Русская Доктрина
Шрифт:
– постепенная деиндустриализация и демодернизация России.
Феномен строительства корпоративной системы в неконкурентоспособном варианте и его последствия
Характерная особенность российской промышленности и экономики после 15 лет реформ – это практически полное отсутствие в ней действительно мощных ФПГ, а в промышленности, и особенно в машиностроении, – крупных корпораций, подобных знаменитым американским, японским, германским, южнокорейским. И это при том, что в момент начала реформ объем промышленного производства в России составлял половину американского и был в несколько раз больше южнокорейского, а по численности работающих (21 млн человек в 1990 г.) промышленность России превышала американскую.
Вместо того чтобы создавать в промышленности ядро из конкурентоспособных по меркам мирового рынка крупных многопрофильных корпораций, а также создать группу ФПГ, в ходе реформ промышленные предприятия дробились (основная часть этого процесса приходится на 1992–1994 гг.). В результате число предприятий в промышленности России возросло с 26,9 тыс. ед. в 1990 г. до 161 тыс. в 2000 г., и все это в условиях нарастающего кризиса. Мотивировалось это мероприятие необходимостью борьбы с так называемым “монополизмом”. Правда, непонятно, о каком “монополизме” могла идти речь, ведь почти во всех отраслях промышленности России еще в советский период были созданы предприятия-дублеры. Более того, поскольку экономика России строилась в открытом варианте, ни о каком “монополизме”, по крайней мере в обрабатывающей промышленности, говорить нельзя в принципе. На практике под флагом борьбы с монополизмом от промышленных предприятий отделялись вспомогательные и сервисные производства.
В условиях кризиса всегда проявляется тенденция к увеличению степени вертикальной интегрированности компаний и концентрации производства. В России все обстояло наоборот: по мере углубления кризиса искусственно понижалась степень вертикальной интегрированности предприятий, а их размеры соответственно уменьшались. И все это в условиях нарастающего кризиса неплатежей, чему сильно способствовала сама эта операция. Результаты ее, разумеется, были самые негативные. В результате на месте обрабатывающей промышленности, обладавшей довольно значительным потенциалом конкурентоспособности, возникла обрабатывающая промышленность, не обладающая конкурентоспособностью, что во многом и привело к обвальному падению производства. В машиностроении и металлообработке число предприятий выросло с 1990 г. по 2000 г. более чем в 10 раз, а объем производства фактически сократился в 5 раз. В легкой промышленности количество предприятий увеличилось с 1990 г. по 2000 г. в 4 раза, а объем производства упал в 6,4 раза.
В России по мере углубления кризиса искусственно понижалась степень вертикальной интегрированности предприятий, а их размеры соответственно уменьшались, отделялись и приватизировались сбытовые звенья. В результате критически упал потенциал конкурентоспособности обрабатывающей промышленности, что во многом и привело к обвальному падению производства.
Помимо того, что от предприятий отделялись вспомогательные производства и производства полуфабрикатов, от них отделялись и сбытовые звенья, которые тут же спешно приватизировались. Соответственно предприятия лишались торговой прибыли и оказывались во власти сбытовых и посреднических структур.
Одно это мероприятие подорвало финансовую базу большинства российских предприятий, понизив их способность адаптироваться к конъюнктуре и увеличив чувствительность к кризису неплатежей. И все это, как уже было сказано, при отсутствии кредитной поддержки.
Для сравнения: ни одна из более или менее крупных корпораций обрабатывающей промышленности США не находится во власти посреднических и сбытовых структур. В 60-е годы 9/10 американских промышленных корпораций располагали мощными сбытовыми службами и являлись не чисто индустриальными, а промышленно-сбытовыми корпорациями.
Достаточно посмотреть на рекламу на московских улицах, и нетрудно увидеть, что этот вывод уже сегодня можно распространить на все ТНК. Нельзя представить себе ТНК, которая находилась бы во власти торгового посредника.
В общем итоге всех этих манипуляций обрабатывающая промышленность утратила не только конкурентоспособность, но и способность производить амортизационные капиталовложения. Однако, несмотря на это, они способствовали росту предпринимательской прибыли, извлекаемой из промышленности, причем большая ее часть формально получалась вне промышленности, а фактически представляла собой часть амортизационного фонда промышленности.
Процесс этот распространился и на нефтяную промышленность. Если в 1994 г. соотношение цены приобретения нефти и цены производителей нефти составляло 1,3 раза, то после продвижения реформы сферы ТЭК вперед в 2000 г. оно равнялось уже 2,7 раза. Почти вся прибыль нефтяной промышленности, по этим данным, формируется не в сфере производства нефти, а в сфере ее транспортировки и распределения, причем она оказывается сопоставима с затратами на производство нефти в сфере собственно нефтедобычи. Отделение распределительной системы от добывающей системы в данном случае позволило в огромной степени увеличить размеры генерации прибыли в этих двух системах, вместе взятых, причем тем не менее собственно добывающий сектор нефтяной промышленности остается на голодном финансовом пайке. В целом же нефтяная промышленность (с распределительной сетью) превратилась в мощный генератор сверхприбыли за счет остальной экономики России, что и позволило отрасли превратиться в крупного экспортера капитала. Что такого рода комбинация оказывает сугубо отрицательное влияние на экономику России – очевидно.
Почти вся прибыль нефтяной промышленности формируется в сфере транспортировки и распределения нефти и оказывается сопоставимой с затратами на собственно нефтедобычу. Нефтяная промышленность с отделенной распределительной сетью стала мощным генератором сверхприбыли за счет остальной экономики России, что и позволило отрасли превратиться в крупного экспортера капитала.
Реформа в электроэнергетической промышленности (а равно и в газодобывающей) строится по аналогичной “формуле”. С отделением распределительных сетей генерирующие компании оказываются в полной зависимости от распределительного монополиста, в пользу которого и отойдет практически вся прибыль электроэнергетики, и при приватизации распределительных сетей (чем дело в конце концов и кончится) владеющие ими компании превратятся в мощного генератора сверхприбыли.
Возникнет ситуация, при которой создать полноценный амортизационный фонд генерирующие компании будут в принципе не в состоянии. Он будет конвертироваться в сверхприбыль, формальным местом образования которой будут электросети. Рассчитывать, что в этой ситуации частный капитал будет вкладывать средства в генерирующие компании, не приходится. Мощности их начнут быстро сокращаться, со всеми последствиями для экономических перспектив России. Нужно заметить, что и сейчас генерирующие компании как объект капиталовложений абсолютно непривлекательны. Продать их можно только по бросовой цене. Налицо опасность, что часть электростанций пойдет в лом.
Реформа электроэнергетики приведет к быстрой конвертации стоимости значительной основной части фондов отрасли в сверхприбыль и, если этому процессу не будет положен предел, к очень сильному сокращению производства электроэнергии. Само собой, что в результате “реформы” стоимость электроэнергии сильно возрастет. Это и предполагается.
Фактически в России создана весьма специфическая структура корпоративной системы. Она рассчитана на максимизацию извлекаемой из экономики сверхприбыли в условиях снижения ее конкурентоспособности и конвертации большей части амортизационного фонда в сверхприбыль с перспективой быстрого уменьшения производственных фондов экономики.