Русская весна
Шрифт:
– Что со мной случилось, Соня? – спросил он. – Что именно?
– Осколок ударил тебя в голову, при взрыве, – сказала Соня. – И... и...
Она не могла договорить до конца. Он догадался сам.
– Поврежден мозг?
Соня встретилась с ним глазами и кивнула.
Джерри судорожно сжал пальцы правой руки, потом левой. Подвигал ступнями. Попробовал, действуют ли руки, хотя кисти были привязаны. Согнул ноги под одеялом. Ни зрение, ни слух не подсказывали ему, в чем несчастье. В голове окончательно прояснилось. Он обонял острый больничный запах,
– Похоже, у меня все цело... – пробормотал он.
– Да, Джерри, все цело.
– Но в таком случае...
На пороге появилась сиделка вместе с седовласой женщиной в зеленом халате.
– Джерри, это доктор Кордрей, – сказала Соня. – Она объяснит тебе лучше, чем я.
Соня искоса посмотрела на Элен Кордрей, словно напоминая об их уговоре: не говорить Джерри всей правды. Было бы слишком жестоко сказать ему, что у него впереди два-три года медленного угасания и смерть. Нельзя лишить его надежды – на этом настаивала Соня после операции.
– Я не привыкла лгать своим пациентам, – возражала доктор Кордрей.
– И не надо лгать, доктор. Расскажите ему о травме со всеми подробностями. Опишите устройство, которое поддерживает его жизнь, – поверьте, он этим заинтересуется, он в таких вещах разбирается хорошо. Вы не говорите только о том, что его ожидает. И это не будет ложью, потому что ничего нельзя сказать наверняка. За два года многое может произойти в науке. Вы сами говорили, что еще год назад не смогли бы его спасти.
– Но при его технических знаниях...
– Ах, доктор, он же мечтатель. Он напичкан научной фантастикой. Он только что построил космический аппарат, который спроектировал пятнадцать лет назад. Настоящее и будущее в его сознании сцеплены невероятным образом – до сих пор не понимаю как. Вам достаточно сказать, что он может выздороветь, а остальное Джерри Рид дофантазирует самостоятельно.
Доктор Кордрей колебалась.
– Хорошо, мадам Рид, я попытаюсь, – сказала она наконец. Потом заглянула Соне в глаза. – Разведены вы или нет, но вы любите этого человека. Я не ошибаюсь?
Соня промолчала.
– ...Добрый день, господин Рид, как самочувствие? – спросила Элен Кордрей.
– Все нормально, по-моему, – ответил Джерри. – Сколько я был в отключке?
– Около семидесяти часов. В основном из-за повторной операции.
– Что вы имеете в виду?
– Кусок металла повредил мозг, и нам пришлось держать вас под наркозом до тех пор, пока вам не вживили электроды.
– Какие электроды? Что со мной сделали? – с ужасом спросил Джерри.
– Ваша... э-э... супруга, – с профессиональной улыбкой сказала доктор Кордрей, – сообщила мне, что вы хорошо разбираетесь в технике. Если у вас хватит терпения выслушать, я введу вас в курс дела – со всеми подробностями.
И, памятуя о договоренности с Соней, она начала рассказ. Когда Джерри узнал, что участки его мозга, ответственные за сокращение сердечной мышцы и за дыхание, разрушены навсегда, у него внутри все оборвалось.
В свое время он читал об этом, и его знаний хватило, чтобы понять новизну замысла – при том, что установка еще далека от совершенства. Когда аппарат будет доработан, он сможет контролировать все функции мозга и вводить человеческий организм в состояние, подобное зимней спячке животных. И это – пока теоретически – открывает возможность долгих межзвездных путешествий на околосветовых скоростях.
Он не подозревал, что русские продвинулись в этой области так далеко. Компактность установки производила впечатление, и было что-то умиротворяющее в том, что его жизнь поддерживается благодаря космической технологии, пусть и далекой еще от идеала. Ну а то, что аппарат сделан в Советском Союзе, – с такими вещами он успел свыкнуться, это не вызывало у него протеста.
– Что еще может делать установка? – спросил он у доктора.
– Не понимаю вашего вопроса.
Джерри внимательно рассматривал полированный алюминиевый ящик размером с небольшой телевизор. Две кнопки, две мигающие шкалы на жидких кристаллах – и никакой клавиатуры.
– То, о чем вы рассказали, – сказал Джерри, – лишь небольшая часть возможностей этого прибора. После доработки он будет способен на большее. Контроль над альфа-ритмом. Замедление жизнедеятельности. Избирательная стимуляция мускулатуры. Могу я настроить его на эти программы?
– Понятия не имею, господин Рид, – призналась Элен Кордрей. – Однако экспериментировать не советую.
Она перекинулась взглядом с Соней, та отрицательно помотала головой и улыбнулась.
– Моя подвижность будет сильно ограничена?
– Не очень. Нынешний провод временный. Можно поставить длинный кабель, он будет сматываться и разматываться. Внутри установки есть небольшой двигатель, она может сама передвигаться.
– Я смогу путешествовать?
– С определенными предосторожностями, – сказала доктор Кордрей. – С лестницами возникнут проблемы, и метро или автобусами вам пользоваться не удастся, по оживленным улицам ходить нежелательно. Для поездок в автомобиле нет никаких препятствий.
– А что насчет «Конкордски»? Я имею в виду невесомость.
– Вы говорите о самолете?! О космическом путешествии? Вы шутите?
Вот так... На жизни поставлен крест. Какой там «Гранд Тур Наветт»! Ему не позволят взлететь на самом паршивом самолете, не говоря уже о сверхзвуковом «Конкордски». Вероятно, его отстранят и от наземных работ. Конец всему, чем он жил до сих пор. Лучше бы никогда не просыпаться, чем эти похороны заживо!
Он затряс головой и разрыдался громко, откровенно, ни на кого не обращая внимания.
– Я не вынесу этого, Соня, – прохрипел он. – Почему ты не выключишь эту штуку!