Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Шрифт:
Для этого сочинения Толстого характерны все традиционные для его позднего религиозного творчества особенности: очень ярко проявляется антицерковная направленность данного сочинения, подчеркивается неверие в Божественное достоинство Христа и Его Воскресение и вообще чудеса и т. д. Кроме того, здесь присутствует также характерное для писателя небрежное отношение к подлинному евангельскому тексту, очень вольная его интерпретация, определяющаяся на самом деле не апелляцией к греческому подлиннику (хотя на словах она провозглашается), а философскими установками самого автора. Проиллюстрировать эти утверждения будет достаточно только двумя примерами. Первый – изложение текста обличительной речи Христа против фарисеев, содержащейся в 23-й главе Евангелия от Матфея. В этом отрывке легко узнается общая неблагоприятная установка Л. Н. Толстого по отношению к православному духовенству: «Эти самозваные правоверные учители думают, что можно привести к Богу внешними образами, клятвами, а не видят того, что внешнее ничего не значит, что все в душе человека. <…> Они наружно и святых, и мучеников чтут. А по самому делу они-то и есть те самые, которые мучили и убивали святых. Они и прежде и теперь враги всего доброго. От них все зло в мире, потому что они скрывают добро и зло называют добром. <…> Это и делают эти самозваные пастыри. <…> Эти люди только умеют казнить учителей добра» [1117] .
1117
Толстой Л. Н. Учение Христа, изложенное для детей. М.: Посредник. [1908]. (№ 717). С. 45.
1118
Там же. С. 62–63.
Естественно, что новое сочинение Толстого по понятным причинам (если к тому же учесть главного адресата – детскую аудиторию) вызвало серьезную озабоченность церковной власти. В связи с этим Св. Синод поручил синодальному обер-прокурору (П. П. Извольскому) «войти в сношение с председателем Совета Министров и просить его о принятии соответствующих мер к изъятию означенной книжки из обращения в публике» [1119] . Соответствующий документ был направлен обер-прокурором Св. Синода П. А. Столыпину 27 октября 1908 г. Ответ был получен только 8 мая 1909 г. [1120] В ответе утверждалось, что в соответствии с докладом Главного управления по делам печати сочинение Толстого, о котором идет речь, «не содержит в себе прямого отрицания Божественности Иисуса Христа, противное же учению Церкви отношение автора можно усмотреть в полном умолчании его о Божественности Спасителя, Его чудесах, – в особенности о тех, коими окружены были Его рождение и смерть» [1121] . Далее, ссылаясь на ст. 73 Уголовного уложения, где говорится только о богохулении, кощунстве и оскорблении святыни, председатель Совета министров указывает, что российский закон «совершенно не предусматривает кары за отрицание догматов веры» [1122] . Ссылаясь на заключение Министерства юстиции, П. А. Столыпин подчеркивает в своем ответе: «Наше законодательство, с весьма давних пор, не признавало возможным следовать средневековому католическому принципу нетерпимости» [1123] . Вывод председателя Совета министров: причин для уголовного преследования автора за печатание книги и изъятия самой книги нет.
1119
РГИА. Ф. 796. Оп. 189. Д. 8305. Л. 13.
1120
C февраля 1909 г. обер-прокурором Св. Синода являлся уже С. М. Лукьянов.
1121
РГИА. Ф. 796. Оп. 189. Д. 8305. Л. 67.
1122
Там же.
1123
РГИА. Ф. 796. Оп. 189. Д. 8305. Л. 67 об.
