь бы дань платили исправно да подарки возили щедрые. А от тех, которые шли с Запада, данью не откупишься, они не только у побежденных все карманы вывернут, они еще и в душу залезут, каленым железом выжгут память о предках и обогатят своими ценностями. Наиболее ярким примером того, что делали западные варвары с коренным славянским населением, служит судьба вендов, которых в наши дни называют сербами — лужичами. Древним славянским городам давались немецкие названия, и примеров тому можно привести массу — Лейпциг (Липск), Дрезден (Дрежджаны), Бранденбург (Бранибор), Плауэн (Плавно), Пирна (Перна), Гера (Гора), Цоссен (Сосны). Германцы целенаправленно уничтожали историческую память народа, а неистовый проповедник борьбы с папством Мартин Лютер называл лужицких сербов «худшим народом из всех» и авторитетно заявлял, что «…через сто лет о лужицком языке не будет и помину». Не менее радикально высказался и другой известный немец, тоже такой же баламут и смутьян, как Лютер, — Фриц Энгельс. Великий Бородач заявил по поводу бывших славянских земель в Германии, что «эти славянские области полностью германизированы, дело это уже сделано и не может быть исправлено, разве только панслависты разыщут исчезнувшие сорбский, вендский и ободритский языки и навяжут их жителям Лейпцига, Берлина и Штеттина». Утверждение о том, что Германия — это огромное славянское кладбище, не является каким-либо вымыслом, это так и есть в действительности. В течение столетий германцы старательно уничтожали все, что было связано с лужицкими сербами, вытравливали их историческую память и вообще пытались стереть этот народ с лица земли. Сербам было запрещено праздновать их старинные праздники, и в итоге дошло до того, что под запретом оказался сам лужицкий язык — хочешь поговорить, болтай на немецком, а не на родном! Судьба полабских славян — лужичан, лютичей и бодричей, а также родственных им поморян является наглядным примером того, что ожидало бы Русь в случае успеха «Натиска на Восток». Еще одним показателем того, что несло наступление с Запада коренным народам, является судьба пруссов — народа, жившего по берегам Балтийского моря. Попытки христианизации этого народа Римской курией начались еще с 1000 г., когда туда прибыл пражский епископ Адальберт, — пруссы не захотели обогащаться чужими ценностями и расправились с «просветителем», но это было еще только начало. Однако пример оказался заразителен, и новые проповедники отправились в земли не желающего склоняться перед Римом народа, а когда их тщетные потуги потерпели крах, за дело взялись рыцари Тевтонского ордена. Еще в 1218 году Папа Римский издал буллу, в который Крестовые походы в Пруссию приравнял к походам крестоносцев в Святую землю, и после этого судьба пруссов была решена. С 1230 по 1283 год длилась борьба пруссов против захватчиков, покоренный силой оружия народ вновь и вновь поднимался на борьбу, и тогда пламя восстаний охватывало весь регион. Одновременно шло заселение земель некогда свободного народа колонистами из Германии, которые селились около рыцарских замков или в основанных городах. Вот отсюда и начался процесс германизации коренного населения, под который сначала попала племенная знать, а затем дело дошло и до простых людей. А итог этой германизации известен всем — нет сейчас под солнцем такого народа, как пруссы. И именно этим был враг с Запада страшнее врага с Востока, и слава богу, что среди тех, от кого зависели судьбы Русских земель, нашлись те, кто эту опасность сумел разглядеть.

* * *

А. Шишов указывал на то, что поход шведов 1240 года носил общегосударственный характер, для чего и был объявлен ледунг. Ледунг — это сбор по всей стране иррегулярных частей армии и флота либо для защиты королевства, либо для заморского похода, и силы, которые можно было в этом случае собрать, были довольно значительны. А. Шишов отмечал, что иногда количество боевых кораблей доходило до 300, на которых находилось от 25 000–35 000 бойцов. Но, на мой взгляд, в этот раз ледунг никто не объявлял, и само предприятие выглядело больше частной инициативой, нежели общегосударственным мероприятием. Дело в том, что король Эрик очень хорошо знал о том, что раньше походы на Русь шведскому оружию удачи не приносили, а потому остерегался полномасштабной войны. Будучи человеком не воинственным, он исходил из того, что напрягать все силы государства для завоевания северо-западных русских земель не стоит, даже при условии того, что они не получат помощи от других русских княжеств, разоренных монголами. А вот если инициатива похода будет исходить от человека, который пользуется влиянием в стране, да если он сам организует и возглавит эту экспедицию, то тут его величество возражать не будет. Наоборот, король даже поучаствует в этом богоугодном деле, выделив некоторые средства из казны, а вот если поход будет успешным, то вот тут-то и можно будет привести в движение все ресурсы государства, объявить ледунг и начать полномасштабное завоевание земель своего соседа. Оставалось найти подходящую кандидатуру на роль предводителя похода, и такой человек был найден практически сразу — муж дочери короля, крупнейший землевладелец в стране, опытный воин и отчаянно храбрый боец Биргер Магнуссон. Королевскому зятю было 24 года, он жаждал воинской славы на поприще крестоносца, а также богатой добычи и новых земель, а потому сразу же ухватился за идею совершить поход в земли русских схизматиков.

О том, что именно Биргер был во главе шведского экспедиционного корпуса, указывает «Рукописание Магнуша» — публицистический документ, созданный скорее всего в Новгороде в конце XIV века, в котором содержится предостережение шведам и норвежцам от нападения на Русь. В нем перечисляются столкновения русских с северными соседями, а потому есть и абзац, посвященный Невской битве. «Первие сего подьялся местерь Бельгерь и шел в Неву, и срете его князь великий Александр Ярославич на Ижере-реце, и самого прогна, а рать его поби». Некоторые исследователи отвергают это сообщение как не достоверное, но, на мой взгляд, автор упомянул Биргера неспроста, мог бы просто не указывать имени шведского предводителя, все равно спросу с него никакого, однако, тем не менее, все же указал. Поэтому в дальнейшем я и буду исходить из того, что шведским командующим был именно Биргер, а не кто-то другой. А. Карпов так же отмечал, что «фигура Биргера (пусть еще не ярла) во главе похода не кажется невероятной».