Русская поэзия XIX века, том 1

Коллектив авторов

‹1816›

* * *

Свершилось: Никагор и пламенный Эрот За чашей Вакховой Аглаю победили… О, радость! Здесь они сей пояс разрешили, Стыдливости девической оплот. Вы видите! кругом рассеяны небрежно Одежды пышные надменной красоты; Покровы легкие из дымки белоснежной, И обувь стройная, и свежие цветы: Здесь все развалины роскошного убора, Свидетели любви и счастья Никагора!

‹1817-1818›

* * *

В Лаисе нравится улыбка на устах, Ее пленительны для сердца разговоры, Но мне милей ее потупленные взоры И слезы горести внезапной на очах. Я в сумерки вчера, одушевленный страстью, У ног ее любви все клятвы повторял И с поцелуем к сладострастью На ложе роскоши тихонько увлекал… Я таял, и Лаиса млела… Но вдруг уныла, побледнела И –

слезы градом из очей! Смущенный, я прижал ее к груди моей? «Что сделалось, скажи, что сделалось с тобою?» «Спокойся, ничего, бессмертными клянусь; Я мыслию была встревожена одною: Вы все обманчивы, и я… тебя страшусь».

‹1817-1818›

* * *

С отвагой на челе и с пламенем в крови Я плыл, но с бурей вдруг предстала смерть ужасна! О юный плаватель, сколь жизнь твоя прекрасна! Вверяйся челноку! плыви!

‹1817-1818›

К ТВОРЦУ «ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО»

Когда на играх Олимпийских, В надежде радостных похвал, Отец истории читал, Как грек разил вождей азийских И силы гордых сокрушал,- Народ, любитель шумной славы, Забыв ристанье и забавы, Стоял и весь вниманье был. Но в сей толпе многонародной Как старца слушал Фукидид, Любимый отрок аонид, Надежда крови благородной! С какою жаждою внимал Отцов деянья знамениты И на горящие ланиты Какие слезы проливал! И я так плакал в восхищенье, Когда скрижаль твою читал И гений твой благословлял В глубоком, сладком умиленье… Пускай талант не мой удел! Но я для муз дышал недаром, Любил прекрасное и с жаром Твой гений чувствовать умел.

‹1818›

* * *

Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы При появлении Аврориных лучей, Но не отдаст тебе багряная денница Сияния протекших дней, Не возвратит убежищей прохлады, Где нежились рои красот, И никогда твои порфирны колоннады Со дна не встанут синих вод.

‹1819›

* * *

Есть наслаждение и в дикости лесов, Есть радость на приморском бреге, И есть гармония в сем говоре валов, Дробящихся в пустынном беге. Я ближнего люблю, но ты, природа-мать, Для сердца ты всего дороже! С тобой, владычица, привык я забывать И то, чем был, как был моложе, И то, чем ныне стал под холодом годов. Тобою в чувствах оживаю: Их выразить душа не знает стройных слов, И как молчать об них – не знаю.

‹1819-1820›

* * *

Ты хочешь меду, сын?-так жала не страшись; Венца победы? – смело к бою! Ты перлов жаждешь? – так спустись На дно, где крокодил зияет под водою. Не бойся! Бог решит. Лишь смелым он отец, Лишь смелым перлы, мед, иль гибель… иль венец.

‹1821›

ИЗРЕЧЕНИЕ МЕЛЬХИСЕДЕКА

Ты знаешь, что изрек, Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек? Рабом родится человек, Рабом в могилу ляжет, И смерть ему едва ли скажет, Зачем он шел долиной чудной слез, Страдал, рыдал, терпел, исчез.

‹1821›

Н. ГНЕДИЧ

ПЕРУАНЕЦ К ИСПАНЦУ

Рушитель милой мне отчизны н свободы, О ты, что, посмеясь святым правам природы, Злодейств неслыханных земле пример явил, Всего священного навек меня лишил! Доколе, в варварствах не зная истощенья, Ты будешь вымышлять мне новые мученья? Властитель и тиран моих плачевных дней! Кто право дал тебе над жизнию моей? Закон? какой закон? Одной рукой природы Ты сотворен, и я, и всей земли народы. Но ты сильней меня; а я – за то ль, что слаб, За то ль, что черен я,- и должен быть твой раб? Погибни же сей мир, в котором беспрестанно Невинность попрана, злодейство увенчанно; Где слабость есть порок, а сила – все права! Где поседевшая в злодействах голова Бессильного гнетет, невинность поражает И кровь их на себе порфирой прикрывает! Итак, закон тебе нас мучить право дал? Почто же у меня он все права отнял? Почто же сей закон, тираново желанье, Ему дает и власть и меч на злодеянье, Меня ж неволит он себя переродить, И что я человек, велит мне то забыть? Иль мыслишь ты, злодей, состав мой изнуряя, Главу мою к земле мученьями склоняя, Что будут чувствия во мне умерщвлены? Ах, нет,- тираны лишь одни их лишены!… Хоть жив на снедь зверей тобою я проструся, Что равен я тебе… Я равен? нет, стыжуся. Когда с тобой, злодей, хочу себя сравнить, И ужасаюся тебе подобным быть! Я дикий человек и простотой несчастный; Ты просвещен умом, а сердцем тигр ужасный, Моря

