Русская идея: иное видение человека
Шрифт:
Следовательно, икона становится «святым предметом», но не в магическом смысле. Напротив, она преодолевает магические силы мира, которые, благодаря своим чувственным формам, заставляют забывать Бога. А на иконе сами материальные формы вводят в личностный контакт с миром божественным.
Небесное видение
Красота есть вйдение одного в другом. А в духовной сфере она отождествляется с созерцанием, которое есть вйдение Бога во всем, что существует [1625] . Однако, христианский Бог есть Пресвятая Троица, таинственно открывающаяся в Иисусе Христе и Его святых. Созерцание Пресвятой Троицы есть высшая степень духовной теории, theoria [1626] . Это созерцание Пресвятой Троицы в русской иконографии обретает свое наивысшее выражение в искусстве преп. Андрея Рублева. Его «Троица», столь часто воспроизводимая, столь изучаемая и анализируемая, являет в себе изумительное богатство. Мы же ограничимся всего лишь несколькими замечаниями.
1625
La spiritualite. P. 311 ff.; La priere. P. 161 ff.
1626
La spiritualite. P. 325 ff.; La priere. P. 206 ff.
Восьмиугольная
1627
См. выше с. 64 наст, издания.
Христос, прославленный в Своем нисхождении
«Ввдевший Меня, видел Отца» (Ин. 14,9). В Богочеловеке Иисусе прозрачность материи достигает наивысшей степени. И потому, как справедливо замечает П. Евдокимов, Христос есть воплощенная красота. Его иконографические изображения восходят к древней традиции. Они соответствуют религиозному сознанию русского народа, его особенному почитанию Христа уничиженного [1628] . И действительно, иконография Спасителя особенно выделяет Его прославление в уничижении: Христос нисходит, чтобы вознестись.
1628
См. выше с. 57–58 наст, издания.
Традиционные иконографические темы свидетельствуют об их зависимости от того, что мы называем иудео–христианским богословием, дошедшим до нас через апокрифы [1629] . Тайна Воплощения динамическим образом явлена нам как нисхождение Слова Божия и как восхождение человека [1630] . Можно даже домыслить, что первый «шаг» этого нисхождения имел место в ангельском мире [1631] . Это мы видим на иконе Слова среди ангелов [1632] . Такое нисходящее движение явлено в сцене Благовещения, Рождества, в нисхождении в глубину вод при Крещении, и наконец, в Сошествии во ад после смерти. Этот последний момент нисхождения преобразуется в восхождение. Традиционным изображением Христа во славе является образ Пантократора, известный в различных вариантах. Вспомним знаменитую икону Андрея Рублева «Христос в силах». Весь Он пронизан красным светом, настолько абоженным, что херувимы, окружающие Его, обычно воспринимаемые как огненные, кажутся земными.
1629
J. DANIELOU, Theologie du judeo–christianisme. Toumai, 1958.
1630
Ibid. P. 227.
1631
Ibid. P. 230.
1632
M. TATIC–DJURIC, Das Bild der Engel. Recklinghausen, 1962. S. 45 ff.
Парадоксальным образом, икона Распятия выражает соединение этого нисхождения–восхождения. Крест, орудие смерти, становится лестницей жизни. «Одна часть его вбита в землю, соединяя то, что находится на земле и в аду, с небесными вещами», — читаем в Acta Andreae. Стоящий на Лобном месте, могиле Адама, крест возносится к небу, которое символизируют два ангела [1633] .
Но динамика спасения не останавливается на этом. На иконе Вознесения Христова небо, в виде двух ангелов, опускается на землю, чтобы основать Церковь. Дух нисходит на нее во время Пятидесятницы, дабы, как это изображено на иконе Страшного Суда, всю землю поднять на небо в тот момент, когда Иисус во второй раз приходит на нее. И воистину, икона Страшного Суда выражает изумительное единство кенозиса и славы, потому что она сводит воедино всю историю в торжественном анамнезе: Христос сходит во славе, и Адам, среди воскресших святых, тоже поклоняется Кресту. Перед адом с его вечным огнем святой Петр открывает двери Царства Небесного, где восседает Пресвятая Богородица, eschaton творения, ибо Иисус сошел в Нее, чтобы воплотиться и чтобы в момент Успения Богородицы взять Ее душу на небо.
1633
Acta Andreae. Prefatio–commentarius Jean Marc Prieur, Le discours a la croix. P. 236//Corpus Christianorum Series Apocryphorum, 5. Brepols; Tum–hont, 1989.
