Русь против Тохтамыша. Сожженная Москва
Шрифт:
Маркел зашагал прочь, как побитый пес, что-то ворча себе в усы. Подчиненные Маркелу стражники поспешили за ним, отворачиваясь в сторону, дабы Остей не учуял исходящий от них сладковато-приторный запах браги.
Одного из гридней Остей отправил в Чудов монастырь ударить в колокол. От Фроловских ворот до Чудова монастыря было около ста шагов. Остальные дружинники живо сняли запоры и распахнули высокие воротные створы, обитые медными листами. Им в лицо ударил дымный смрад, висевший над огромным черным пепелищем, оставшемся от Великого Посада после пожара. Дорога, начинавшаяся от Фроловской башни и уходившая на северо-восток, пролегала через
Едва на монастырской звоннице замолк колокол, как к Фроловским воротам, погоняя коней, примчались Юрий Грунок и Абросим Собака со своими женами, детьми и челядинцами. Женщины и дети сидели в повозках на узлах и мешках. Мужчины ехали верхом.
– Проезжай! Не задерживайся! – Остей махнул рукой Абросиму, едва тот направил к нему своего коня, видимо, желая сказать слова благодарности. – После сочтемся с тобой, боярин. Скачи живее!..
Абросим взмахнул плетью и, промчавшись мимо Остея, исчез в высокой воротной арке. За ним следом устремился Юрий Грунок на белом коне с развевающимся на скаку длинным хвостом. За боярами последовали конные слуги, прогрохотали на ухабах две повозки с высокими бортами. Миновав широкий проезд во Фроловской башне, небольшой боярский обоз стал быстро удаляться по дороге, усыпанной пеплом.
Иванко Черняк и его домочадцы не смогли выехать из Кромника. Набежавший отовсюду посадский люд живой стеной перегородил Успенскую улицу. Сильные руки ремесленников хватали под уздцы испуганных лошадей, стаскивали с седел боярских челядинцев, остановили движение повозок, нагруженных разным добром.
– Куда это ты поспешаешь, боярин? – молвил кузнец Копыл, мрачно взирая на Иванко Черняка, которого рассерженные мужики уже успели вывалять в грязи. – Торопишься укрыть от татар свое барахлишко, а на церкви тебе, выходит, наплевать! Пусть их нехристи грабят! – Копыл широким жестом могучей руки указал на взгорье, где высилась белокаменная громада Архангельского собора, сверкали позолотой купола и кресты Успенского храма и собора Спаса на Бору. – Что же это получается, боярин? Черный люд собрался Москву от ордынцев оборонять, а мужи лепшие и имовитые о сражении с врагом и не помышляют. Бегут наши князья и бояре из Москвы, как тараканы из горящей избы, смех да и только.
– Чего толковать с этим Черняком, у него же душа черная, как сажа! – выкрикнул кто-то из толпы. – Повесить его на березе за трусость и жадность!
В людской толчее раздались одобрительные выкрики. У кого-то живо нашлась веревка, из которой мигом соорудили петлю. Побледневшего Черняка сразу несколько пар рук поволокли к ближайшему дереву, ветви которого нависали над частоколом, ограждавшим двор боярина Федора Воронца. Кто-то подкатил толстую дубовую колоду, на которую лихие молодцы, разгоряченные вином, водрузили трясущегося Черняка. Ловкие подростки уже взобрались на березу, закрепляя веревку с петлей на длинном прочном суку.
Но тут вмешательство Остея Валимунтовича остановило эту поспешную казнь без суда.
– Одумайтесь, люди добрые! – выкрикивал князь Остей. – Неправедное дело вы затеяли, иль креста на вас нету. Самосудом блага не добиться, а вот раздор посеять можно. Иванко Черняк не от татар хотел бежать, но от бесчинств, которые ныне творятся в Москве средь бела дня. Ведь его уже и грабили, и оскорбляли… Чего еще ему оставалось ждать от всех вас, буйные головы? Когда вы его на суку вздернете? – Остей указал рукой на петлю, свисающую с березы. И после краткого молчания добавил: – Стало быть, не обманули недобрые предчувствия боярина Черняка. Коль не люб он вам, тогда скатертью ему дорога отсель!..
Остей подвел к Иванко Черняку коня, помог ему взобраться в седло. Своими руками распихав толпу по сторонам, Остей освободил проход для проезда повозок, остановленных народом на Успенской улице. Боярские слуги торопливо садились на лошадей, последовав за своим господином, который направил своего скакуна к Фроловским воротам. Повозки, стуча колесами, неслись к выезду из города. На переднем из возов сидела заплаканная жена Черняка и его испуганные дети.
Проезжая мимо Остея, боярыня Ефросинья растроганно крикнула ему:
– Низкий поклон тебе, князь, за наше спасение! Да хранит тебя господь!..
Остей молча помахал боярыне рукой.
Как только Иванко Черняк и его домочадцы выехали из города, Фроловские ворота тотчас были заперты, а возле них заняли караул двадцать вооруженных мужиков. На этом настоял кузнец Копыл.
– Веди своих гридней к себе домой, князь, – сказал Копыл Остею. – Неча им тут делать. Ратники из посадов будут охранять Фроловские ворота. Более никому из бояр хода из Кромника нет, – грозно повысил голос Копыл. – Ты прав, раздоры нам ни к чему, но и с повальным бегством отныне будет покончено!
Остей не стал спорить с Копылом и увел своих дружинников на подворье своего тестя.
Едва на западе разгорелся багряно-красный закат, к Остею прибыл посланец от великой княгини Евдокии Дмитриевны. Остей ужинал с семьей в трапезной, поэтому он вышел к гонцу прямо из-за стола. Со слов гонца выходило, что Евдокия Дмитриевна из страха перед лихой народной вольницей желает немедленно уехать из Москвы вместе с детьми и слугами. «Великая княгиня просит тебя, княже, пособить ей в этом, – шепотом промолвил гонец, тяжело дыша после быстрого бега. – Великокняжеский двор Евдокия Дмитриевна хочет оставить на твое попечение, князь-батюшка».
Взяв с собой двадцать дружинников, Остей без промедления отправился к великокняжеским хоромам, расположенным напротив Архангельского собора. Всеволода Остей поначалу не хотел брать с собой, зная, как за него тревожится Агафья. Однако Всеволод не пожелал оставаться в стороне, помня, что благодаря Остею он избавился от долговой кабалы.
– Не дело замыслила великая княгиня, – заметил Всеволоду Остей, выходя вместе с ним из теремных ворот на Успенскую улицу. За ними следом гурьбой валили дружинники в красных плащах, с короткими копьями в руках. – От беженцев стало известно, что татары сожгли Ужеск и Броничи, это всего в двадцати верстах от Москвы. Уже завтра нехристи могут к нам нагрянуть. Для Евдокии Дмитриевны гораздо безопаснее оставаться под защитой московских стен, нежели бежать куда глаза глядят с горсткой гридней.
– В таком случае, княже, тебе нужно убедить Евдокию Дмитриевну не покидать Москву, – промолвил Всеволод, небрежным жестом сбивая чуть на затылок парчовую красную шапку.
В таких шапках щеголяли все дружинники Остея Валимунтовича.
До сего случая Всеволоду удавалось видеть супругу Дмитрия Донского лишь издали. Однажды великая княгиня проехала по Успенской улице в открытом возке, запряженном парой белых лошадей. Еще Всеволод видел Евдокию Дмитриевну на молебне в Архангельском соборе, это было три дня тому назад. И вот Всеволод оказался с великой княгиней почти лицом к лицу.