Русь залесская
Шрифт:
Вот через толпу пробрался посадник с тысяцким. За ними на помост поднялись кончанские старосты. И не успел посадник отвесить поклон Параскеве Пятнице, как крикуны завопили:
– Посадника вон!
– Посадник не Новгороду, Москве служит!
– Нариманту поклониться!
Вавиле знакомы были эти речи. Это самое он слышал тогда и в боярской гридне. Кузнец закрыл глаза, и на миг предстал перед ним боярин Захарьин. Вавила даже голос его скрипучий услышал.
Кузнец вздрогнул, оглянулся. Прямо на него, не сводя осоловелых глаз с помоста, лез оборванный мужик и орал:
–
Вавила стукнул кулаком ему в зубы, цыкнул:
– Умолкни!
Мужик зашатался, сплюнул кровью, прохрипел:
– Чего дерёшься, болярин Безносов жбан вина выставит!
Пьянчугу под хохот и свист - «не примазывайся к кузнецкому люду» - вытолкнули из толпы. Кто-то рядом с Вавилой пробасил:
– Не гостем Наримант приехал, а со злым умыслом!
– Со злым умыслом!
– подхватил Вавила.
– Не отдадим Новгород литовскому княжичу!
– заорали кузнецы.
На плотницком конце подхватили:
– Указать Нариманту путь от Новгорода!
– Оставить московского посадника!
– От Москвы не отходить!
– Не отходить!
– подхватило вече, заглушив другие голоса.
Данилка загляделся, как на Неглинке мальчишки тешатся. Привязали крепким лыком сосновые полозки к лаптям и скользят по льду. Не заметил, как Лука подошёл и дёрнул за рукав.
– Слыхал, тверской князь Константин Михайлович в Москву пожаловал. Недавно на свадьбу и то, говорят, с неохотой ехал, а тут и не зван - и на те.
Данилка с достоинством ответил:
– Знать, дело привело.
С тех пор как стал десятником, Данилка бороду отрастил и держался солидно.
– Ты-то куда торопишься?
Лука скороговоркой ответил:
– Призывает великий князь бояр на думу, так меня за Воронцовым-Вельяминовым послали.
– Поспешай.
Расставшись с Лукой, Данилка не торопясь направился своей дорогой.
А в Кремле тем часом в княжью гридню сходились бояре, рассаживались по родовитости. Пришёл Воронцов-Вельяминов, уселся между Плещеевым и Хвостом. Всё нет-нет да и поглянут на тверского князя. А тот сидит невозмутимо, бороду выпятил, глаза под лохматыми бровями поблескивают.
Вошёл Калита, быстрой походкой прошёл через гридню к своему креслу, обратился к тверскому князю:
– С доброй ли вестью, князь Константин Михайлович? Уж не Гедимин ли чего злоумыслил? Может, запамятовал он, что в родстве мы с ним ныне?
Бояре замерли, слушают, что тверской князь ответит. Ведь неспроста приехал в Москву. Плещеев на боярина Хвоста покосился. Тот ладонь к уху приложил, рот открыт, глаз с Константина не сводит. У тысяцкого Воронцова-Вельяминова в животе заурчало. Калита поглядел в его сторону, сказал насмешливо:
– Ктой-то не поел сегодня либо утробой ненасытной страждет?
– И тут же снова заговорил с тверским князем: - Верно, всё же не литвины… А может, рыцари на Русь идут?
Воронцов-Вельяминов, склонившись к уху Плещеева, бубнил:
– В животе урчит, так оттого, что недоел. Всего только и удалось перекусить, что полпирога да утку. А тут прибежал Лукашка и покликал.
Плещеев отстранился от тысяцкого, ждал, что ответит Константин. Тот сказал:
– Не о литвинах и не о рыцарях я проведал. Не о них речь поведу, а о брате моем Александре. Слух имею, что из Литвы он во Псков воротился.
Калита перебил его:
– То уже ведаю. А ещё ведаю, что был с ним Наримант. И тот Наримант в Новгород ездил, а бояре новгородские карельской землицей его жаловали. За то с них спрос будет особый. И хотел тот литовский князёк новгородским князем стать, инда по-иному вышло. Люд новгородский от ворот поворот ему указал… Так чего же ты, князь Константин, желаешь?
– Защиты, великий князь, от Александра. Пошлём рать на него.
– Дурное мыслишь, князь Константин Михайлыч. Князь Александр брат те единоутробный, - с укоризной проговорил Калита, - а ты противу него подбиваешь.
– Так ныне он во Пскове, а завтра Тверского княжества захочет. И тя он, великий князь, братом старшим не признает. Враг он те!
Калита обратился к боярам:
– Как мыслите, бояре?
Те ответили вразнобой:
– Послать воеводу противу Александра!
– Проучить псковичей, чтобы неповадно было!
– Пусть княжит!
– Чего сам надумаешь, Иван Данилович, тако и пусть!
Калита перебил всех, сказал:
– Я мыслю так, пусть сидит Александр на княжении во Пскове, а коли Твери захочет, так тогда иной будет сказ.
Он встал, давая понять, что разговор окончен. Бояре с шумом покидали гридню. Ушёл и тверской князь. Плещеев задержался и, дождавшись, когда они остались с Калитой вдвоём, спросил:
– Что так приговорил? Может, лучше снова прогнать Александра в Литву?
Калита вздохнул:
– Нет! Александра ныне тронуть - значит на Литву ратью идти. Воевать же нам время не пришло. Будут ещё у Руси битвы с ворогами, и нам надобно для того силу копить. А в том, что Александр во Пскове, беды великой нет, только бы Новгород сдержать… У Константина ныне одна забота, как бы Александра в Тверь не пустить и самому в Твери княжить. А посему к Москве он вяжется. Об Александре же речь пойдёт, когда он из Пскова выйдет. А о том, чтобы на тверской стол сызнова сесть, он спит и видит.
Немного помолчав, добавил:
– В Новгород сам поеду. А вперёд себя гонца пошлю с наказом к посаднику. Вели кликнуть десятника Данилку, пусть сегодня же скачет.
Плещеев ушёл, и вскоре в гридне появился Данилка. Калита прищурился:
– Вот что, Данило. Поутру бери свой десяток и скачи в Новгород к посаднику Добрынскому. Передай ему изустно мой наказ. Запоминай:…Александр Михайлыч возвернулся из Литвы и сел князем во Пскове. А посему пусть доглядывает за боярами в оба. Коли заметит, что кто из них на сторону Александра клониться начнёт и люд на то подбивать, мне о том весть даст… А тем боярам скажет, что у Москвы, коли потребно будет, полков не токмо на Александра, но и на всех ослушников великого князя станет… А люду новгородскому пусть посадник скажет, что-де великий князь вскоре самолично в Новгород прибудет, поклониться Святой Софии и храбрым новгородцам…