Русская поэзия XIX века, том 1

Коллектив авторов

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Доселева Макар огороды копал,

а нынче Макар в воеводы попал.

Та-ра-ра-ли, та-ра-ра! Вышли кони со двора; Вот крестьяне их поймали Да покрепче привязали. Сидит ворон на дубу, Он играет во трубу; Как во трубушку играет, Православных потешает: «Эй! послушай, люд честной! Жили-были муж с женой; Муж-то примется за шутки, А жена за прибаутки, И пойдет у них тут пир, Что на весь крещеный мир!» Это присказка ведется, Сказка послее начнется. Как у наших у ворот Муха песенку поет: «Что дадите мне за вестку? Бьет свекровь свою невестку: Посадила на шесток, Привязала за шнурок, Ручки к ножкам притянула, Ножку правую разула. «Не ходи ты по зарям! Не кажися молодцам!» Это присказка велася, Вот и сказка началася. Ну-с, так едет наш Иван За кольцом на окиян. Горбунок летит, как ветер, И в почин на первый вечер Верст сто тысяч отмахал И нигде не отдыхал. Подъезжая к окияну, Говорит конек Ивану: «Ну, Иванушка, смотри, Вот минутки через три Мы приедем на поляну - Прямо к морю-окияну; Поперек его лежит Чудо-юдо Рыба-кит; Десять лет уж он страдает, А доселева не знает, Чем прощенье получить; Он учнет тебя просить, Чтоб ты в Солнцевом селенье Попросил ему прощенье; Ты исполнить обещай, Да, смотри ж, не забывай!» Вот въезжает на поляну Прямо к морю-окияну; Поперек его лежит Чудо-юдо Рыба-кит. Все бока его изрыты, Частоколы в ребра вбиты, На хвосте сыр-бор шумит, На спине село стоит; Мужички на губе пашут, Между глаз мальчишки пляшут, А в дубраве, меж усов, Ищут девушки грибов. Вот конек бежит по киту, По костям стучит копытом. Чудо-юдо Рыба-кит Так проезжим говорит, Рот широкий отворяя, Тяжко, горько воздыхая: «Путь-дорога, господа! Вы откуда и куда?» «Мы послы от Царь-девицы, Едем оба из столицы,- Говорит киту конек,- К Солнцу прямо на восток, Во хоромы золотые». «Так нельзя ль, отцы родные, Вам у Солнышка спросить: Долго ль мне в опале быть, И за кои прегрешенья Я терплю беды-мученья?» «Ладно, ладно, Рыба-кит!»- Наш Иван ему кричит. «Будь отец мне милосердный. Вишь, как мучуся я, бедный! Десять лет уж тут лежу… Я и сам те услужу!…»- Кит Ивана умоляет, Сам же горько воздыхает. «Ладно, ладно, Рыба-кит!»- Наш Иван ему кричит. Тут конек под ним забился, Прыг на берег и пустился; Только видно, как песок Вьется вихорем у ног. Едут близко ли, далеко, Едут низко ли, высоко И увидели ль кого.- Я не знаю ничего. Скоро сказка говорится, Дело мешкотно творится. Только, братцы, я узнал, Что конек туда вбежал, Где (я слышал стороною) Небо сходится с землею, Где крестьянки лен прядут, Прялки на небо кладут. Тут Иван с землей простился, И на небе очутился, И поехал, будто князь, Шапка набок, подбодрясь. «Эко диво! эко диво! Наше царство хоть красиво,- Говорит коньку Иван Средь

