Русская публицистика. Эволюция идей и форм
Шрифт:
Иные претензии ощутимы в публикациях, дающих более или менее развернутое толкование понятий. Часть из них также базируется на включенности автора в производственную жизнь редакций, что сказывается и на подборе слов, и на манере их интерпретации – беллетризованной, близкой к публицистическому стилю. К примеру, можно прочитать такое: «информационная война – громко сказано, но это противостояние одного СМИ другому. Как водится, заканчивается ничем» (безотносительно к иным толкованиям, содержащимся в огромном массиве специальной литературы) или «поза – притворство, неискреннее поведение, рисовка… Подчеркнутое позерство в поведении журналиста – прямой путь к предвзятости в трактовке темы материала» [67] . Иное по объему и степени достоверности знание предлагается в случаях, когда словарная статья соотносится с литературой вопроса и включает в себя документальное обоснование определений. Тогда перед читателем предстают такие описания: «Информационная война – этот термин впервые оказался в фокусе общественного внимания в связи с войной в Персидском заливе в 1991. <…> В наиболее понятийно концентрированном смысле под информационной войной следует понимать борьбу сторон за достижение превосходства над противником в своевременности, достоверности, полноте получения информации, скорости и качестве ее переработки и доведении до исполнителей» [68] .
67
Кессарийский Э. П. Журналистский словарь. Н. Новгород: ДЕКОМ, 2002. С. 99, 197.
68
Князев А. А. Энциклопедический словарь СМИ. Бишкек: КРСУ, 2002. С. 103–105.
Русскоязычных энциклопедических словарей по журналистике в 2000-е годы появилось немало, хотя, как правило, они выходят с пометкой «Подобный словарь выпускается впервые», причем география публикаций весьма широка, она включает в себя различные города России и стран СНГ [69] . Отдельного упоминания заслуживает уникальный справочник по медиалингвистике [70] , в котором, при отчетливо речеведческой направленности содержания, раскрываются понятия более широкого предметно-теоретического и профессионально-производственного спектра.
69
Козыбаев С. К. Масс-медиа: словарь-справочник. Алматы: Экономика, 2007; Лозовский Б. Н. Журналистика и средства массовой информации: крат. словарь. 2-е изд., испр. и доп. Екатеринбург: Урал. гос. ун-т, 2007; Романовский И. И. Масс медиа. Словарь терминов и понятий. М.: Союз журналистов России, 2004; Страшнов С. Л. Актуальные медиапонятия: опыт словаря сочетаемости. Екатеринбург: Литагент Ридеро, 2016 и др.
70
Медиалингвистика в терминах и понятиях: словарь-справочник / под ред. Л. Р. Дускаевой. М.: ФЛИНТА, 2018.
Краткий и, конечно, не абсолютно полный обзор словарно-терминологической литературы дает основание заключить, что в этом направлении ведется постоянная, разнообразная и довольно интенсивная работа. Вместе с тем для неудовлетворенности состоянием дел, о чем говорилось в начале статьи, есть поводы и основания. Вопрос даже не в том, что среди названных и прочих изданий нет такого, которое обладало бы нормативной силой или хотя бы наибольшей известностью и авторитетностью. В условиях идейного плюрализма и доступности практически любых источников справочной информации мечтания о всеобщем согласии и единомыслии сродни иллюзиям. Вопрос заключается в том, насколько устойчиво все здание научной терминологии, построенное на традиционных основаниях.
Как нам представляется, неизбежный новый этап в создании и собирании терминов должен начаться с определения этих оснований. Слов нет, было бы желательно согласиться о базовых представлениях на консенсусных началах. Только в этом случае можно будет приступать к разработке системы, а не сборников разнородных по концептуальному происхождению дефиниций. Однако, как отмечалось в начале статьи, преодолеть разночтения в понимании сущности профессии не получится, тем более что и сама она становится как никогда многоликой. Как отмечают современные авторы, «модернистская мечта о согласованности и консенсусе является заблуждением… Журналистика превращается из более или менее согласованной отрасли в чрезвычайно изменчивую и очень разнообразную практику» [71] . Значит, надо прежде всего разобраться в факторах, вызывающих эту пластичность и вариативность профессии, а следом за тем – описывающей ее терминологии. Следующим шагом должен стать выбор методологии, примиряющей и объединяющей, насколько возможно, специалистов, стоящих на различных теоретических платформах.
