Ведает луна: сегодня ночью здесь прольется кровь.Через озеро медной дорожкой прозмеится тайная явь:В прибрежном ольховнике опочиют мертвецы.Яркий лунный свет осенит неведомый берег.Ветер зазвенит среди сосен словно побудка:Как чудесна земля в такой сокровенный миг!Так в ночном саду говорила Эдит Сёдергран.
2021
Съежившееся время
Под крыльцом моей писательской дачи в Комарове поселился еж. Он выходил на охоту только ночью, а днем отсыпался в своей норке. Я тогда занимался стихами и сказками норвежского поэта Арне Русте, и мне показалось, что еж очень похож на добродушного эльфа, который все время живет под землей, стережет свои несметные сокровища, а когда вылезает на поверхность, залитую солнечными лучами, то мгновенно обращается в камень или бугорок. Наверное, таким же образом и ясное летнее время превращается в вечность.
1. Еж
От природы не доверяя всемучто
передвигается быстрее —доверяя лишь собственной шкуре —он прикидывается мертвым клубкомгде бы это ни случилосьпревращаясь в обычную кочкуи считает до двухНедоверчивый – по понятным причинамно в глубине души легковерныйбез труда поддающийся уговорамособенно с помощью угощения,поглаживания вдоль спинки – колючкисмягчаются как нрав женщины в норковой шубке —и ласкового касания рукойпод розовым пухленьким брюшкомкогда бережно прижимаешь его к щекек своему голосу, исполненному нежности —и вдыхаешь прелый запах темнотыгде он спал беспечным зимним сномбок о бок со своим лакомством —дождевым червем, оставленным на черный день —вдыхаешь запах материнского молокаи живых клубочков, дожидающихся в норкедалеко-далеко —вдыхаешь запах минувшего и ростковбудущего лета, горький дух желудей,пряный запах смородинного сухостоясладкий аромат перегнойной закваскии забродившей картофельной ботвы;благородное благоухание мицелия,сосновых иголок и папоротника,смешанное с сухим благовонием минералов,рассыпавшегося в прах железа,обманки, «кошачьего серебра»…Живой еж —самый верный признак тогочто все же что-то в порядке тамгде ты пребываешьО, съежившееся время —раннее лето, середина лета,позднее лето – мелькнувшеена укромных тропках,в заросших канавах,прошуршавшее пугливыми ножкамивдоль живых изгородейчтобы полакомитьсяс твоей руки
2. Утконос
(Ornithorhynchus anatinus Paradixus)
Он счастлив – быть черновикомсуществовать наброскомвыдры, бобра, орлапингвинаОткладывать яйца в песоккак допотопный ящерМалыши размером с улитку, пробив скорлупуслепые к опасностям грозного миранаходят безошибочный путьк материнским сосцамВсе-таки странная жизнь,нелегкий труд – существоватькак предварительный проектСтать почти всем, что воплотилось в других,оставшись тем, что было ими отринутокогда другие, приноровившись к жизнизаняли соответствующие местечкикаждый – своеБыть первоначальным эскизомдля древнего дремучего болота,ранним наброском,– устаревшимкак только твердь земная раскололасьи двинулись материки по сторонам —забытым в тихой заводи, в трясинегде все когда-то появилосьно так и осталось втуне…Боязливый, потому что уязвимыйно вполне довольный собоюон счастлив – быть черновикомкоторый почти забылино не выбросилиутконос. набросокОн счастлив – быть черновикомсуществовать наброском выдрыбобра, орла, пингвинаСтать почти всем,что воплотилось в других,оставшись тем, что было ими отринутоЧерновиком,который забросили,но так и не выбросили
2012
Сербские мотивы
1. Хождение на Фрушскую гору
Моим проводником по Воеводскому краю был сербский поэт и переводчик Александр Шево. Вместе с ним я восходил на Фрушскую гору, где вознеслись к небесам неисчислимые кресты старинных монастырей. Из-за этого воеводскую возвышенность иногда величают Северным Афоном. Здесь, в одной из церквей, хранятся мощи святого воина Феодора Тирона, который отказался почитать римских идолов и 17 февраля 306 года был сожжен на костре в византийском городе Амасии. Об этом христианском мученике я написал поэму «Костер Амасийский», и вот теперь шел поклониться его нетленным мощам.
