Русская жизнь. Безумие (март 2008)
Шрифт:
Недавно интернат получил статус автономной организации, это позволит продавать продукцию и зарабатывать пусть небольшие, но собственные деньги (по тому же пути, кстати, пошел и Елабужский дом престарелых: «автономка» разрешит ему оказывать платные услуги населению - открыть пансионат временного пребывания, и это отчасти отобьет содержание нового роскошного здания, строительство которого заканчивается сейчас, в нем предусмотрено все, вплоть до пола с подогревом). В корпусах - пяти- и шестиместные палаты, хорошая мебель, просторные душевые и ванные, небольшие кухни на несколько палат, кабинеты физиотерапии и массажа: достаток без роскоши, уют без излишеств, все прочное, новое, качественное. В двух концах одного коридора - два «прихода»: молельные комнаты для мусульман и, соответственно, православных. Жители интерната заказывают к ужину дополнительное «вкусное»: кто пирожное, кто апельсины. В кабинете Рахматуллина лежит скрипка в футляре. «Играете?» - «Нет, у нас одна женщина попросила (профессиональная
Здесь не говорят - «жильцы», «пациенты», «больные», говорят - «обеспечиваемые»: забавный уездный канцелярит. В красном уголке, фактически - клубе, висит стенд «Лучшие обеспечиваемые» с подзаголовком «Труд облагораживает человека». Но, похоже, пассивный залог не такой уж нерушимый: нельзя отменить экономическую прагматику, поэтому все, кто может и хочет работать - работают: в теплицах и на участке, в мастерских и бытовых службах. Парник - в сплошном ковре зеленого лука. «На продажу?» - «Нет, это нашим, витамины». На въезде в интернат стоит камера слежения, но никаких секьюрити нет, привратник очень высокого роста радостно, однако же с большой важностью в лице, распахивает ворота. Сразу и не поймешь, что «обеспечиваемый». В интернате вообще нет охранников. «Зачем они мне?» - пожимает плечами Рахматуллин. На окнах также нет решеток, более того - «легких» пациентов ненадолго выпускают в город. Ближайшая забота - организовать профессиональное обучение двадцати «обеспечиваемых», дать им хорошие рабочие профессии (плотника, слесаря) и потом наладить производство. Неизвестно, что скажет по этому поводу охрана труда, но Рахматуллин верит в своих подопечных больше, чем в режим и регламент. Они, по всему судя, готовы ответить ему тем же.
III.
Почему- то думалось, что в интернате живут в основном дементные старики. Заблуждение: основному контингенту психохроников -от 18 до 44 лет, хотя есть, конечно, и ветераны, у самого заслуженного - он брал Берлин - своя комната. Социальный состав очень пестр. Часть больных - печальные наследники непросыхающих родителей (слабоумие - по преимуществу на фоне алкоголизма), девять процентов - люди с органическими поражениями нервной системы, около трети - люди с травматическими расстройствами головного мозга, и еще столько же - страдающие шизофренией. Болезнь унифицирует: «бабы, слобожане, учащиеся, слесаря» и - бывшие творческие работники, интеллектуалы - все они в равной мере «обеспечиваемые», все - на поверхностный взгляд - в этих интерьерах похожи друг на друга. Психиатр, кандидат медицинских наук Ильнур Рахимов говорит, что реформы («социальные потрясения») увеличили количество больных примерно на десять процентов. Как в наши дни сходят с ума? Иногда сходят, а иногда и сводят. Вот пример: начальник отдела на заводе в Набережных Челнах, дама властная и резкая, жесткая производственница, получила в наследство квартиру в Петербурге. Поехала оформлять - и пропала бесследно; родные объявили в розыск. Через три месяца ее нашли на питерской улице, была без сознания. Неизвестно, какими нейротропными препаратами ее накачали, но последние восемь лет жизни прошли в совершенно вегетативном состоянии, и единственным, кого она смутно узнавала, был муж - во время его визитов она что-то вспоминала и всегда плакала.
Здесь, как нигде больше, понимаешь личную близость безумия, невозможность предугадать и предотвратить. Блестящий молодой человек, сын хороших родителей, гитарист, учился во Владивостоке, получил травму на учениях, - и все: непоправимо. Сейчас ему 37 лет - все перепробовано, все испытано. Или девушка - очень одаренная, красивая, училась в Москве, - переводила бабушку через дорогу, налетела машина, бабушка умерла у нее на руках. Девушка уцелела - но не рассудком, много лет подряд живет в том ужасном дне, словно на переходе. А еще бывает - энцефалит как осложнение после обычного гриппа, как это было у инженера из Нижнекамска, 19 дней в коме - и стойкий психический дефект, и тоже - непоправимо. Судьбы, судьбы, судьбы. Преданные мужья и жены, отказавшиеся мужья и жены, дети, навещающие родителей, и дети, забывшие родителей. Из 500 человек - только 20 дееспособных.