лазоревых полян,- А как с небом-то сравнится, Так под стельку не годится. Что земля-то!., ведь она И черна-то и грязна; Здесь земля-то голубая, А уж светлая какая!… Посмотри-ка, горбунок, Видишь, вон где, на восток, Словно светится зарница… Чай, небесная светлица… Что-то больно высока!»- Так спросил Иван конька. «Это терем Царь-девицы, Нашей будущей царицы,- Горбунок ему кричит,- По ночам здесь Солнце спит, А полуденной порою Месяц входит для покою». Подъезжают; у ворот Из столбов хрустальный свод; Все столбы те завитые Хитро в змейки золотые; На верхушках три звезды, Вокруг терема сады; На серебряных там ветках, В раззолоченных во клетках, Птицы райские живут, Песни царские поют. А ведь терем с теремами Будто город с деревнями; А на тереме из звезд – Православный русский крест. Вот конек во двор въезжает; Наш Иван с него слезает, В терем к Месяцу идет И такую речь ведет: «Здравствуй, Месяц Месяцович! Я – Иванушка Петрович, Из далеких я сторон И привез тебе поклон». «Сядь, Иванушка Петрович! – Молвил Месяц Месяцович,- И поведай мне вину В нашу светлую страну Твоего с земли прихода; Из какого ты народа, Как попал ты в этот край,- Все скажи мне, не утай». «Я с земли пришел Землянской, Из страны ведь христианской,- Говорит, садясь, Иван,- Переехал окиян С порученьем от царицы - В светлый терем поклониться И сказать вот так, постой! «Ты скажи моей родной: Дочь ее узнать желает, Для чего она скрывает По три ночи, по три дня Лик какой-то от меня; И зачем мой братец красный Завернулся в мрак ненастный И в туманной вышине Не пошлет луча ко мне?» Так, кажися? Мастерица Говорить красно царица; Не припомнишь все сполна, Что сказала мне она». «А какая то царица?» «Это, знаешь, Царь-девица». «Царь-девица?… Так она, Что ль, тобой увезена?»- Вскрикнул Месяц Месяцович. А Иванушка Петрович Говорит: «Известно, мной! Вишь, я царский стремянной; Ну, так царь меня отправил, Чтобы я ее доставил В три недели во дворец; А не то меня, отец, Посадить грозился на кол». Месяц с радости заплакал, Ну Ивана обнимать, Целовать и миловать. «Ах, Иванушка Петрович!- Молвил Месяц Месяцович.- Ты принес такую весть, Что не знаю, чем и счесть! А уж мы как горевали, Что царевну потеряли!… Оттого-то, видишь, я По три ночи, по три дня В темном облаке ходила, Все грустила да грустила, Трое суток не спала, Крошки хлеба не брала, Оттого-то сын мой красный Завернулся в мрак ненастный, Луч свой жаркий погасил, Миру божью не светил: Все грустил, вишь, по сестрице, Той ли красной Царь-девице. Что, здорова ли она? Не грустна ли, не больна?» «Всем бы, кажется, красотка, Да у ней, кажись, сухотка: Ну, как спичка, слышь, тонка, Чай, в обхват-то три вершка; Вот как замуж-то поспеет, Так небось и потолстеет: Царь, слышь, женится на ней». Месяц вскрикнул: «Ах, злодей! Вздумал в семьдесят жениться На молоденькой девице! Да стою я крепко в том, Просидит он женихом! Вишь, что старый хрен затеял: Хочет жать там, где не сеял! Полно, лаком больно стал!» Тут Иван опять сказал: «Есть еще к тебе прошенье, То о китовом прощенье… Есть, вишь, море; чудо-кит Поперек его лежит: Все бока его изрыты, Частоколы в ребра вбиты… Он, бедняк, меня прошал, Чтобы я тебя спрошал: Скоро ль кончится мученье? Чем сыскать ему прощенье? И на что он тут лежит?» Месяц ясный говорит: «Он за то несет мученье, Что без божия веленья Проглотил среди морей Три десятка кораблей. Если даст он им свободу, Снимет бог с него невзгоду. Вмиг все раны заживит, Долгим веком наградит». Тут Иванушка поднялся, С светлым Месяцем прощался, Крепко шею обнимал, Трижды в щеки целовал. «Ну, Иванушка Петрович!- Молвил Месяц Месяцович,- Благодарствую тебя За сынка и за себя. Отнеси благословенье Нашей дочке в утешенье И скажи моей родной: «Мать твоя всегда с тобой; Полно плакать и крушиться: Скоро грусть твоя решится,- И не старый, с бородой, А красавец молодой Поведет тебя к налою». Ну, прощай же! Бог с тобою!» Поклонившись, как умел, На конька Иван тут сел, Свиснул, будто витязь знатный, И пустился в путь обратный. На другой день наш Иван Вновь пришел на окиян. Вот конек бежит по киту, По костям стучит копытом. Чудо-юдо Рыба-кит Так, вздохнувши, говорит:- «Что, отцы, мое прошенье? Получу ль когда прощенье?» «Погоди ты, Рыба-кит!»