Русская Ницца
Шрифт:
Вот несколько отрывков из этой книги:
«С год после нашего приезда в Ниццу из Парижа я писал: «Напрасно радовался я моему тихому удалению, напрасно чертил у дверей моих пентаграмм: я не нашел ни желанного мира, ни покойной гавани. Пентаграммы защищают от нечистых духов — от нечистых людей не спасет никакой многоугольник, разве только квадрат селлюлярной тюрьмы. Скучное, тяжелое и чрезвычайно пустое время, утомительная дорога между станцией 1848 года и станцией 1852, — нового ничего, разве каждое личное несчастье доломает грудь, какое-нибудь колесо жизни рассыплется»… Действительно, перебирая то время, становится больно, как бывает при воспоминании похорон, мучительных болезней, операций. Не касаясь еще здесь до внутренней жизни, которую заволакивали больше и больше темные тучи, довольно было общих происшествий и газетных новостей, чтобы бежать куда-нибудь в степь. Франция неслась с быстротой падающей звезды ко 2 декабря. Германия лежала у ног Николая, куда ее стащила несчастная, проданная Венгрия. Полицейские кондотьеры съезжались на свои вселенские соборы и тайно совещались об общих мерах международного шпионства. Революционеры продолжали пустую агитацию. Люди, стоявшие во главе движения, обманутые в своих надеждах, теряли голову… а реакция свирепела больше и больше».
В Париже тем временем дело пришло к ожидавшейся развязке: республика пала, и 2 декабря 1851 года президент республики Луи Бонапарт («косой кретин», как называл его А. И. Герцен) совершил государственный переворот, разогнав Национальное собрание и арестовав оппозиционных депутатов. Через год он объявил себя императором, после чего Александр Иванович написал своему старому другу Марии Каспаровне Рейхель:
«Целая страна идет ко дну, и с ней, может быть, век, в который мы живем».
Живя в Ницце, А. И. Герцен вдруг получил приглашение от начальника местной полиции. Дальнейшие события писатель излагает следующим образом:
«Он мне объявил приказ министра внутренних дел — выехать немедленно из сардинских владений. Эта странная мера со стороны ручного и уклончивого сардинского правительства удивила меня гораздо больше, чем высылка из Парижа в 1850 году. К тому же и не было никакого повода. Говорят, будто я обязан этим усердию двухтрех верноподданных русских, живших в Ницце, и в числе их мне приятно назвать министра юстиции Панина; он не мог вынести, что человек, навлекший на себя высочайший гнев Николая Павловича, не только покойно живет, и даже в одном городе с ним, но еще пишет статейки, зная, что государь-император этого не жалует. Приехав в Турин, юстиция, говорят, попросил, так, по доброму знакомству, министра Азелио выслать меня. Сердце Азелио чуяло, верно, что я в Крутицких казармах, учась по-итальянски, читал его La Disfida di Barletta [12] — роман «и не классический, и не старинный», хотя тоже скучный, — и ничего не сделал… Зато ниццский интендант и министры в Турине воспользовались рекомендацией при первом же случае. Несколько дней до моей высылки в Ницце было «народное волнение», в котором лодочники и лавочники, увлекаемые красноречием банкира Авигдора, протестовали, и притом довольно дерзко, говоря о независимости ниццского графства, о его неотъемлемых правах, против уничтожения свободного порта. Общее легкое таможенное положение для всего королевства уменьшало их привилегии без уважения «к независимости ниццского графства» и к его правам, «начертанным на скрижалях истории».
12
Исторический роман, написанный в 1833 году Массимо Тапарелли, маркизом д'Азелио.
После этого проблемы А. И. Герцена не прекратились:
«Франция была для меня заперта. Год спустя после моего приезда в Ниццу, летом 1851 года, я написал письмо Леону Фоше, тогдашнему министру внутренних дел, и просил его дозволения приехать на несколько дней в Париж. «У меня в Париже дом, и я должен им заняться»; истый экономист не мог не сдаться на это доказательство, и я получил разрешение приехать «на самое короткое время». В 1852 годуя просил права проехать Францией в Англию — отказ. В 1856 году я хотел возвратиться из Англии в Швейцарию и снова просил визы — отказ. Я написалв фрибургский Conseil d'Etat [13] , что я отрезан от Швейцарии и должен или ехать тайком, или через Гибралтарский пролив, или, наконец, через Германию, причем я, вероятнее всего, доеду в Петропавловскую крепость, а не в Фрибург. В силу чего я просил Conseil d'Etat вступить в сношение с французским министром иностранных дел, требуя для меня проезда через Францию. Совет отвечал мне 19 октября 1856 года следующим письмом: «Вследствие вашего желания мы поручили швейцарскому министру в Париже сделать необходимые шаги для получения вам авторизации проехать Францией, возвращаясь в Швейцарию. Мы передаем вам текстуально ответ, полученный швейцарским министром: «Господин Валевский должен был совещаться по этому предмету со своим товарищем внутренних дел — соображения особенной важности, сообщил ему министр внутренних дел, заставили отказать господину Герцену в праве проезда Францией в прошлом августе, что он не может изменить своего решения» и проч.». Я не имел ничего общего с французами, кроме простого знакомства; не был ни в какой конспирации, ни в каком обществе и занимался тогда уже исключительно русской пропагандой. Все это французская полиция, единая всезнающая, единая национальная и потому безгранично сильная, знала превосходно. На меня гневались за мои статьи и связи. Про этот гнев нельзя не сказать, что он вышел из границ. В 1859 году я поехал на несколько дней в Брюссель с моим сыном. Ни в Остенде, ни в Брюсселе паспорта не спрашивали. Дней через шесть, когда я возвратился вечером в отель, слуга, подавая свечу, сказал мне, что из полиции требуют моего паспорта. «Вовремя хватились», — заметил я. Слуга проводил меня до номера и паспорт взял. Только что я лег, часу в первом, стучат в дверь; явился опять тот же слуга с большим пакетом. «Министр юстиции покорно просит такого-то явиться завтра, в одиннадцать часов утра, в департамент de la s^uret'e publique». [14]
13
Государственный совет.