71
Deuze M., Witschge T. Beyond journalism: Theorizing the transformation of journalism // Journalism. 2018. Vol. 19. No. 2. P. 166.
В своем исследовании мы прослеживаем направления теоретических споров об эволюции журналистики, идущих сегодня в мировой и отечественной науке. С этой целью рассматриваются публикации, вызывающие резонанс в научной среде, поскольку в них предлагается то или иное видение будущего журналистики. Как правило, авторы публикаций выявляют фундаментальные факторы, способствующие ее коренному преобразованию или, наоборот, самосохранению в сущностных чертах. В качестве гипотезы мы выдвигаем тезис о том, что такие факторы сильно воздействуют на содержание журналистской деятельности и способы ее осуществления, как и на теоретические представления о ней и ее терминологический аппарат, но не влекут за собой коренного переворота в науке.
Активная дискуссия о главных векторах развития теории журналистики идет и в России, и в международном сообществе, и терминологический дискурс является одним из ее проявлений и отражений. Промежуточным итогом дискуссии могла бы стать фундаментальная энциклопедия журналистики, по возможности лишенная субъективизма и разноголосицы в трактовке базовых понятий. Примеры для подражания и творческого переосмысления поставляет международная практика. Так, несколько переизданий выдержала “Encyclopedia of communication theory” [72] . Двухтомник включает в себя более 300 статей, при 200 авторах из 10 стран мира, с разных континентов. Основное содержание дополнено читательскими указателями, в которых, во-первых, все теории сгруппированы в тематические блоки, во-вторых, представлены имена теоретиков с обозначением их научных интересов, в-третьих, дана хронология событий в истории научной мысли по вопросам коммуникации. По иной методической схеме построена монография “Mass communication theory” [73] . Здесь за структурообразующий принцип взята эволюция научных взглядов, в тесной взаимосвязи с движением в социальной, коммуникационной и журналистской практике. В теоретико-концептуальном отношении данные издания отличаются целостностью и непротиворечивостью, поскольку в основание положены постулаты англосаксонской школы коммуникативистики. Характерно, однако, что отечественные ученые и их концепции в изучении журналистики и массовых коммуникаций в обеих книгах обойдены молчанием. Таким образом, российский читатель в пакетном режиме получает реестр имен, воззрений, категорий, понятий и терминов, пришедших из зарубежной социокультурной среды. И сказанное относится отнюдь не
72
Encyclopedia of communication theory / S. W. Littlejohn, K. A. Foss (eds.). Thousand Oaks, CA: SAGE, 2009.
73
Baran S. J., Davis D. K. Mass communication theory: Foundations, ferment, and future. 6th ed. Boston, MA: Wadsworth, 2012.
Здесь мы переходим к рассмотрению первого из основных факторов, вызывающих модернизацию терминологии в отечественной теории журналистики, а именно воздействию зарубежных источников, прежде всего англоязычных. Факт воздействия не требует доказательств, вопрос заключается в том, как его оценивать и до какой степени ему способствовать. При этом даже сторонники заимствования и адаптации зарубежного теоретико-концептуального аппарата признают: «Исследователи могут давать разные определения одним и тем же процессам и использовать термины как синонимичные, что приводит к обозначению одним термином диаметрально противоположных процессов. Хотя в большинстве своем исследователи лояльно относятся к данной “терминологической свободе”… некоторые ученые критически воспринимают пренебрежение унифицированностью терминологического аппарата» [74] . Мы склонны присоединиться к критикам такой «терминологической свободы». Российские теоретики журналистики обоснованно отмечали, что «зарубежные исследователи, развивая свои концептуальные идеи, стремились едва ли не “во что бы то ни стало” представлять их в “индивидуализированном” своеобразном терминологическом обличии» [75] . На этом фоне призыв непременно заимствовать и адаптировать звучит неубедительно.
