Русская жизнь. Телевизор (июль 2008)
Шрифт:
Не оставлять человека наедине со своими мыслями и впечатлениями, безостановочно обрабатывать его сознание - это, несомненно, оставленная в наследство черта советского типа общественных отношений. Пластическим его выражением служит, на мой взгляд, знаменитая гигантская женщина, размахивающая по воле Вучетича мечом над Мамаевым курганом. Водруженная или, скорее, нахлобученная на курган, она господствует над огромным пространством и лишает тех, кто идет к кургану, возможности сосредоточения (испытала на себе; не удалось когда-то остаться наедине с мыслями о том времени, когда отец рядовым пехотинцем удерживал вместе
Точно так же сама плотность литературоведения, вываленного на страницы учебника, настраивает учителя на беспрерывное впихивание в головы учащихся этих продуктов весьма средней рефлексии. Но речь сейчас в первую очередь не об учебнике и даже не о том, как сделать, чтобы большинство (а не замечательное меньшинство) учителей было «на уровне», а о месте произведений русской литературы в российской школе.
Как, интересно, усвоить все эти интерпретации, если ты саму книгу не читал и читать не собираешься? («Что я, мыла объелся - „Войну и мир“ читать?»)
Секрет ларчика, который просто открывался, был объявлен еще в 1915 году, но мы, как известно, долго запрягаем; а потом либо быстро едем невесть куда, либо никуда не едем, а напряженно ищем свой особый, ни у кого, оборони Бог, не заимствованный путь. «Совершенно необходимо, - писал Б. М. Эйхенбаум, - чтобы текст каждого изучаемого произведения прочитывался в классе, хотя бы частями, потому что никакой пересказ, никакая „характеристика“ не может заменить текста». Прибавить к этому нечего.
Советская власть, выстроившая идеологическое общество, не могла оставить человека наедине с дореволюционными текстами. Вернув в середине 30-х годов классику в школы и освободив ее вроде бы от определений типа «„Горе от ума“ - барская пьеса», а «„Мертвые души“ - выражение идей мелкопоместного дворянства», она все равно десятилетиями обламывала литературу в школьном преподавании на свой лад, навсегда отвращая от Пушкина и Лермонтова. Только тогда об этом помалкивали, а сейчас говорят вслух. Учителей же, которые способны вызвать и усилить любовь к классике, и тогда, и теперь - по несовершенству рода человеческого - было, есть и будет меньше, чем иных.
Но поскольку школьное поле вот уж сколько лет как расчищено все-таки от прямой догматики, то самое время радикально реформировать уроки литературы.
А именно - не менее получаса из 45 минут каждого урока читать вслух классические тексты. Частично - учителю, частично - умеющим читать не запинаясь и не бубня школьникам. Это - не то, что всем нацепить наушники с аудиокнигами: чтение вслух на уроке, если чтецы к тому же сменяют один другого, оживляет внимание, создает некое действо - вместо пассивного, сегодня господствующего, потребления информации.
А что же учебник? «Учебник должен представлять собой исключительно справочную книгу, в которой ученик мог бы найти изложение биографических фактов, хронологию произведений, литературу о писателе и проч. Все остальное должно быть исключено. Работа должна слагаться из чтения текста с попутными остановками, из беседы учителя
А кто же, собственно, будет служить оператором, извлекающим из сочинений классиков тот нравственный потенциал и те эстетические представления, ради которых, собственно, и весь сыр-бор?… Взять на себя эту функцию удастся (и давно удается) какой-то части учителей - тем, у кого есть в наличии и потенциал, и представления (я у одной из таких словесниц училась). Но главным остается установление непосредственного контакта школьника с текстами. Многосложное устройство литературы таково, что тогда она каким-то образом сама заряжает потенциалом и формирует эстетическую компетенцию. Правда, только в детстве и отрочестве. Ну, еще в юности - очень недолго. А дальше уж - по Твардовскому: «Как в тридцать лет /Рассудка нет, - / Не будет, так ходи».
… Говорилось уже, что немалая часть конкурсантов узнала-таки авторов фрагментов - одного, двух или даже трех. Встречались и ошибки, не менее ценные, чем точное знание: когда, например, Гоголя принимали за Гончарова или о фрагменте из «Легкого дыхания» девочка написала с неуверенным вопросительным знаком - «Тэффи?»
Но были вещи для меня совершенно непостижимые - хотя люблю биться до конца, разгадывая загадочное. Обычно не угадавшие называли других известных писателей. Но были десятки работ, где авторами прозаических фрагментов были названы знаменитейшие поэты, включая Некрасова, Блока, Маяковского, Ахматову, Есенина.
Вот здесь я стала в тупик и выйти из него самостоятельно не могла. И преподаватели филфака Якутского университета, с которыми я встретилась вечером уже после своей лекции о современной литературе для городской интеллигенции, тоже объяснения не находили. И обратилась я к студенту филфака, получившему первую премию среди студентов:
– Это же ваше поколение - ну, в чем тут дело? Можно принять Толстого за Тургенева. Но как можно прозу Толстого принять за стихи Тютчева или Ахматовой?
И он сказал:
– Я, кажется, понимаю. Это из-за тестов. Сейчас в школе много их предлагается. И всегда один вариант - правильный, а остальные - просто абсурдные, из другой совсем оперы. И если не знают ответа - просто, чтоб заполнить пустое место, лепят все подряд. Так и тут, видно, сделали.
Вот они, ЕГЭ-то, до чего доводят.
II.
Не подумайте только, что я присоединяюсь к одному из излюбленных сегодняшних обобщений: школьники ничего не читают.
«Никто», «ничего» - это все от лени, от потачки себе. Замечательное словесное средство, избавляющее от утомительных наблюдений, раздражительных размышлений, ну и, соответственно от усилий и действий.
Сложность, интересность и драматичность жизни внутри нашей страны в немалой степени определяется тем, что страна очень большая. Несмотря на отвратительные демографические прогнозы, сегодняшние 140 миллионов - число внушительное. Потому и тех, кто не читает, полно, и тех, кто читает, немало. Те 5-6 человек в классе, которые Пушкина все-таки читают, - это уже в абсолютном выражении весьма внушительное число.