- Тут конек ему кричит. Вот в село он прибегает, Мужиков к себе сзывает, Черной гривкою трясет И такую речь ведет: «Эй, послушайте, миряне, Православны христиане! Коль не хочет кто из вас К водяному сесть в приказ, Убирайся вмиг отсюда. Здесь тотчас случится чудо: Море сильно закипит, Повернется Рыба-кит…» Тут крестьяне и миряне, Православны христиане, Закричали: «Быть бедам!» И пустились по домам. Все телеги собирали; В них, не мешкая, поклали Всё, что было живота, И оставили кита. Утро с полднем повстречалось, А в селе уж не осталось Ни одной души живой, Словно шел Мамай войной! Тут конек на хвост вбегает, К перьям близко прилегает И что мочи есть кричит: «Чудо-юдо Рыба-кит! Оттого твои мученья, Что без божия веленья Проглотил ты средь морей Три десятка кораблей. Если дашь ты им свободу, Снимет бог с тебя невзгоду, Вмиг все раны заживит,, Долгим веком наградит». И, окончив речь такую, Закусил узду стальную, Понатужился – и вмиг На далекий берег прыг. Чудо-кит зашевелился, Словно холм поворотился, Начал море волновать И из челюстей бросать Корабли за кораблями С парусами и гребцами. Тут поднялся шум такой, Что проснулся царь морской: В пушки медные палили, В трубы кованы трубили; Белый парус поднялся, Флаг на мачте развился; Поп с причетом всем служебным Пел на палубе молебны; А гребцов веселый ряд Грянул песню на подхват: «Как по моречку, по морю, По широкому раздолью, Что по самый край земли, Выбегают корабли…» Волны моря заклубились, Корабли из глаз сокрылись. Чудо-юдо Рыба-кит Громким голосом кричит, Рот широкий отворяя, Плесом волны разбивая: «Чем вам, други, услужить? Чем за службу наградить? Надо ль раковин цветистых? Надо ль рыбок золотистых? Надо ль крупных жемчугов? Все достать для вас готов!» «Нет, кит-рыба, нам в награду Ничего того не надо,- Говорит ему Иван,- Лучше перстень нам достань,- Перстень, знаешь, Царь-девицы, Нашей будущей царицы». «Ладно, ладно! для дружка И сережку из ушка! Отыщу я до зарницы Перстень красной Царь-девицы»,- Кит Ивану отвечал И, как ключ, на дно упал. Вот он плесом ударяет, Громким голосом сзывает Осетриный весь народ И такую речь ведет: «Вы достаньте до зарницы Перстень красной Царь-девицы, Скрытый в ящичке на дне. Кто его доставит мне, Награжу того я чином: Будет думным дворянином. Если ж умный мой приказ Не исполните… я вас!…» Осетры тут поклонились И в порядке удалились. Через несколько часов Двое белых осетров К киту медленно подплыли И смиренно говорили: «Царь великий! не гневись! Мы все море уж, кажись, Исходили и изрыли, Но и знаку не открыли. Только Ерш один из нас Совершил бы твой приказ; Он по всем морям гуляет, Так уж, верно, перстень знает; Но его, как бы назло, Уж куда-то унесло». «Отыскать его в минуту И послать в мою каюту!»- Кит сердито закричал И усами закачал. Осетры тут поклонились, В земский суд бежать пустились И велели в тот же час От кита писать указ, Чтоб гонцов скорей послали И Ерша того поймали. Лещ, услыша сей приказ, Именной писал указ; Сом (советником он звался) Под указом подписался; Черный рак указ сложил И печати приложил. Двух дельфинов тут призвали И, отдав указ, сказали, Чтоб, от имени царя. Обежали все моря И того Ерша-гуляку, Крикуна и забияку, Где бы ни было нашли, К государю привели. Тут дельфины поклонились И Ерша искать пустились. Ищут час они в морях, Ищут час они в реках, Все озера исходили, Все проливы переплыли, Не могли Ерша сыскать И вернулися назад, Чуть не плача от печали… Вдруг дельфины услыхали, Где-то в маленьком пруде Крик неслыханный в воде. В пруд дельфины завернули И на дно его нырнули,- Глядь: в пруде, под камышом, Ерш дерется с Карасем. «Смирно! черти б вас побрали! Вишь, содом какой подняли, Словно важные бойцы!»- Закричали им гонцы. «Ну, а вам какое дело?- Ерш кричит дельфинам смело.- Я шутить ведь не люблю, Разом всех переколю!» «Ох ты, вечная гуляка, И крикун, и забияка! Все бы, дрянь, тебе гулять, Все бы драться да кричать; Дома – нет ведь, не сидится!… Ну, да что с тобой рядиться,- Вот тебе царев указ, Чтоб ты плыл к нему тотчас». Тут проказника дельфины Подхватили за щетины И отправились назад. Ерш ну рваться и кричать: «Будьте милостивы, братцы! Дайте чуточку подраться. =Распроклятый тот Карась Поносил меня вчерась При честном при всем собранье Неподобной разной бранью…»

