Русь против Тохтамыша. Сожженная Москва
Шрифт:
Кориат отдал приказание, стражники сняли дубовые запоры и приоткрыли высокие воротные створы, обитые железными полосами.
– Идите с богом! – Кориат хлопнул Всеволода по плечу.
Беклемишевские ворота выходили к речке Неглинке. Между крепостной стеной и низким берегом реки пролегала дорога, укатанная колесами телег.
Место, где Неглинка впадала в Москву-реку, было покрыто густыми зарослями ивы и ольхи. Всеволоду пришлось изрядно потрудиться, обшаривая прибрежные затоны, укрытые нависающими сверху древними ивами. Обнаружив две рыбачьи лодки, Всеволод выбрал ту, что покрупнее. Он забрался в челн, тщательно осмотрев его днище. Лодка была довольно
Когда все разместились в лодке, Всеволод и Адам взялись за весла. Адам устроился на носу лодки, Всеволод сидел на корме. Женщины с узлами и мешками расположились в средней части челнока. Поначалу лодку сильно качало с борта на борт, едва она отошла от берега на середину реки. Агафья и Прасковья испуганно вскрикивали, теряя равновесие и хватаясь за низкие борта лодки. Семефа держалась спокойно, усевшись на мешке лицом к носу челнока. Всеволоду пришлось остановить лодку, чтобы объяснить Агафье и Прасковье, как им надлежит удерживать равновесие, не раскачивая их утлую посудину.
Течение, подхватив челнок, вынесло его на широкий простор Москвы-реки. Всеволод и Адам налегли на весла. Благодаря их усилиям, лодка легко и быстро скользила по свинцово-голубой водной глади. Мимо проплывали берега, покрытые деревьями и кустами, над которыми взлетали вспугнутые утки и цапли. Позади на взгорье маячили белокаменные церкви, бревенчатые терема и крепостные башни Москвы. Панорама города понемногу отступала в даль, теряя свои четкие очертания, сливаясь с зеленью лесов.
Солнце припекало; в облачных просветах сгустилась небесная синь, и чем гуще она становилась, тем величественней казалась спокойная мощь Москвы-реки.
Адам греб веслом с таким усердием, что водяные брызги так и хлестали в лицо Агафье и Прасковье.
– Эй, друже, побереги силы! – окликнул Всеволод Адама. – Не рвись столь шибко. Путь-то у нас не близкий.
Адам не оглянулся на Всеволода, но в его размашистых движениях появилась размеренность, весло в его руках плавно и без всплеска стало входить в воду.
Агафья, не отрываясь, глядела, как вдалеке гаснут один за другим блестящие купола храмов, сливаясь с далекой линией горизонта. Радостное волнение распирало ей грудь, а на глазах у нее закипали слезы. Утлая рыбачья лодочка уносит Агафью от мучительного страха и тягостной неопределенности, не оставлявших ее с той поры, как орда Тохтамыша осадила Москву. Агафья верила в то, что впереди их со Всеволодом ожидает счастливая жизнь, в которой не будет ни тревог, ни татарских набегов. «Ведь есть же на Руси места, куда не могут добраться ордынцы! – думала Агафья. – К примеру, Новгород ничуть не беднее Москвы и для Орды недосягаем!»
Выбиваясь из сил, Всеволод и Адам работали веслами, не приставая к берегу до вечерних сумерек. Они сделали остановку на ночлег у села Успенское, пройдя вверх по Москве-реке около десяти верст. Жителей в селе было мало, страх перед татарами вынудил селян попрятаться в лесах. Несколько дней тому назад мимо Успенского прошла ордынская конница по направлению к Звенигороду. Татары спешили, поэтому не стали жечь деревню.
Всеволод и его спутники расположились в одной из пустующих изб, расположенной на пригорке у реки. Уставший Адам сразу завалился спать. Женщины развели огонь в печи, стали готовить ужин.