и земли рок тебе во власть вручил; А мне он уголок в пустынях уделил, Где, в простоте души, пороков я не зная, Любил жену, детей и, больше не желая, В свободе и любви я счастье находил. Ужели сим в тебе я зависть возбудил? И ты, толпой рабов и громом окруженный, Не прямо, как герой,- как хищник в ночь презренный На безоруженных, на спящих нас напал. Не славы победить, ты злата лишь алкал; Но, страсть грабителя личиной покрывая, Лил кровь, нам своего ты бога прославляя; Лил кровь, и как в зубах твоих свирепых псов Труп инки трепетал,- на грудах черепов Лик бога твоего с мечом ты водружаешь И лик сей кровию невинных окропляешь. Но что? и кровью ты свирепств не утолил; Ты ад на свете сем для нас соорудил И, адскими меня трудами изнуряя, Желаешь, чтобы я страдал не умирая; Коль хочет бог сего, не милосерд твой бог! Свиреп он, как и ты, когда желать возмог Окровавленною, насильственной рукою Отечества, детей, свободы и покою - Всего на свете сем за то меня лишить, Что бога моего я не могу забыть, Который нас, создав, и греет, и питает [12] , И мой унылый дух на месть одушевляет!… Так, варвар, ты всего лишить меня возмог; Но права мстить тебе ни ты, ни сам твой бог, Хоть громом вы себя небесным окружите, Пока я движуся – меня вы не лишите. Так, в правом мщении тебя я превзойду; До самой подлости, коль нужно, низойду; Яд в помощь призову, и хитрость, и коварство, Пройду все мрачное смертей ужасных царство И жесточайшую из оных изберу, Да ею грудь твою злодейску раздеру! Но, может быть, при мне тот грозный час свершится, Как братий всех моих страданье отомстится. Так, некогда придет тот вожделенный час, Как в сердце каждого раздастся мести глас; Когда рабы твои, тобою угнетенны, У зря представшие минуты вожделенны, На все отважатся, решатся предпринять С твоею жизнию неволю их скончать. И не толпы рабов, насильством ополченных, Или наемников, корыстью возбужденных, Но сонмы грозные увидишь ты мужей, Вспылавших мщением за бремя их цепей. Видал ли тигра ты, горящего от гладу И сокрушившего железную заграду? Меня увидишь ты! Сей самою рукой, Которой рабства цепь влачу в неволе злой, Я знамя вольности развею пред друзьями; Сражусь с твоими я крылатыми громами, По грудам мертвых тел к тебе я притеку И из души твоей свободу извлеку! Тогда твой каждый раб, наш каждый гневный воин, Попрет тебя пятой – ты гроба недостоин! Твой труп в дремучий лес, во глубину пещер, Рыкая, будет влечь плотоядущий зверь; Иль, на песке простерт, пред солнцем он истлеет, И прах., твой гнусный прах, ветр по полю развеет. Но что я здесь вещал во слепоте моей?… Я слышу стон жены и плач моих детей - Они в цепях… а я о вольности мечтаю!… О братия мои, и ваш я стон внимаю! Гремят железа их, влачась от вый и рук; Главы преклонены под игом рабских мук. Что вижу?., очи их, как огнь во тьме, сверкают; Они в безмолвии друг на друга взирают… А! се язык их душ, предвестник тех часов, Когда должна потечь тиранов наших кровь!

12

Перуанцы боготворили солнце.

₁₈₀₅

К NN

Когда из глубины души моей угрюмой, Где грусть одна живет в тоске немой, Проступит мрачная на бледный образ мой И осенит чело мне черной думой,- На сумрачный ты вид мой не ропщи: Мое страдание свое жилище знает; Оно сойдет опять во глубину души, Где, нераздельное, безмолвно обитает.

₁₈₁₉

ОСЕНЬ

Дубравы пышные, где ваше одеянье? Где ваши прелести, о холмы и поля, Журчание ключей, цветов благоуханье? Где красота твоя, роскошная земля? Куда сокрылися певцов пернатых хоры, Живившие леса гармонией своей? Зачем оставили приют их мирных дней? И все уныло вкруг – леса, долины, горы! Шумит порывный ветр между дерев нагих И, желтый лист крутя, далеко завевает,- Так все проходит здесь, явление на миг; Так гордый сын земли цветет и исчезает! На крыльях времени безмолвного летят И старость и зима, гроза самой природы; Оне, нещадные и быстрые, умчат, Как у весны цветы, у нас младые годы! Но что ж? Крутитесь вы сей мрачною судьбой, Вы, коих низкие надежды и желанья Лишь пресмыкаются над бренною землей, И дух ваш заключат в гробах без упованья. Но кто за темный гроб с возвышенной душой, С святой надеждою взор ясный простирает, С презреньем тот на жизнь, на мрачный мир взирает И улыбается превратности земной. Весна украсить мир ужель не возвратится? И солнце пало ли на вечный свой закат? Нет! Новым пурпуром восток воспламенится, И новою весной дубравы зашумят. А я остануся, в ничтожность погруженный. Как всемогущий перст цветок животворит! Как червь, сей житель дня, от смерти пробужденный, На крыльях золотых вновь к жизни полетит! Сменяйтесь, времена, катитесь в вечность, годы! Но некогда весна не сменная сойдет! Жив бог, жива душа! и, царь земной природы, Воскреснет человек: у бога мертвых нет!