Долго Ерш еще кричал, Наконец и замолчал; А проказника дельфины Все тащили за щетины, Ничего не говоря, И явились пред царя. «Что ты долго не являлся? Где ты, вражий сын, шатался?»- Кит со гневом закричал. На колени Ерш упал, И, признавшись в преступленье, Он молился о прощенье. «Ну, уж бог тебя простит!
– Кит державный говорит.- Но за то твое прощенье Ты исполни повеленье». «Рад стараться, Чудо-кит!»- На коленях Ерш пищит. «Ты по всем морям гуляешь, Так уж, верно, перстень знаешь! Царь-девицы?»- «Как не знать Можем разом отыскать». «Так ступай же поскорее Да сыщи его живее!» Тут, отдав царю поклон, Ерш пошел, согнувшись, вон. С царской дворней побранился, За плотвой поволочился И салакушкам шести Нос разбил он на пути. Совершив такое дело, В омут кинулся он смело И в подводной глубине Вырыл ящичек на дне - Пуд, по крайней мере, во сто. «О, здесь дело-то не просто!» И давай из всех морей Ерш скликать к себе сельдей. Сельди духом собралися, Сундучок тащить взялися, Только слышно и всего – «У-у-у!» да «о-о-о!». Но, сколь сильно ни кричали, Животы лишь надорвали, А проклятый сундучок Не дался и на вершок. «Настоящие селедки! Вам кнута бы вместо водки!» – Крикнул Ерш со всех сердцов И нырнул по осетров. Осетры тут приплывают И без крика подымают Крепко ввязнувший в песок С перстнем красный сундучок. «Ну, ребятушки, смотрите, Вы к царю теперь плывите, Я ж пойду теперь ко дну Да немножко отдохну: Что-то сон одолевает, Так глаза вот и смыкает…» Осетры к царю плывут, Ерш-гуляка прямо в пруд (Из которого дельфины Утащили за щетины), Чай, додраться с Карасем, Я не ведаю о том. Но теперь мы с ним простимся И к Ивану возвратимся. Тихо море-окиян. На песке сидит Иван, Ждет кита из синя моря И мурлыкает от горя; Повалившись на песок, Дремлет верный горбунок. Время к вечеру клонилось; Вот уж солнышко спустилось; Тихим пламенем горя, Развернулася заря. А кита не тут-то было. «Чтоб те, вора, задавило! Вишь, какой морской шайтан! – Говорит себе Иван.- Обещался до зарницы Вынесть перстень Царь-девицы, А доселе не сыскал, Окаянный зубоскал! А уж солнышко-то село, И…» Тут море закипело: Появился чудо-кит И к Ивану говорит: «За твое благодеянье Я исполнил обещанье». С этим словом сундучок Брякнул плотно на песок, Только берег закачался. «Ну, теперь я расквитался. Если ж вновь принужусь я, Позови опять меня; Твоего благодеянья Не забыть мне… До свиданья!» Тут Кит-чудо замолчал И, всплеснув, на дно упал. Горбунок-конек проснулся, Встал на лапки, отряхнулся, На Иванушку взглянул И четырежды прыгнул. «Ай да Кит Китович! славно! Долг свой выплатил исправно! Ну, спасибо, Рыба-кит!- Горбунок-конек кричит.- Что ж, хозяин, одевайся, В путь-дорожку отправляйся; Три денька ведь уж прошло: Завтра срочное число; Чай, старик уж умирает». Тут Ванюша отвечает: «Рад бы радостью поднять; Да ведь силы не занять! Сундучишко больно плотен, Чай, чертей в него пять сотен Кит проклятый насажал. Я уж трижды подымал: Тяжесть страшная такая!» Тут конек, не отвечая, Поднял ящичек ногой, Будто камышек какой, И взмахнул к себе на шею. «Ну, Иван, садись скорее! Помни, завтра минет срок, А обратный путь далек». Стал четвертый день зориться, Наш Иван уже в столице. Царь с крыльца к нему бежит,- «Что кольцо мое?» – кричит. Тут Иван с конька слезает И преважно отвечает: «Вот тебе и сундучок! Да вели-ка скликать полк: Сундучишко мал хоть на вид, Да и дьявола задавит». Царь тотчас стрельцов позвал И немедля приказал Сундучок отнесть в светлицу. Сам пошел по Царь-девицу. «Перстень твой, душа, найден,- Сладкогласно молвил он,- И теперь, примолвить снова, Нет препятства никакого Завтра утром, светик мой, Обвенчаться мне с тобой. Но не хочешь ли, дружочек, Свой увидеть перстенечек? Он в дворце моем лежит». Царь-девица говорит: «Знаю, знаю! Но признаться, Нам нельзя еще венчаться». «Отчего же, светик мой? Я люблю тебя душой; Мне, прости ты мою смелость, Страх жениться захотелось. Если ж ты… то я умру Завтра ж с горя -поутру. Сжалься, матушка царица!»  Говорит ему девица: «Но взгляни-ка, ты ведь сед; Мне пятнадцать только лет: Как же можно нам венчаться? Все цари начнут смеяться, Дед-то, скажут, внуку взял!» Царь со гневом закричал: «Пусть-ка только засмеются - У меня как раз свернутся: Все их царства положу! Весь их род искореню!» «Пусть не станут и смеяться, Все не можно нам венчаться,- Не растут зимой цветы: Я красавица, а ты?… Чем ты можешь похвалиться?»- Говорит ему девица. «Я хоть стар, да я удал!
– Царь царице отвечал.- Как немножко приберуся, Хоть кому так покажуся Разудалым молодцом. Ну, да что нам нужды в том? Лишь бы только нам жениться». Говорит ему девица: «А такая в том нужда, Что не выйду никогда За дурного, за седого, За беззубого такого!» Царь в затылке почесал И, нахмуряся, сказал: «Что ж мне делать-то, царица? Страх

