Русь против Тохтамыша. Сожженная Москва
Шрифт:
– На сегодняшнюю ночь я распускаю всех вас по домам, – сказал Остей своим гридням, – а завтра поутру вам надлежит прибыть ко мне на двор верхом и с оружием. С рассветом выступаем на татар, таково повеление Дмитрия Ивановича. Также иметь при себе запас ествы на два дня.
Правой рукой князя Остея был гридничий Кориат, опекавший его с детских лет. Кориату было пятьдесят лет. Он, как и Остей, был родом из Литвы. Прежде чем отправиться домой, Всеволод получил из рук Кориата металлический островерхий шлем, кольчугу, стальные налокотники, пояс с мечом, красный воинский плащ, щит и копье.
–
«Выходит, опять я оказался в долгах, – мысленно усмехнулся Всеволод. – Надеюсь, князь Остей не станет душить меня грабительскими процентами, как это делал мой старший брат!»
Лучшей повитухой на московском посаде считалась Семефа, умевшая к тому же и людей врачевать, и различные наговоры делать для приворота, от сглаза иль на удачу в делах. К Семефе все обращались: и люди знатные, и голытьба. Семефа никому не отказывала в помощи, и за большими деньгами не гналась. Семефа хоть и ходила в церковь, но слыла тайной язычницей, поскольку ей были ведомы многие языческие обряды для заговора зубной и головной боли, для снятия ломоты в суставах, для лечения заикания и падучей болезни.
Когда у Агафьи начались преждевременные роды, то благодаря стараниям соседей, ухаживала за нею именно Семефа. Всеволода в эту пору не было в Москве, он ездил в Торжок по поручению брата. Агафья разродилась недоношенным плодом, при этом она сама осталась живой лишь благодаря врачебному опыту Семефы.
Агафья несколько дней не вставала с постели, пребывая в удрученном состоянии. Семефе пришлось лечить Агафью не только от большой кровопотери, случившейся при выкидыше, но и от тяжелого душевного потрясения. Семефа ежедневно навещала Агафью, которая наконец-то начала вставать с ложа и передвигаться по дому, вновь занялась вышивкой и вязанием.
Вот и на этот раз Всеволод, придя домой, увидел Семефу, помогавшую Агафье растапливать печь.
– Мы с Семефой тесто замесили, собираемся хлеб испечь, – промолвила Агафья при виде вошедшего в горницу Всеволода. В следующий миг Агафья удивленно спросила: – Милый, почто ты в воинской справе? Неужто ты на войну собрался?
– Тохтамыш идет изгоном на Москву, – сказал Всеволод, снимая с себя шлем, воинский плащ и пояс с мечом. Кольчугу, щит и копье он оставил в сенях. – Дмитрий Иванович объявил сбор полков. Я же с сегодняшнего дня состою в дружине Остея Валимунтовича, милая. Надоело мне торговлей заниматься, отныне я – гридень, а не слуга на побегушках у брата своего.
– Но ты же с Акимом еще за дом не расплатился, – растерянно пробормотала Агафья.
– Долг Акиму я уплатил сполна. – Всеволод с улыбкой обнял Агафью. – Князь Остей ссудил меня деньгами.
– Далече ли татары от Москвы? – обратилась ко Всеволоду Семефа. Она стояла возле печи, опираясь на кочергу.
– По слухам, татары уже прошли броды на Оке, – ответил Всеволод.
– Хватит ли Дмитрию Ивановичу времени на сбор большого войска, – обеспокоенно заметила Семефа. – Помнится, на сборы рати против Мамая ушло почти два месяца. Едва Мамаева орда двинулась от берегов Волги на север, тогда же и Дмитрий Иванович бросил клич по всем городам и весям, призывая ратников под свои знамена. Почто же ныне татары свалились на нас, как снег на голову?
Этим вопросом терзались и воеводы московские, и сам Дмитрий Иванович, так сказал Всеволоду Остей, вернувшись с военного совета. То, что орда Тохтамыша сумела обойти стороной дальние московские дозоры у верховьев Дона, это еще как-то можно было объяснить. Но почему московские соглядатаи в Сарае не послали весточку Дмитрию Ивановичу, когда Тохтамыш начал готовиться к походу на Русь, это было непонятно.
Всеволод заверил Семефу, что Дмитрий Иванович сможет дать отпор ордынцам, ибо у Тохтамыша нет тех многочисленных полчищ, какие имелись у Мамая.
– Что ж, поверю тебе на слово, молодец, – сказала Семефа. – Ты же долго жил в Орде и ведаешь, какие дела там творятся.
Близко общаясь с Агафьей, Семефа знала о ее невольничьей жизни в Сарае и о том, когда и где та познакомилась со Всеволодом, ставшим ее мужем.
Протопив печь, Агафья и Семефа напекли ржаных караваев и рыбных пирогов, наварили щей и клюквенного киселя. За обедом разговор опять зашел о татарах. Всеволод, сходивший за водой к колодцу, принес весть о том, что Тохтамыш без боя взял Серпухов. Этим городом на Оке владел Владимир Храбрый, двоюродный брат Дмитрия Ивановича. Находившийся в Боровске Владимир Храбрый слишком поздно узнал, что татары перешли Оку. Жители Серпухова, поддавшись панике, скопом бежали кто в Боровск, кто в Можайск, кто в Москву… Никто из них не отважился защищать Серпухов от татар.
Вместе с беженцами из Серпухова в Москве объявился и Владимир Храбрый со своей дружиной. Это известие на все лады обсуждали водоносы у колодца, расположенного в Бондарном переулке. Это было излюбленное место для передачи слухов и сплетен в здешнем околотке. Никто и не предполагал, что ордынцы так легко захватят Лопасню и Серпухов. «Татары идут! – звучали голоса робких и малодушных. – Скоро нехристи объявятся под Москвой. Чего же медлят наши князья? Почему они не выступают в поход?»
Под вечер в гости ко Всеволоду пришел суконщик Адам, дом которого стоял в соседнем Смоляном переулке. Женитьба на Прасковье сделала Адама родственником Всеволода. Как-никак Прасковья доводилась родной сестрой Авдотье, супруге Акима, Всеволодова брата. Адам симпатизировал Всеволоду и Агафье, оказывая им любую посильную помощь. Если заносчивый Аким частенько задирал нос перед Адамом, то Всеволод такого себе никогда не позволял.
Адам владел ткацкой мастерской, доставшейся ему от отца. На Адама работали двенадцать ткачих из числа посадских вдов и деревенских молодух, забитых нуждой. Адамовы ткачихи изготовляли льняную и холщовую ткань, шили на заказ мешки, палатки, грубые рясы и покрывала. У Адама имелся свой лабаз на торгу, где он сам сбывал свой товар и брал заказы. Большого богатства Адам покуда не нажил, однако и в нужде он не сидел.