Но Св. Синод не сдавался. В связи с ответом П. А. Столыпина было запрошено мнение юрисконсульта Св. Синода Дылевского и обер-секретаря Исполатова. Их отзыв был следующим: председатель правительства прав, 73-я и 74-я статьи Уголовного уложения не могут быть применимы по отношению к означенной брошюре, в ней «содержатся лишь мысли сектантского характера, несомненно, могущие иметь весьма печальное влияние на религиозное развитие детей, для которых брошюра предназначена» [1124] . На основании этого можно было бы применить статью 90 Уголовного уложения. Однако, «принимая во внимание современное отношение судебных учреждений и общества к преступлениям против веры и то обстоятельство, что означенное в указанной статье правонарушение преследуется в порядке публичного обвинения, а Министерство юстиции, как видно из отзыва тайного советника Щегловитова, не находит возможным принятие репрессивных мер по отношению упомянутой брошюры, мы полагаем, что возбуждение дела об уголовном преследовании за выпуск в свет сочинения графа Л. Н. Толстого… едва ли может оказаться успешным, особенно в виду имени автора и отношения к нему значительной части нашей интеллигенции» [1125] . Отзыв министра юстиции, на который ссылаются сотрудники аппарата Св. Синода, выглядит парадоксально: И. Г. Щегловитов подчеркивал, что если бы речь шла о научных богословских трудах или трудах по естествознанию, то тогда можно было бы говорить об их запрещении. Таким образом, кощунствовать в научных, в частности богословских, трудах в России было нельзя, а вот с детскими душами ситуация обстояла по-иному.
1124
Там же. Л. 74 об.
1125
Там же. Л. 74 об. – 75.
Смысл процитированных здесь документов совершенно прост: хотя вред новой книги Л. Н. Толстого для Церкви и для детей очевиден, хотя «евангелие» Л. Н. Толстого 1908 г. принципиально ничем не отличается от аналогичного сочинения начала 1880-х гг. (разве только объемом), какие-либо шаги в адрес Л. Толстого следует признать крайне нежелательными по причине отношения к нему значительной части русской интеллигенции. Государственная власть действительно оказывалась в совершенно двусмысленном положении: с одной стороны, нежелание обострять и без того напряженные отношения с писателем, с другой – необходимость как-то реагировать на его очевидно антицерковную деятельность. Этот «паралич власти» очень
На этом фоне выглядит довольно странным факт уничтожения брошюры известного миссионера Айвазова «Кто такой граф Толстой», напечатанной сначала в «Церковных ведомостях», а затем в «Колоколе», которая была признана вредной. В этом смысле очень характерны записи в предсмертном дневнике о. Иоанна Кронштадтского. В одной из них о. Иоанн подчеркивает: «..правительство либеральничающее выучилось у Льва Толстого всякому неверию и богохульству и потворствует печати, смердящей всякой гадостью страстей. Все дадут ответ Богу – все потворы» [1126] . В другом месте он указывает, что «земное отечество страдает за грехи царя, за его потворство неверию и богохульству Льва Толстого и всего так называемого образованного мира министров, чиновников, офицеров, учащегося юношества» [1127] .
1126
Иоанн Кронштадтский, св. прав. Предсмертный дневник. 1908. Май – ноябрь. СПб., 2003. С. 65.
1127
Там же. С. 68.
Следует заметить, что премьер-министр П. А. Столыпин понимал всю двусмысленность создавшейся ситуации, отдавая себе отчет в том, что действующее законодательство реально не дает власти возможности реагировать на появление сочинений, подобных рассматриваемому. Фактически П. А. Столыпин, как показывает его переписка, пришел к мысли о необходимости дополнить законы карательной статьей, «предусматривающей отрицательное отношение к догматам веры и учению Православной церкви со стороны печати» [1128] .
1128
Столыпин П. А. Переписка. М., 2004. С. 312.