Theotykos
В России мы встречаем три наиболее древних типа Теотокоса: Ма–еста (Пресвятая Дева на троне, держащая Младенца), Оранта (в русской традиции <<Знамение», Чудо) и Одигитрия [Путеводительни–ца] (приписываемая евангелисту Луке, где Богородица на одной руке держит Младенца, а другой — указывает на Него) [1634] . Вариантом этого третьего образа является Елеуса ( «Умиление»), икона, на которой Младенец предстает в трогательном единении с Матерью. Считается, что это Он утешает Свою Мать, тогда как в западных изображениях Мать утешает Младенца. На иконах конкретно представлены оба эти аспекта. Но речь идет скорее о взаимной встрече в области «чувств» в лучшем смысле этого слова. Вот почему этот тип икон был всегда так любим на Руси.
1634
H. SKROBUCHA, Maria. Russische Gnadenbilder. Recklinghausen. 1967; R. LANGE, Das Marienbild der friihen Jahrhunderte. Recklinghausen, 1969.
Икона, представляющая «Введение во храм», символизирует для монахов идеал созерцательной жизни. Однако если Матерь Божия была приобщена к созерцательной жизни с малых лет благодаря своей чистоте, то последний урок этой sofia, мудрости Креста, был преподан Ей Иисусом во время Его крестных мук, когда Он, умирая, склоняется к Ней (иногда иконописец добавляет надпись со словами Иисуса: «не рыдай Мене, Мати!»). Икона Благовещения является красноречивым выражением синергии, Бого–человеческого сотрудничества в деле спасения. В русских иконах, начиная со знаменитой устюжской иконы Благовещения XII века, хранящейся в Третьяковской галерее, поражает энергичный внешний облик и повелительные жесты Архангела Гавриила. Он предстает как персонификация вечного божественного повеления, тогда как синергия Девы Марии предстает исключительно смиренной: Она благоговейно склоняется пред волей Божией. Результат этого взаимодействия, Божественное Материнство, является высочайшим выражением достоинства каждого сотворенного существа. Его духовную и космическую значимость можно созерцать на иконе «О Тебе радуется всякая тварь». Икона «Знамение» выражает то же сотрудничество Девы Марии с Богом, которое, прежде всего, заключается в молитве. После Успения это сотрудничество становится вечным заступничеством Марии за христианский народ. Достаточно вспомнить, что праздник Покрова, приходящийся на I октября старого стиля, был до революции 1917 года государственным праздником.
Изображение святых
Если русская мысль вообще является персоналистической, то еще более заметным это становится в искусстве, которое воспроизводит ритм жизни. С этой точки зрения большой интерес представляют народные вышивки. Цветы, птицы, животные создают радостную ритмичность линий. Но это не арабески, не чистая игра линий, как на готических сводах, где живой элемент обретает свое скромное место в величии самих линий. В славянских вышивках живые существа сами формируют линии. Без них ритмичность исчезла бы.
Нельзя ли то же самое отнести и к иконам, изображающим святых? Будучи образом Божиим, человеческая личность является основным объектом иконографии. Но действительно ли он предстает как личность? Часто кажется, что святые изображаются скорее как «типы» святости. Справедливо отмечается, что русские иконы более конкретны, чем греческие, но все же и они не являются «портретами».
В этой связи вспомним о. П. Флоренского, который проводит различие между портретом, лицом и иконой [1635] . При первом контакте лицо дает поверхностное впечатление о личности. Портрет стремится воспроизвести постоянные особенности облика изображаемого человека. Икона представляет человека как образ Божий, являет его богочеловеческую , сущность. И потому чисто человеческие черты ослабляются, но не становятся абстрактными. Они остаются едва различимыми, хотя и конкретными (изображения диавола особенно безлики). Более того, в сравнении с западными священными изображениями даже возвышенный нравственный облик святого не так выражен [1636] . Ибо представление о святости дается не столько в нравственном аспекте, сколько с «онтологической» точки зрения, поскольку оно относится к степени присутствия Святого Духа [1637] .
1635
Иконостас//Собр. соч. Т. I. Статьи по искусству. С. 210 и сл.
1636
Например, лицо Луиджи Гонзага выражает чистоту, а лицо Марии Магдалины — покаяние, и т. п.
1637
P. EVDOKIMOV, La nouveaute de I’Esprit//Spiritualite orientate, 20. Bellefontaine, 1977. P. 108 ff.
Этот принцип важен и при изображении человеческого тела. Импульсы плоти умолкают [1638] , но тело остается, оно не химера. И его сила исходит от Бога. Вот почему в сцене убиения дракона святой Георгий изображен умиротворенным.
Одежды являются как бы продолжением телесности, они выражают отношения человека с его средой, его социальную функцию. Обычно на иконах они тяжелые, как если бы святой был сокрыт в них. Они свидетельствуют о призвании, епископском или монашеском, которое позволяет идентифицировать святого. Но и одежды участвуют в одухотворении: золотыми нитями, движением, выражающим вдохновение, символикой цветовой гаммы и т. п.
1638
IDEM, L’art de I’icone. Bruges, 1972. P. 196 ff.