Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного

Филиппов Владимир Валерьевич

И пока братья-рыцари рубились с обозниками, князья и воеводы стягивали свои растрепанные и рассеянные полки в единый кулак, дабы последним натиском опрокинуть крестоносцев.

Короткий зимний день быстро угасал, кровавое солнце стремительно покатилось за линию горизонта, а вечерние сумерки все плотнее укутывали землю. Часть новгородцев, совершенно обессиленных многочасовым боем, просто отказалась идти в новую атаку, аргументируя тем, что в ночном сражении случиться может всякое, и не факт, что русские выйдут из него победителями. Понимая, что с измученными и израненными бойцами много не навоюешь, князья решили дать воинству отдых, а наутро возобновить битву. Однако, когда первые лучи солнца упали на землю и осветили заваленное тысячами тел поле сражения, выяснилось, что немцев и след простыл. Воспользовавшись предоставленной им передышкой, братья-рыцари сумели

выбраться из обоза и, пользуясь темнотой, ушли с места битвы от греха подальше. Вчера им повезло, и они сумели устоять под русским натиском, но не факт, что подобное везение повторится и сегодня. Раковорское побоище закончилось.

Теперь рассмотрим некоторые моменты битвы. Прежде всего возникает закономерный вопрос – кто победил? Если исходить из общей стратегической ситуации, то коалиция добилась несомненного успеха, поскольку штурм Раковора так и не состоялся. Причем дело не только в тяжелых потерях, которые понесла русская рать, но и в том, что, захватив обоз, ливонцы могли уничтожить все осадные орудия. А без них осада замка теряла всякий смысл, и прошлогодний опыт это подтверждал.

С другой стороны, тактическая победа осталась за русскими полками. Были разбиты и практически уничтожены оба фланга крестоносного воинства, погиб командующий объединенной католической армией епископ Александр, но что самое главное, по неписаным законам войны победителем становился тот, за кем оставалось поле боя. А оно осталось за русскими. В Новгородской I летописи старшего извода четко прописано: «Новгородци же сташа на костех 3 дни».

Поэтому конкретно в Раковорской битве победили русские.

Теперь о потерях. В «Ливонской рифмованной хронике» о потерях ливонцев не упоминается вообще, зато о русских автор пишет вдохновенно и с удовольствием: «Много мужей их там полегло», «Были у русских потери большие», «Пять тысяч русских остались лежать на том поле битвы». Но последняя цифра вызывает определенные сомнения, поскольку взять ее автору было неоткуда, ведь немцы и датчане покинули поле боя, а потому и не могли сосчитать павших врагов. Опять же, невольно создается впечатление, что ливонский стихотворец знает только цифры в 5000, 20 000 и 30 000, поскольку при описании боевых действий между русскими и рыцарями только ими и оперирует. Наши на Прибалтику водят рати только такой численности, а под Раковором Дмитрий Переславский ведет в атаку ровно 5000 бойцов, не больше и не меньше.

В этом отношении Новгородская I летопись старшего извода более объективна, она пусть и не приводит четких цифр, зато дает более полное впечатление о произошедшей катастрофе. О бегстве католиков с поля битвы и их дальнейшем истреблении летописец написал красочно и образно: «И гониша их, бьюще, до города, въ три пути, на 7 веръстъ, якоже не мощи коневи ступити трупьемь». Но помимо Новгородской летописи, факт массового избиения крестоносцев зафиксировали и другие летописные своды, в частности Пискаревский летописец говорит об этом так: «А на 7 верстах били немец, яко и коневи не мочи трупием скочити». На наш взгляд, тот факт, что католики понесли страшные потери, сомнению не подлежит.

Теперь о том, сколько пало в сече русских воинов. Тот же Пискаревский летописец отмечает, что «Много и наших избиено бысть». Новгородская I летопись старшего извода тоже не приводит конкретных цифр, отмечая лишь большое число убитых ратников. Что примечательно, летописец отмечает тот факт, что много людей пропало без вести, а затем перечисляет павший на поле боя командный состав новгородского полка: «И ту створися зло велико: убиша посадника Михаила, и Твердислава Чермного, Никифора Радятинича, Твердислава Моисиевича, Михаила Кривцевича, Ивача, Бориса Илдятинича, брата его Лазоря, Ратшю, Василя Воиборзовича, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Поромана Подвоиского, Полюда, и много добрыхъ бояръ, а иныхъ черныхъ людии бещисла; а иныхъ без вести не бысть: тысячьского Кондрата, Ратислава Болдыжевича, Данила Мозотинича, а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ». Как видим, и у русских потери были очень серьезные.

