Русалка и миссис Хэнкок
Шрифт:
– Ну и пусть. Зато никто не скажет, что я проживаю жизнь впустую, без всякого исследования.
– Давай пойдем уже отсюда? Мне нужен свежий воздух.
– Да-да, конечно. Прогуляемся вокруг площади? – Голос у Беллы ласковый, почти заискивающий. – Поглазеем в витрины ювелирных лавок – что скажешь?
– Отличная мысль.
Они под руку выходят из кондитерской.
– Я страшно по тебе скучала, Джелли, – шепчет Белла. – Честное слово, хотя ты вечно злишься по малейшему поводу, но никогда в этом не признаёшься.
По возвращении домой Анжелика обнаруживает перед дверью огромный ананас и записку со свидетельствами глубокого почтения от мистера Такого-то, который «покорнейше просит прощения, но сегодня днем он случайно увидел… и посылает сей скромный дар в знак своего сердечного расположения… и так далее и тому подобное…», но миссис Фрост в апартаменте по-прежнему нет. Гостиная по-прежнему в беспорядке, портьеры на окнах по-прежнему задвинуты и грязная посуда по-прежнему не убрана. Увидев все это и с новой остротой ощутив свою покинутость, Анжелика едва не разражается слезами.
– На сердце кошки скребут, – говорит она вслух. – А вдруг с ней стряслась беда какая? Или она напилась до беспамятства? Может, она не осознает, что нужна мне. Безусловно, есть какой-то способ ее разыскать.
Но они с Элизой разлучаются крайне редко, и ничего подобного ни разу прежде не происходило. А кроме того, Анжелика никогда даже не задавалась вопросом, где проводит время компаньонка, когда уходит из дома. Через час Анжелика начинает волноваться не на шутку.
– Мне же в театр ехать вечером, – стонет она. – А для театра я сама нарядиться не сумею.
Она расхаживает по комнате, ломая руки, пока девушки, работающие на первом этаже, не стучат снизу шваброй, выражая протест против столь дурного обращения с половицами. Тогда Анжелика скидывает свое полупрозрачное платье – муслин гладко соскальзывает с тела и воздушным ворохом падает на пол, где и остается лежать, подобрать-то некому. Она начинает утягиваться в тяжелый парадный корсет, шумно пыхтя и резко дергая за ленточки, но корсет перекашивает сначала в одну сторону, потом в другую, а потом одна из ленточек с треском рвется – и Анжелика испускает яростный вопль.
В дверь тихонько стучат.
– Элиза! – с надеждой вскрикивает Анжелика.
Но это всего лишь служанка Мария, которая ночует у них в судомойне и питается объедками с их стола.
– Где миссис Фрост? – гневно осведомляется Анжелика.
– Она прислала меня к вам, мэм.
– Вижу. Она сказала, где будет?
– Не мое дело.
– Это мое дело. Где миссис Фрост, скажи мне. – Анжелика со значением вкладывает Марии в руку шестипенсовик, но девушка сует монетку в карман и не произносит ни слова. – Боже святый! – в отчаянии восклицает Анжелика. – Будь я твоей матерью, я бы утопила тебя при рождении! В таком случае тебе и затягивать меня в корсет. Только прежде вымой руки – да вытри хотя бы! – этот шелк стоит больше твоего годового жалованья.
Поскольку Мария слишком тупа и неуклюжа, чтобы помочь с переноской туалетного столика, приводить Анжелику в должный вид приходится в тесной гардеробной.
– Так, теперь смазывай аккуратно, – говорит Анжелика, открывая банку с помадой для волос. – Бери понемножку за раз. Справишься?
Но нет, ничего подобного. Марию сбивает с толку каждый предмет, попадающий к ней в руки: она просыпает на пол пудру и горестно взвывает Анжелике прямо в ухо. После ее попыток взбить и заколоть хозяйке волосы последняя выглядит как стог сена во время бури; она укалывает палец драгоценной шпилькой и пачкает кровью лучшие лайковые перчатки Анжелики.
– Нет, такое никуда не годится! – восклицает Анжелика. К глазам у нее подступают слезы, и она, чтобы только не расплакаться, выбирает впасть в ярость. – Никчемная, криворукая девица! – Мария роняет на ковер банку румян. – Сил моих нет! От тебя совершенно никакого проку! Лучше бы я сама все сделала!
– Или обратилась бы к услугам другой помощницы, – спокойно произносит миссис Фрост, которая стоит в дверях гардеробной, встряхивая свою шаль.
– Ах, Элиза! Элиза! Наконец-то! Как мне быть? – захлебывается Анжелика. – Белла условилась насчет моего выхода в театр сегодня вечером, а я… сама видишь! Ты должна мне помочь! – По мрачному лицу подруги она понимает, что еще не прощена.
«Ну и пускай себе злится, – думает Анжелика, – лишь бы не оставила меня в таком затруднении».
– Ступай вон, – велит миссис Фрост служанке, которая тотчас же удаляется резвым шагом. – Прическу еще можно спасти, – продолжает она, начиная ловко и сноровисто вбивать пудру в поруганные волосы Анжелики. Затем она красит ей лицо; подтягивает, подкалывает и схватывает стежками нижние и верхние юбки. Потом нагибается перед преображенной подругой, чтобы закрепить на ней яркий полосатый редингот: одной рукой придерживает ее за талию, а другой вгоняет одну булавку за другой сквозь плотный шелк в корсет.
– Ты все-таки вернулась, – говорит Анжелика, и миссис Фрост втыкает очередную булавку, прямо над нежным пупком: Анжелика чувствует, как острие упирается в пластину китового уса.
– А ты думала, я тебя брошу?
– О… нет, вовсе нет! Но… – Анжелика осмеливается хихикнуть. – Я думала, ты хочешь, чтобы я немного помучилась.
– Глупости какие! – Миссис Фрост по-прежнему несловоохотлива.
– Ты верный друг. Пускай между нами есть разногласия…
– Так, и последнее. – Миссис Фрост хватает с туалетного столика длинный костяной бюск и вгоняет его в корсет столь резким движением, что Анжелика пошатывается. – Ну вот. Теперь тебе не стыдно показаться на людях.
Анжелика довольно вздыхает, глядя на свое отражение.
– Ах, Элиза! Душечка моя! Ты знаешь, что без тебя я не могу выглядеть роскошно.
Миссис Фрост наконец-то снисходит до едва заметной улыбки.
Возвращается Анжелика перед самым рассветом. Мальчишка-факельщик, еле живой от усталости, уже не может бежать перед портшезом и плетется сбоку от него, положив угасающий факел на плечо, так что пламя шипит и плюется искрами в опасной близости от его великоватого по размеру парика, который свободно болтается на голове, перекашиваясь то на одну сторону, то на другую, а время от времени сползая на глаза. У своей двери Анжелика в приливе милосердия дает бедному ребенку шиллинг. «За это я отчитываться перед Элизой не стану, – не без злорадства думает она. – Ох и раздосадуется же она, обнаружив в своих счетных книгах расхождение на столь малую сумму».