Его мать была русской.Его отец был сербом.Ему пришлось стать толмачом —Переводить между матерью и отцом.Мы восходили с нимНа святую Фрушскую гору.Мы бродили с нимОт
монастыря к монастырю.По дороге он учил меняЧитать сербские книги:Как написано – так и читай,Как задумано – так и говори.В одной обители нам посчастливилосьПобывать на крещении младенца.В другой обители мы полюбовалисьТоржественным обрядом венчания.«Боюсь, что в третьей обителиМы окажемся на отпевании», —Мрачно пошутил он,Переводя дыхание.И тогда мы пошли в вертоград,Что раскинулся между церквями,Лакомиться голубым виноградом,Собирать ореховую опадь.«Опавший орех подобен слову, —Толковал мой переводчик, —Его надо нащупывать подошвой,Как нужное слово – языком».Возвращались мы с Фрушской горыПоздним осенним вечером.В моей переметной сумеПозвякивал грецкий словарь.«Славный выдался денек, —Подумалось на прощанье, —Я научился читать по-сербскиИ переводить с грецкого».
2. Бегство от забвения
Старинный сербский городок Сремски Карловцы. Здесь вместе с поэтессой Миленой Тепавчевич мы возлагали венок к памятнику великому сербу Савве Рагузинскому – сподвижнику Петра Великого, о котором теперь многие подзабыли. А ведь это он от имени России подписал пограничные договоры с Китаем и Турцией, украсил итальянскими статуями Летний сад в Петербурге и подарил русскому царю арапчонка Ганнибала – прадеда великого русского поэта Александра Пушкина.
В Карловцах мы возлагали венокК памятнику Савве Рагузинскому.Оратор назвал это действоБегством от забвения.Воистину: мы бежали от забвения,Как бежали древние иудеиОт египетского фараонаВ поисках земли обетованной.Я вспомнил, что тоже колесилВ поисках таинственной мызы,Некогда подаренной Петром IДоблестному Савве Рагузинскому.Эта финская мыза МатоксаЗатерялась в карельских лесахНа обочине окольной дороги,Ведущей к Санкт-Петербургу.И вот я разыскал дивный луг,Обрамленный лесным орешником.Когда-то здесь высился храм,Возведенный хозяином мызы.А теперь высокая траваЗаполонила священное пепелище.И лишь чудесный золотой венецСиял над ней в утренней дымке.Я пошел через эти заросли,Раздвигая стебли руками.Предо мною предстал деревянный крест,Осененный солнечным венцом.А с другой стороны лугаДвигался навстречу косарь,И высокая трава забвенияПадала к его ногам.Приблизившись, он сказал мне:«Бог даст, храм восстанет из праха,А пока пусть хранит это местоСвятой православный крест».Когда мы возлагали венокК памятнику Савве Рагузинскому,Моя спутница вдруг обмолвилась:«Венок сербы называют венцом».
2018
Цыганские мотивы
Его предки были рыцарями крестовых походов. Служили кондотьерами испанскому королю. Воевали за независимость Соединенных Штатов Америки. А самый знаменитый из них – барон Мюнхгаузен – был ротмистром русской службы, который прославился своими веселыми небылицами о приключениях в далекой России.
Его с детства влекло к путешествиям. Окончив Геттингенский университет, он побывал в Венеции, где отражались в каналах дворцы удивительных зодчих. Побывал в шведском порту Мальме, куда когда-то заходили корабли викингов. Но более всего он был рад оказаться в таборе, где цыганский барон приветствовал его:
– Здравствуй, Беррис фон Мюнхгаузен!
1. Как родился мой брат
Была шальная темная ночь.Сильный дождь барабанилПо натянутому полотну брезента.Вращаясь, правое колесо телегиПронзительно скрипело.Я сидел в повозке и плакал,Потому что плакала моя мать.В повозке стоял дикий холод —Он сквозил из дыры в брезенте.Я выглянул в ночную тьмуИ услышал, как капли дождяПузырились в дорожных лужах.Мой отец покуривал трубку,Что сегодня украл у крестьянВ соседней деревеньке,Где течет тихая река.Моя мать закричала, и родился мой брат.Отец хлебнул крепкой сивухи,И лунный луч сквозь дыруБлеснул на бутылке.Наша лошадь по кличке ТивадарМедленно побрела дальше,И правое колесо все так же скрипело,Когда катилось по лужамГрязной проселочной дороги.