14
Департамент общественной безопасности.
Итак, политические иллюзии А. И. Герцена потерпели крах. Но и это было еще не все. Примерно в это же время разыгралась и его семейная драма, нанесшая писателю страшный удар прямо в сердце. Дело в том, что жена Александра Ивановича вдруг влюбилась в поэта и революционера Георга Гервега и стала его любовницей.
А. И. Герцен любил свою кузину Наталью Александровну Захарьину с детства. Она была его двоюродной сестрой, а точнее — незаконорожденной дочерью Александра Алексеевича Яковлева (старшего брата отца Герцена). Она была на пять лет младше Александра Ивановича.
После смерти отца семилетней девочкой Наталья вынуждена была отправиться вместе с другими детьми и матерью в деревню. Но своим задумчивым и грустным видом она привлекла к себе внимание княгини Хованской, родной сестры покойного отца, и та взяла ее к себе на воспитание. В результате Наталья жила у тетки на положении «сироты-воспитанницы» до своего двадцатилетия.
В качестве сестры и брата Наталья и Александр были знакомы с раннего детства, но душевно они сблизились лишь в то время, когда А. И. Герцен уже был студентом и особенно во время его ареста и тюремного заключения. Из ссылки (сначала из Перми, потом из Вятки и Владимира) А. И. Герцен часто писал Наталье Александровне и регулярно получал от нее ответы. Сначала это была обыкновенная переписка между братом и сестрой, но потом Александр Иванович решился назвать связывающее их чувство не дружбой, а любовью.
В мае 1838 года Наталья убежала из дома «благодетельницы» Хованской, чтобы сочетаться браком с влюбленным в нее кузеном.
Авдотья Панаева в своих «Воспоминаниях» характеризует ее так:
«Жена Герцена была хорошенькая, но в ее лице не было жизни; она говорила плавно, не возвышая и не понижая голоса».
После нескольких «медовых лет» во Владимире она жила с мужем в Петербурге, Новгороде и Москве, переживала интеллектуальные и дружеские увлечения и разочарования, связанные с кругом идей и крутом людей, близких их семье. Кроме того, она перенесла кризис веры в «идеальную любовь» и безупречность мужа (после его случайной измены с горничной), а также кризис религиозной веры.
В 1847 году Наталья и Александр покинули Россию (как оказалось, навсегда) и вместе пережили надежды и разочарования, связанные с событиями французской революции 1848 года.
Следует отметить, что Наталья много болела. Связано это было с тем, что практически каждый год, начиная с появления на свет в 1839 году сына Александра, она рожала детей. К несчастью, второй, третий и четвертый ее ребенок умерли сразу после родов, пятый — сын Николай — родился глухим, а седьмой — дочь Лиза — прожила всего одиннадцать месяцев. В 1850 году родилась Ольга.
В захлестнувших его революционных вихрях А. И. Герцен слишком мало времени уделял семье, чем и воспользовался один из новых его друзей — немецкий поэт-революционер Георг-Фридрих Гервег, которого Генрих Гейне приветствовал в Париже как «железного жаворонка» грядущей германской революции. Этот Гервег и впрямь был личностью незаурядной.
Он родился в 1817 году в Штутгарте и был сыном простого трактирщика. Он учился в гимназии и по воле родителей в богословской семинарии в Тюбингене, откуда был исключен за радикальные взгляды. Из-за столкновения с военным начальством ему пришлось бежать в Швейцарию.
В 1842 году Гервег предпринял поездку по Германии с целью вербовки сотрудников для «Немецкого вестника» — журнала с младогегельянскими тенденциями, который он собирался издавать в Цюрихе. Эта поездка превратилась в непрерывное триумфальное шествие: повсюду его принимали как национального героя. Естественно, император Фридрих-Вильгельм IV запретил «Немецкий вестник», а сам Гервег был выслан из Пруссии.
В 1843 году он переехал в Париж, где после революции 1848 года организовал среди немецких ремесленников «боевой отряд» для похода на Германию с целью установления там республики. После неизбежного провала этой авантюры он бежал в Швейцарию.