Всеволод, коловший дрова во дворе, вдруг обратил внимание на огромное огненное зарево, вспыхнувшее над дальним лесом и озарившее ночное небо зловещим багровым светом. Из соседних изб вышли длиннобородые старики в льняных рубахах и лыковых лаптях. Опираясь на палки, старцы переговаривались между собой:
– Что это там горит? Неужто татары лес подожгли?
– Нет, это не лесной пожар. Это Москва пылает!
– О господи! Вот беда-то!..
Опершись локтем на покосившийся забор, Всеволод не смог сдержать слез при виде гигантских огненных сполохов, разлившихся по звездному небу на юго-востоке. Сомнений не оставалось, это полыхала Москва. Услышав позади легкие торопливые шаги, Всеволод оглянулся. К нему приблизилась Агафья, весь вид которой говорил о том, как сильно она потрясена видом этого ужасного далекого пожарища. Агафья делала усилия, чтобы не расплакаться. Глаза ее быстро моргали, смахивая слезы с ресниц, красивые губы кривились и дергались.
– Тохтамыш, подлая душа, все-таки опустошил Москву, – дрожащим голосом проронила Агафья. – Не одолев московлян силой, Тохтамыш победил их коварством.
Всеволод порывисто обнял Агафью, крепко прижав ее к себе. Он не находил слов для утешения Агафьи и не мог остановить слезы, градом катившиеся по его щекам.
Глава 15. Меч судьбы
Злая радость переполняла сердце Тохтамыша при виде горящей Москвы. Тохтамыш торжествовал, ему все-таки удалось разорить стольный град гордеца Дамир-мола и отомстить урусам за смерть эмира Ак-Ходжи. «Подобно беспощадному року, я наказал московлян за их непокорность, – самодовольно думал Тохтамыш. – В моей руке меч судьбы, который я ныне обрушил на Москву. Пусть знают урусы, что на троне Золотой Орды сидит грозный хан, истинный Чингизид!»
Тохтамыш и не собирался вступать в Москву, чтобы заключить мир с ее защитниками. Все это было хитрой уловкой, подсказанной Тохтамышу Едигеем, когда в татарский стан прибыли нижегородские князья. Едигей смекнул, что Симеон и Василий Кирдяпа скорее найдут способ уговорить московлян пойти на соглашение с Тохтамышем. Едигей и отправился с сотней конных ордынцев в Москву, когда его уловка удалась и московские бояре отворили городские ворота.
Воины Едигея принялись рубить саблями и поражать стрелами московлян, едва въехав в проем Фроловских ворот. В этой беспорядочной схватке, более похожей на свалку, были убиты многие знатные московляне, в том числе и князь Остей Валимунтович. Батыры Едигея заблокировали распахнутые створы ворот копьями и обломками жердей, дабы русы не смогли их закрыть.
Тохтамыш, ожидавший условного знака от Едигея, бросил ему в подмогу все свое войско. Ворвавшись в Москву, татары устроили беспощадную резню. Покуда ордынцы проникали в город лишь через Фроловские ворота, московлянам еще удавалось их сдерживать. Но когда воины Тохтамыша перелезли по лестницам через стену и распахнули Никольские и Тимофеевские ворота, сопротивление московлян стало быстро ослабевать. Татары повсеместно подавляли их числом. К вечеру город был в руках ордынцев.
Поскольку многие русичи не собирались сдаваться, запершись в церквях и теремах, Едигей повелел поджечь Москву. Деревянный город заполыхал с удивительной быстротой, так что татарам пришлось спешно уносить ноги, чтобы самим не сгореть в пламени.
Из-за пожара татарам не удалось взять большую добычу в Москве.
Однако это не сильно печалило Тохтамыша, ибо его воины пригнали около восьми тысяч пленников, за которых можно будет выручить неплохие деньги на невольничьих рынках Сарая.
Два дня спустя к дымящимся развалинам Москвы подошел тумен эмира Алибека, вернувшийся из удачного набега на Дмитров и Переславль-Залесский. В обозе Алибека было немало награбленного добра, а также несколько сотен славянских невольниц.
Тохтамыш выразил недовольство Алибеку тем, что он не разграбил Ростов.