Особо возмущает летописца поведение князя-наместника Юрия, который в разгар сражения бежал с поля боя. Случай достаточно редкий среди русских князей, даже Мстислав Удатный

поворотил коня и ударился в бега лишь тогда, когда монголы разгромили его полки и дружину. Поэтому и не удается понять летописцу смысл поступка наместника: «А Юрьи князь вда плечи, или переветъ былъ в немь, то богъ весть». Автор заявляет открытым текстом – я не знаю, почему князь убежал, а предатель он или просто трус, про то Бог ведает.

Теперь о том, почему новгородцы отказались продолжать битву. Можно, конечно, опять свалить все на демократические ценности и либерализм вечевиков, но дело в том, что в этот раз они были абсолютно правы. Ибо именно на новгородский полк пришелся самый страшный удар братьев-рыцарей, который они сдерживали, сколько могли, и благодаря этому невиданному упорству русское войско в конечном счете и одержало победу. Идти усталым и израненным воинам в бой, а тем более ночной, не было никакого смысла, о чем и было заявлено князьям: «Уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами». Вот в этом случае поведение новгородцев объяснимо и логично.

Теперь о тех последствиях, которые имела эта битва для враждующих сторон. Русское войско повернуло на Русь, где князья с дружинами разошлись по своим городам и волостям. За одним исключением. Псковский князь Довмонт со своими гриднями продолжил поход, огнем и мечом пройдясь по Ливонии: «И прошед горы непроходимаа, и иде на вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморье, и паки возвратився, и исполни землю свою множеством полона» (Житие Довмонта Псковского). «А князь Домант поиде в землю непроходимую, иде на вируяны и плени землю их до моря, и Поморие воева, возвратися с победою великою» (Пискаревский летописец). Хотя погром и грабеж области Виронии никак не мог оправдать тех колоссальных усилий, которые приложили новгородцы для организации похода на Раковор. Все жертвы оказались напрасны. Недаром великий князь Ярослав Ярославич, приехав в Господин Великий Новгород, пенял новгородцам за то, что «мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися с Немци» (Новгородская I летопись старшего извода).

Страшным было и другое. Сами того не желая, господа новгородцы спровоцировали объединение католической Прибалтики перед лицом внешней угрозы с востока. Резко обострится обстановка на псковско-ливонском порубежье, а уже на следующий год орден соберет огромное по своим меркам войско из 18 000 бойцов и всей этой мощью обрушится на Псков. Закономерный итог недальновидной политики.

Житие князя Довмонта

Жил-был в земле литовской князь нальшанский Довмонт. Князь как князь, проводил время свое в пирах и охотах, водил дружину в походы, рубился в приграничных стычках с соседями, словом, вел ту жизнь, которую и положено вести литовскому князю. Был Довмонт язычником и верил в древних богов своего народа, защищая свою землю от несущих свет истинной веры братьев-рыцарей. Единственное, что выделяло Довмонта из всей княжеской братии, так это то, что он и великий литовский князь Миндовг были женаты на родных сестрах. Вот это-то родство и вышло Довмонту боком.

Когда у князя Миндовга умерла его жена Марта, то князь долго был в печали. Однако среди его приближения нашлись «добрые люди», которые напомнили, что у его жены есть родная сестра, во всем на нее похожая, правда, она уже замужем за князем нальшанским Довмонтом. Не исключено, одним из этих советчиков был князь Гердень, который тоже считался князем нальшанским и противником Довмонта. А зная характер своего соседа, привязанность Миндовга к жене, а также сходство сестер, Гердень не мог нанести лучшего удара по конкуренту. Наслушавшись дельных речей, распалившийся от страсти Миндовг послал за сестрой жены: «Это твоя сестра умерла. Приезжай оплакивать сестру свою» (Галицко-Волынская летопись). Учтем, что Миндовгу на тот момент было за шестьдесят лет. Но когда ничего не подозревающая женщина приехала к знатному родственнику, в том проснулась юношеская страсть, и он не нашел ничего умнее, как отнять ее у Довмонта и силой принудить к замужеству. Поступок довольно странный и ничем не объяснимый. Но чувствуя себя полноправным владыкой, считаться ни с кем и ни с чем Миндовг не захотел. То ли действительно думал, что нальшанская княгиня заменит ему умершую жену, то ли просто похоть обуяла старого греховодника. Гадать не будем. Как бы там ни было, а подлость по отношению к Довмонту была совершена.