74
Дунас Д. В. Развитие и современное состояние теоретических исследований журналистики и СМИ в России: дис. … канд. филол. наук. М., 2016. С. 1 17.
75
Прохоров Е. П. Терминологический аппарат – понятийно-смысловой скелет науки // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2012. № 1. С. 28.
Гораздо более взвешенными, а главное продуктивными представляются рассуждения европейского аналитика коммуникаций Нико Карпентье о путях преодолении антагонизма научных школ: «доминирование одного языка [lingua franca – универсальный язык. – С. К.] может уменьшить концептуальное разнообразие и обеднить наш академический язык(и) и стили письма <…> различные слова в разных языках позволяют подчеркнуть различные аспекты значений важнейших обозначений. Иными словами, социально-коммуникативные процессы не так легко схватить одним конкретным понятием, и лингвистическое разнообразие действительно играет значительную роль» [76] . В самом деле, анализ семантики популярных в русском речевом обороте слов показывает, как трудно уместить их значения в иноязычные заменители. Так, отечественные лингвисты обращают внимание на то, что, в отличие от некоторых других культур, «российские взгляды на коммуникацию проявляются прежде всего в двух ключевых терминах – общение и коммуникация, причем первый связан с человеческим контактом и межличностным взаимодействием, а второй – с информационным обменом и коммуникационными технологиями» [77] .
76
Carpentier N. Recognizing difference in academia. The sqridge as a metaphor for agonistic interchange // Journalism, representation and the public sphere / L. Kramp, N. Carpentier, A. Hepp, et al. (eds.). Bremen: Edition Lumi`ere, 2015. P. 215
77
Klyukanov I. E., Leontovich O. A. Russian perspectives on communication // The handbook of communication in cross-cultural perspective / D. Carbaugh (ed.). New York: Taylor & Francis, 2017. P. 37.
Личностность, субъектность информационного взаимодействия передаются словом «общение», которое ясно выражает гуманитарную сущность поведения человека в медиасреде.
Приведенные суждения перекликаются с идеями интернационализации и международного научного обмена. Только обмен ни в малейшей степени не понимается как однонаправленный процесс. В мировой литературе новейшего времени интернационализация соотносится с тенденцией к девестернизации концепций и методики труда в изучении журналистики и коммуникаций, то есть к отказу от глобального господства англо-саксонского академического дискурса и равноправному взаимодействию разных национальных школ. Суть проблемы точно выразили южноафриканские исследователи: «Важным является различие между подходами, ориентированными на диалог или включение. Даже если различные журналистики включены в общемировом масштабе, некоторые из них могут остаться на положении маргинальных или отчужденных, как “альтернативные” журналистики… и, следовательно, неспособных оказывать влияние на доминирующий поток для его изменения, что было бы возможно при подлинно диалогическом подходе» [78] .
78
Wasserman H., de Beer A. S. Towards de-Westernizing journalism studies // The handbook of journalism studies / K. Wahl-Jorgensen, Th. Hanitzsch (eds.). New York: Routledge. 2009. P. 429.
Не будем множить цитаты, подобные высказывания и точки зрения были нами подробно представлены ранее [79] . Выводы, как нам думается, самоочевидны: восприятие иноязычной терминологии – это естественный процесс, особенно в современном мире без границ, но это и не магистральный путь построения отечественной терминологической системы. Даже компромиссное уточнение «адаптация» не служит страховкой от противоречий и неувязок при копировании иной по происхождению лексики. Адаптировать нужно к среде, имеющей сколько возможно отчетливые и устойчивые качественные характеристики. Средой для терминологии является теоретико-концептуальный аппарат российской журналистики, который, в свою очередь, соотносится с реальным состоянием отечественной, а также мировой журналистской практики. Конечно, наука может опережать практику, подсказывать последней образцы для подражания, быть «лучше» практики и т. д. Но она генетически не может игнорировать производственную и профессиональную реальность. Для какой же реальности предназначена гипотетическая адаптация?
79
Korkonosenko S. Global de-Westernization trend in media studies and Russian journalism theory // Central European Journal of Communication. 2015. Vol. 8. No. 2 (15).