как хочется жениться; Ты же, ровно на беду: Не пойду да не пойду!» «Не пойду я за седого,- Царь-девица молвит снова.- Стань, как прежде, молодец,- Я тотчас же под венец». «Вспомни, матушка царица, Ведь нельзя переродиться; Чудо бог один творит». Царь-девица говорит: «Коль себя не пожалеешь, Ты опять помолодеешь. Слушай: завтра на заре На широком на дворе Должен челядь ты заставить Три котла больших поставить И костры под них сложить. Первый надобно налить До краев водой студеной, А второй – водой вареной, А последний – молоком, Вскипятя его ключом. Вот, коль хочешь ты жениться И красавцем учиниться,- Ты, без платья, налегке, Искупайся в молоке; Тут побудь в воде вареной, А потом еще в студеной. И скажу тебе, отец, Будешь знатный молодец!» Царь не вымолвил ни слова, Кликнул тотчас стремяннова. «Что, опять на окиян? – Говорит царю Иван.- Нет, уж дудки, ваша милость! Уж и то во мне все сбилось. Не поеду ни за что!» «Нет, Иванушка, не то, Завтра я хочу заставить На дворе котлы поставить И костры под них сложить. Первый думаю налить До краев водой студеной, А второй – водой вареной, А последний – молоком, Вскипятя его ключом. Ты же должен постараться, Пробы ради, искупаться В этих трех больших котлах, В молоке и двух водах». «Вишь, откуда подъезжает! – Речь Иван тут начинает.- Шпарят только поросят, Да индюшек, да цыплят; Я ведь, глянь, не поросенок, Не индюшка, не цыпленок. Вот в холодной, так оно Искупаться бы можно, А подваривать как станешь, Так меня и не заманишь. Полно, царь, хитрить, мудрить Да Ивана проводить!» Царь, затрясши бородою: «Что? рядиться мне с тобою! – Закричал он.- Но смотри! Если ты в рассвет зари Не исполнишь повеленье,- Я отдам тебя в мученье, Прикажу тебя пытать, По кусочкам разрывать. Вон отсюда, болесть злая!» Тут Иванушка, рыдая, Поплелся на сеновал, Где конек его лежал. «Что, Иванушка, не весел? Что головушку повесил?- Говорит ему конек.- Чай, наш старый женишок Снова выкинул затею?» Пал Иван к коньку на шею, Обнимал и целовал. «Ох, беда, конек! – сказал.- Царь вконец меня сбывает; Сам подумай, заставляет Искупаться мне в котлах, В молоке и двух водах: Как в одной воде студеной, А в другой воде вареной, Молоко, слышь, кипяток». Говорит ему конек: «Вот уж служба так уж служба! Тут нужна моя вся дружба. Как же к слову не сказать: Лучше б нам пера не брать; От него-то, от злодея, Столько бед тебе на шею… Ну, не плачь же, бог с тобой! Сладим как-нибудь с бедой. И скорее сам я сгину, Чем тебя, Иван, покину. Слушай: завтра на заре В те поры, как на дворе Ты разденешься, как должно, Ты скажи царю: «Не можно ль, Ваша милость, приказать Горбунка ко мне послать, Чтоб в последни с ним проститься». Царь на это согласится. Вот как я хвостом махну, В те котлы мордой макну, На тебя два раза прысну, Громким посвистом присвисну, Ты, смотри же, не зевай: В молоко сперва ныряй, Тут в котел с водой вареной, А оттудова в студеной. А теперича молись Да спокойно спать ложись». На другой день, утром рано, Разбудил конек Ивана: «Эй, хозяин, полно спать! Время службу исполнять». Тут Ванюша почесался, Потянулся и поднялся, Помолился на забор И пошел к царю во двор. Там котлы уже кипели; Подле них рядком сидели Кучера, и повара, И служители двора; Дров усердно прибавляли, Об Иване толковали Втихомолку меж собой И смеялися порой. Вот и двери растворились; Царь с царицей появились И готовились с крыльца Посмотреть на удальца. «Ну, Ванюша, раздевайся И в котлах, брат, покупайся!» – Царь Ивану закричал. Тут Иван одежду снял, Ничего не отвечая. А царица молодая, Чтоб не видеть наготу, Завернулася в фату. Вот Иван к котлам поднялся, Глянул в них – и зачесался. «Что же ты, Ванюша, стал? – Царь опять ему вскричал.- Исполняй-ка, брат, что должно!» Говорит Иван: «Не можно ль, Ваша милость, приказать Горбунка ко мне послать. Я в последни б с ним простился». Царь, подумав, согласился И изволил приказать Горбунка к нему послать. Тут слуга конька приводит И к сторонке сам отходит. Вот конек хвостом махнул, В те котлы мордой макнул, На Ивана дважды прыснул, Громким посвистом присвиснул. На конька Иван взглянул И в котел тотчас нырнул, Тут в другой, там в третий тоже, И такой он стал пригожий – Что ни в сказке не сказать, Ни пером не написать! Вот он в платье нарядился, Царь-девице поклонился, Осмотрелся, подбодрясь, С важным видом, будто князь. «Эко диво! – все кричали.- Мы и слыхом не слыхали, Чтобы льзя похорошеть!» Царь велел себя раздеть, Два раза перекрестился,- Бух в котел – и там сварился! Царь-девица тут встает, Знак к молчанью подает, Покрывало поднимает И к прислужникам вещает: «Царь велел вам долго жить! Я хочу царицей быть. Люба ль я вам? отвечайте! Если люба, то признайте Володетелем всего - И супруга моего!» Тут царица замолчала, На Ивана показала. «Люба, люба! – все кричат.- За тебя хоть в самый ад! Твоего ради талана Признаем царя Ивана!» Царь царицу тут берет, В церковь божию ведет, И с невестой молодою Он обходит вкруг налою. Пушки с крепости палят; В трубы кованы трубят; Все подвалы отворяют, Бочки с фряжским выставляют, И, напившися, народ Что есть мочушки дерет: «Здравствуй, царь наш со царицей! С распрекрасной Царь-девицей!» Во дворце же пир горой; Вина льются там рекой; За дубовыми столами Пьют бояре со князьями, Сердцу любо! Я там был, Мед, вино и пиво пил; По усам хоть и бежало, В рот ни капли не попало.