А пока мы разговаривали с доктором Рахимовым, у него родилась дочь. Ее назовут Аделией.
IV.
Чтобы избежать пафосного слова «возрождение», скажем сдержанно: «реконструкция». Это общее состояние и Елабуги последних лет, и ее социальной сферы. Всегда есть известные ножницы между самой честной чиновничьей цифрой и голосом обывателя. По данным социологического опроса, более 60 процентов горожан оценивают себя как средний класс (в прошлом году таких было в полтора раза меньше), в городе сохраняется очередь на социальное жилье, практикуется социальная ипотека - с другой стороны, горожане же говорят, что на зарплатах в 7-8 тысяч рублей - при уровне цен в Татарстане - жить совсем несладко. При этом, однако
Это тот контекст, в котором существует Елабужский психоневрологический интернат. Не самый плохой контекст. Сдержанно оптимистический. Но еще есть такой фактор, как культурная память города, неблаженное его наследство - и я думаю, что и тогда, когда отреставрируют последние корпуса интерната, Рахматуллин обучит «обеспечиваемых» хорошим ремеслам, а на богоугодных огородах взойдут, как ожидается, богатые бахчевые, - невесомая девушка все равно будет писать стихи доктору А.: «Я не могу без тебя. И этот день, эта ночь…», и чугунная Марина Ивановна, почему-то похожая на пожилую рабфаковку, возможно, будет понимать про нее что-то большее, чем это дано всем условно здоровым нам.
Павел Пряников
Как дома
Сельская идиллия
I.
Сразу после новогодних каникул в магазинах Рузского района Подмосковья начались перебои со стеклоочистителем «Максимка». По-видимому, власти дали людям спокойно встретить праздник, а потом начали изымать из продажи этот недорогой напиток. Борис Аркадьевич Факторович, заместитель главного врача психиатрической больницы № 4 в селе Покровское, сразу заметил дефицит дешевой спиртосодержащей продукции: «С алкогольными психозами к нам стало меньше народу поступать».
Борис Аркадьевич берет палочку и выходит на крыльцо. Вокруг кипит жизнь: пациенты в телогрейках и полосатых штанах очищают дорожки ото льда, копошатся вокруг стеклянных теплиц, туда-сюда носят бревна. Трудятся в основном как раз алкоголики - это входит в их программу излечения, а погруженные в себя шизофреники сидят на лавочках и курят. Замглавврача смотрит на тружеников с отеческим умилением. «Конечно, они для меня как дети», - словно угадывает он мои мысли.
«Зря вы к нам сейчас приехали, тут летом хорошо - графы Шереметьевы знали, где усадьбу ставить», - палкой он указывает на восемь корпусов больницы и сообщает, что через три месяца здесь начнется буйное цветение растительности и птичьи трели.
А пока среди старых, еще барских, темных лип и дубов единственные яркие пятна - сами корпуса больницы. В желтых одноэтажных домах лечатся алкоголики мужского пола, в розовом - женское отделение, для пациенток со всеми диагнозами, а в белых, с голубой полосой строениях - разместились прочие больные-мужчины.
Психиатрическая клиника № 4 принимает людей из трех подмосковных районов - Рузского, Истринского и Можайского; год от года число коек растет. «В пятидесятые годы все начиналось со ста с небольшим мест, в восьмидесятые их стало триста сорок, сейчас - четыреста шестьдесят», - рассказывает Борис Аркадьевич. Рост числа пациентов он объясняет развитием алкоголизации общества. «Тех же шизофреников как было тридцать человек на десять тысяч населения, так столько и осталось. А с алкоголиками - настоящая трагедия! Мы наблюдаем лавинообразный рост алкогольных психозов! Но и это полбеды. А беда - это новый закон о психиатрии, в котором написано, что такие больные могут быть помещены в клинику лишь добровольно. Сегодня его привезли в смирительной рубашке, а через три дня он говорит, что выздоровел, и со спокойной душой уходит отсюда», - Борис Аркадьевич приподнимается со стула и выглядывает в окно, словно хочет убедиться, не успел ли кто из подметающих дорожки бросить работу и отправиться в ближайший винный магазин.
В общем- то, психбольница сегодня превратилась в бесплатный пункт снятия похмельного синдрома, -говорит врач с неподдельной горечью. Еще Борис Аркадьевич страдает от того, что психиатрические клиники перестали числиться режимными объектами. С их территории может спокойно уйти не только снявший приступы белой горячки алкоголик, но и шизофреник. На входе в больницу стоит будка, в которой смотрят телевизор два охранника из ЧОПа. Их задача, согласно договору, только следить за сохранностью имущества клиники. А за поведением больных - пусть смотрит врач. Борис Аркадьевич замечает: «На все про все - здесь только я, медсестра и санитарка. Но женщинам уже за шестьдесят, за ними самими уход требуется».