Однако на этом усилия Св. Синода не были исчерпаны. В деле, о котором идет речь, содержится отзыв тамбовского епископа Иннокентия (Беляева), входившего, как известно, в число лиц, способствовавших изданию синодального определения 20–22 февраля 1901 г. В отзыве подчеркивается, что в сочинении Толстого «нет ясно высказанного и подчеркнутого отрицания божественности Иисуса Христа, имеется лишь умолчание об этой божественности и чудесах Господа, но это умолчание красноречивее всякого ясно выраженного отрицания. В сознание детей чистое, не загрязненное еще мирской суетой, с юных лет вносится понятие о Христе, как о неудачном проповеднике на земле социального Царства, окончившем жизнь свою вместо плахи виселицей, названной крестом» [1129] . Владыка Иннокентий задает вопрос: если действующий уголовный закон преследует богохуление (статья 73 Уголовного уложения), т. е. хулу на Бога, высказанную ясно, определенно, то неужели низведение Бога Господа Иисуса Христа в разряд мечтателей-революционеров не есть богохуление? Неужели такое умышленное деяние, рассчитанное не только на соблазн, но и на разврат чистой детской природы, в котором богохуление граничит с глумлением над личностью Христа, с кощунством и издевательством над нею, – неужели такое деяние нельзя отнести по действующим законам православной Российской империи к разряду недопустимого и уголовно наказуемого? [1130]
1129
РГИА. Ф. 796. Оп. 189. Д. 8305. Л. 67; там же. Л. 81 об.
1130
См.: Там же. Л. 82.
Неизвестно, в результате каких именно действий Св. Синод одержал победу «в ограниченных масштабах». После отзыва владыки Иннокентия было принято решение снова запросить Министерство внутренних дел. Новое отношение было отправлено 27 июня 1909 г., а ответ от П. А. Столыпина получен 10 ноября 1909 г. В нем говорилось, что Министерство народного просвещения не допустит распространения брошюры Л. Н. Толстого в библиотеках учебных заведений ведомства. Аналогичным было и заключение Синода, согласно которому епархиальные архиереи обязаны были проследить, чтобы брошюра Л. Н. Толстого не допускалась в библиотеки духовных учебных заведений. Об этом же должны были озаботиться священнослужители, преподающие Закон Божий в светских школах. Соответствующий указ Синода последовал 31 декабря 1909 г.
Таким образом, можно отметить два важных момента: русское правительство проявляло по отношению к Л. Н. Толстому большую осторожность, постоянно пытаясь дистанцироваться от непопулярных мер, которые могли бы вызвать резко отрицательную реакцию в обществе. Очевидно, что и премьер-министр П. А. Столыпин в русле той вероисповедной программы, которую он готовил в данное время, пытался создать прецедент лояльного отношения к Л. Н. Толстому: попытки последнего издать «Евангелие для детей» властью могли рассматриваться как чисто религиозный эпизод, не требующий вмешательства законодательных органов.
Однако проблема заключалась здесь в том, что в условиях тесного союза Церкви и государства, когда практически любые церковные распоряжения, имеющие сколько-нибудь значимый общественный резонанс, рассматривались как результат совместной церковно-государственной акции, такая позиция создавала у современников ощущение непоследовательности и беспомощности.
Л. Н. Толстой и русское духовенство
Вопрос об отношении Л. Н. Толстого к русскому духовенству, а также проблема рецепции русским духовенством деятельности писателя в научных исследованиях ранее не рассматривались [1131] . Этот вопрос связан, помимо прочего, и с теми спорами, которые велись в начале XX в. и ведутся сеичас по поводу возможности об изменения отношения Л. Н. Толстого к Православной Церкви и его возможного покаяния.
1131
Конечно, это замечание не относится к проблеме рецепции учения и деятельности Л. Н. Толстого в средствах массовой информации. Следует заметить, что именно этот аспект вопроса давно интересует западных исследователей. Последним и наиболее подробным обзором православной печати по поводу деятельности Л. Н. Толстого следует признать две статьи 2006 г. на эту тему: Kolsto P. The Demonized Double: The Image of Lev Tolstoi in Russian Orthodox Polemics // Slavic Review 65 (2006); Nickell W. Transfigurations of Tolstoys Final Jorney: The Church and the Media in 1910 // Tolstoy Stadies Jornal. 2006. Vol. XVIII.