₁₈₃₄

К. АКСАКОВ

* * *

Ангел светлый, ангел милый! Ты зовешь, манишь меня - За тобою, легкокрылый, Унесусь далеко я! Ты напевы райских песен Рассыпаешь надо мной; Ты поешь: мой мир чудесен, Улетим туда со мной!… Дух надежды, дух прелестный, Я знавал тебя, знавал: Ты когда-то, гость небесный, Сон младенца навещал. Ты поешь, и это пенье Наполняет душу мне: В ней тоска, в ней сожаленье По далекой стороне.

₁₈₃₅

* * *

Мой Марихен так уж мал, так уж мал, Что из крыльев комаришки Сделал две себе манишки И – в крахмал! Мой Марихен так уж мал, так уж мал, Что из грецкого ореха Сделал стул, чтоб слушать эхо, И кричал! Мой Марихен так уж мал, так уж мал, Что из листика сирени Сделал зонтик он для тени И гулял! Мой Марихен так уж мал, так уж мал, Что из скорлупы яичной Фаэтон себе отличный Заказал! Мой Марихен так уж мал, так уж мал, Что из скорлупы рачонка Сшил четыре башмачонка И – на бал! Мой Марихен так уж мал, так уж мал, Что, одувши одуванчик, Он набил себе диванчик, Тут и спал! Мой Марихен так уж мал, так уж мал, Что наткать себе холстины Пауку из паутины Заказал!

₁₈₃₆

* * *

Меня зовет какой-то тайный голос,- Я не могу противиться ему. Смотрю вперед; вдали передо мною Несется дым по серым облакам. И что за чувство пробудилось смутно В душе моей? Мне грустно, тяжело, Неясное, далекое я вспомнил. Уж к западу склонилось солнце, вечер, Весеннею все дышит теплотой. На улицах снег тает, и потоки, Шумя, бегут, так весело струясь, И тихий звон вечерний раздается… О, что со мной! Как хорошо теперь, Какое чувство полное, благое И грустное теперь в душе моей, И нет ему названия. Приходит На память мне наш сельский мирный дом, Наш луг, покрытый свежею травою, И сельская прекрасная весна. О, хорошо теперь! Прочь с ней, с землею, И с этим светом, мелким и пустым,- Прочь от него! К вам, чудные мгновенья, К тебе, неясное, святое чувство,- Чудесный край в туманных облаках. Меня зовет какой-то тайный голос,- Я не могу противиться ему.

₁₈₃₇

ПЕТРУ

Великий гений! муж кровавый! Вдали, на рубеже родном, Стоишь ты в блеске страшной славы, С окровавленным топором. С великой мыслью просвещенья В своей отчизне ты возник, И страшные подъял мученья, И казни страшные воздвиг. Во имя пользы и науки, Добытой из страны чужой, Не раз твои могучи руки Багрились кровию родной. Ты думал,- быстротою взора Предупреждая времена,- Что, кровью политые, скоро Взойдут науки семена! И вкруг она лилась обильно; И, воплям Руси не внемля, Упорство ты сломил, о сильный! И смолкла Русская земля _ И по назначенному следу, Куда ты ей сказал: «Иди!» - Она пошла. Ты мог победу Торжествовать… Но погоди! Ты много снес голов стрелецких, Ты много крепких рук сломил, Сердец ты много молодецких Ударом смерти поразил; Но, в час невзгоды удаляся, Скрыв право вечное свое, Народа дух живет, таяся, Храня родное бытие. И ждет он рокового часа; И вожделенный час придет, И снова звук родного гласа Народа волны соберет; И снова вспыхнет взор отважный, И вновь подвигнется рука! Порыв младой и помысл важный Взволнуют дух, немой пока. Тогда к желанному пределу Борьба достигнет – и конец Положит начатому делу, Достойный, истинный венец! Могучий муж! Желал ты блага, Ты мысль великую питал, В тебе и сила, и отвага, И дух высокий обитал; Но, истребляя зло в отчизне, Ты всю отчизну оскорбил; Гоня пороки русской жизни, Ты жизнь безжалостно давил. На благородный труд, стремленье Не вызывал народ ты свой, В его не верил убежденья И весь закрыл его собой. Вся Русь, вся жизнь ее доселе Тобою презрена была, И на твоем великом деле Печать проклятия легла. Откинул ты Москву жестоко И, от народа ты вдали, Построил город одинокой - Вы вместе жить уж не могли! Ты граду дал свое названье, Лишь о тебе гласит оно, И – добровольное сознанье - На чуждом языке дано. Настало время зла и горя, И с чужестранною толпой Твой град, пирующий у моря, Стал Руси тяжкою бедой. Он соки жизни истощает; Названный именем твоим, О Русской он земле не знает И духом движется чужим. Грех Руси дал тебе победу, И Русь ты смял. Но не всегда По твоему ей влечься следу, Путем блестящего стыда. Так, будет время! – Русь воспрянет, Рассеет долголетний сон И на неправду грозно грянет,- В неправде подвиг твой свершен! Народа дух распустит крылья, Изменников обымет страх, Гнездо и памятник насилья - Твой град рассыплется во прах! Восстанет снова после боя Опять оправданный народ С освобожденною Москвою - И жизнь свободный примет ход: Все отпадет, что было лживо, Любовь все узы сокрушит, Отчизна зацветет счастливо - И твой народ тебя простит.

₁₈₄₅

СВОБОДНОЕ СЛОВО

Ты чудо из божьих чудес, Ты мысли светильник и пламя, Ты луч нам на землю с небес, Ты нам человечества знамя! Ты гонишь невежества ложь, Ты вечною жизнию ново, Ты к свету, ты к правде ведешь, Свободное слово! Лишь духу власть духа дана, В животной же силе нет прока: Для истины – гибель она, Спасенье – для лжи и порока. Враждует ли с ложью – равно Живит его жизнию новой… Неправде опасно одно - Свободное слово! Ограды властям никогда Не зижди на рабстве народа! Где рабство, там бунт и беда; Защита от бунта – свобода. Раб в бунте опасней зверей, На нож он меняет оковы… Оружье свободных людей – Свободное слово! О, слово, дар бога святой!… Кто слово, дар божеский, свяжет, Тот путь человеку иной - Путь рабства преступный – укажет На козни, на вредную речь; В тебе ж исцеленье готово, О духа единственный меч, Свободное слово!

₁₈₅₄

РАЗУМУ

Разум, ты паришь над миром, Всюду взор бросая свой, И кумир вслед за кумиром Низвергается тобой. Уповая все постигнуть, Ты замыслил искони Мир на мире вновь воздвигнуть, Повторить творенья дни. Ты в победу гордо веришь, Ты проходишь глубь и высь, Движешь землю, небо меришь,- Но, гигант, остановись! Как титаны в древней брани, Кинув горы к облакам И явивши силу длани, Не опасную богам, Сражены обратно павшим Градом полетевших гор И легли всем родом, ставшим Нам в преданье с оных пор,- Так и ты, из всех титанов Горделивейший титан, От породы великанов Уцелевший великан! К небесам идешь ты смело, С двух сторон на них всходя, Обращая мысли в дело, Дело в мысль переводя. Но напрасно: многодельность Не дойдет к причине дел; Ты нашел не беспредельность, Но расширенный предел. Чтоб вселенную поверить И построить вновь ее, Гордо мыслию измерить Ты мечтаешь бытие. Рассекая жизнь на части Лезвием стальным ума, Ты мечтаешь, что во власти У тебя и жизнь сама; Ты ее добычей числишь; Но откинь гордыни лесть: Умерщвляя, ты ли мыслишь Жизни тайну приобресть? В недоступные пучины Жизнь ушла, остался след: Пред тобой ее пружины, Весь состав,- а жизни нет. И какое же решенье - Плод гигантского труда: Постиженье – до творенья Не достигнет никогда. Отрекись своей гордыни, В битву с небом не ходи, Перед таинством святыни, Перед богом в прах пади! Вмиг получит смысл от века Исполинский труд бойца, Приближая человека К познаванию творца, И титана след суровый – Груды сдвинутых громад – Благозвучно, с силой новой Славу бога возвестят.

‹1857›

А. КОЛЬЦОВ

КОЛЬЦО

Песня

Я затеплю свечу Воску ярова, Распаяю кольцо Друга милова. Загорись, разгорись, Роковой огонь, Распаяй, растопи Чисто золото. Без него – для меня Ты ненадобно; Без него на руке - Камень на сердце. Что взгляну – то вздохну, Затоскуюся, И зальются глаза Горьким горем слез. Возвратится ли он? Или весточкой Оживит ли меня, Безутешную? Нет надежды в душе… Ты рассыпься же Золотой слезой, Память милова! Невредимо, черно, На огне кольцо, И звенит по столу Память вечную.

₁₈₃₀

СЕЛЬСКАЯ ПИРУШКА

Ворота тесовы Растворилися, На конях, на санях Гости въехали; Им хозяин с женой Низко кланялись, Со двора повели В светлу горенку. Перед Спасом святым Гости молятся; За дубовы столы, За набраные, На сосновых скамьях Сели званые. На столах кур, гусей Много жареных, Пирогов, ветчины Блюда полные. Бахромой, кисеей Принаряжена, Молодая жена, Чернобровая, Обходила подруг С поцелуями, Разносила гостям Чашу горькова; Сам хозяин за ней Брагой хмельною Из ковшей вырезных Родных потчует; А хозяйская дочь Медом сыченым Обносила кругом С лаской девичьей. Гости пьют и едят, Речи гуторят: Про хлеба, про покос, Про старинушку; Как-то бог и господь Хлеб уродит нам? Как-то сено в степи Будет зелено? Гости пьют и едят, Забавляются От вечерней зари До полуночи. По селу петухи Перекликнулись; Призатих говор, шум В темной горенке; От ворот поворот Виден по снегу.