Русский американец
Шрифт:
Но как же удалось Насте Луговой уйти из-под замка?.. Молодой девушке помогла в этом ревность.
У пана Джимковского была экономка, полная, дебелая Каролина Карловна; она-то и выпустила Настю из запертой горницы в мезонине, считая ее своей соперницей.
Каролина Карловна, несмотря на свои почтенные годы, готова была ревновать пана Джимковского ко всем женщинам на свете. Джимковский, исполняя приказание Тольского, скрыл от своих домашних новость о прибытии Насти, скрыл и от Каролины Карловны. Но немка была хитра: ей удалось узнать все
Ревнивая экономка устроила Джимковскому бурную сцену. Сколько ни оправдывался он, сколько ни старался уверить свою подругу жизни, что между ним и Настей нет ничего "непозволительного", разошедшаяся немка не верила и продолжала кричать, упрекая пана.
– - Ну как же мне убедить тебя, Каролинчик, что я тут ни при чем?.. Ведь эту красивую дивчину привез пан Тольский. Я и сам не рад гостье... Но ты знаешь, какой буйный нрав у пана Тольского: не сделай по его, так он убьет... Тольский привез девчонку и приказал беречь ее. Вот я и берегу...
– - успокаивая немку, сказал Джимковский.
– - О, ты очень хорошо бережешь эту паршивую девчонку!
– - на ломаном русском языке скандалила немка.
– - Сам ходишь к ней утром и вечером, подолгу говоришь с ней... о чем, интересно?
– - Да мало ли о чем, Каролинчик? Всего не запомнишь!
– - А я знаю, знаю... ты... ты о любви говоришь! Я вырву тебе глаза... Я сумею отомстить за себя... за свою честь...
И ревнивая Каролина Карловна уже приготовилась привести свою угрозу в исполнение, то есть выцарапать глаза у Джимковского, но тот заперся в своей комнате; сколько ни грозила и ни стучала немка, он ее не впустил.
В бессильной злобе Каролина Карловна поклялась избавиться от своей мнимой соперницы; она решила завладеть ключом от мезонина, который Джимковский всегда держал при себе, и это удалось ей в следующую же ночь.
Наскоро одевшись, тихо вышла она из спальни и направилась в мезонин, вооружившись потайным фонарем.
Настя еще не ложилась спать, хотя было довольно поздно. Она печально сидела у стола, предаваясь невеселым мыслям о своей участи.
"От этого негодяя ждать мне хорошего нечего... Добровольно я не пойду с ним под венец, так ведь он и силою меня заставит. Или, еще хуже, просто так мною завладеет... Только совершить это злодеяние ему не придется: я скорее убью себя... его... Этот грех Господь простит мне: ведь я спасаю свою честь..."
И вот среди тишины до слуха Насти донесся звук шагов.
– - По лестнице кто-то идет... Уж не Тольский ли?.. Наверное, он... Что же, пусть его -- у меня теперь есть защита, -- вслух произнесла молодая девушка и достала из небольшого шкафчика нож, припрятанный ею во время обеда.
Настя услышала, что кто-то отпирает дверь, и, не выпуская ножа, сделала к ней шажок. Вот дверь отворилась, и Настя увидала не ненавистного ей человека, а толстую немку с фонарем в руках.
– - Вы кто? Что вам надо?
– - с удивлением глядя на смешную фигуру Каролины Карловны, спросила Настя.
Пожираемая ревностью, немка кое-как объяснила, коверкая русский язык, причину своего прихода ночью в мезонин.
– - Как, вы... вы хотите, чтобы я отсюда ушла?
– - радостно воскликнула Настя.
– - Но как же сделать это?
– - Я выпущу вас за ворота. Скорее наденьте свою шубку и следуйте за мной!
– - повелительно сказала Каролина Карловна молодой девушке.
– - Сейчас, сейчас... Я... я так рада! Как и чем мне вас благодарить?
– - В благодарности я не нуждаюсь. Я ревнива... Мне нужен покой... Вы готовы?
– - Да, да, готова.
Настя поспешно надела шубейку и последовала за толстой немкой, которая уже спускалась с лестницы. Вскоре они очутились во дворе. Каролина Карловна подошла к воротам и отворила калитку, запираемую только засовом.
– - Ступай на все четыре стороны!
– - выпуская Настю, как-то ехидно промолвила немка.
Калитка за ней захлопнулась, и Настя очутилась на свободе.
– - Боже, благодарю Тебя!
– - с чувством проговорила она и перекрестилась.
Молодая девушка огляделась: местность была ей незнакома; она не знала, куда ее привезли и где держали взаперти.
– - Пойду прямо, авось куда-нибудь выйду, -- проговорила Настя и отправилась прямо по Пресне.
Ночь стояла темная. Настя шла по незнакомым улицам, робко оглядываясь по сторонам. Вокруг было пусто: направо и налево тянулись одноэтажные деревянные домишки и нескончаемые заборы; ни одной живой души не попалось ей навстречу.
Так дошла Настя до Пресненского моста, поднялась на гору и вышла на Малую Никитскую. Эта улица была уже знакома Насте, и она зашагала по ней смелее.
Наконец она подошла к родному дому и принялась стучать в запертые ворота.
Заспанный дворовый сторож, узнав голос Насти, отпер калитку и радостно воскликнул:
– - Барышня, голубушка, вы ли это?
– - Я, я, Иван. Что, папа дома?
– - Дома, барышня-голубушка, дома.
– - Чай, спит?
– - Уж где! До сна ли барину? По вас все тужит. Вон в оконце ихней горенки огонь виднеется, стало быть, не спит.
Майор Луговой и на самом деле не спал. О сне и речи быть не могло: он исстрадался и нравственно и физически. Не прошло двух суток, как похитили его дочь, а он уже сильно изменился: похудел, как-то осунулся, сгорбился, не дотрагивался ни до еды, ни до питья. Мучительная неизвестность заставила его переменить свой нрав, дотоле сварливый, и стать совершенно другим человеком: ни упрека, ни даже грубого слова не слыхали дворовые за то, что дали увезти барышню.
"Была дочка, единственная утеха, для которой я на свете жил, и ее теперь нет со мной! Где она, что с ней, про то ведомо одному Богу. Настюшка, голубушка, где ты, моя сердешная? Откликнись, подай голосок! Не пережить мне этого несчастья. Я не ропщу, да и роптать не смею: по делам и наказание мне послано..." -- таким мыслям предавался старый майор, сидя ночью в своем кабинете.
Он не слыхал, как стучали в ворота, до него донесся только стук в сенях.
"Стучат? Кто бы это мог быть? Может, из дворовых кто-нибудь? Да что же это Савелий не отпирает? Разоспался старик!" -- подумал Луговой и, разбудив камердинера, приказал узнать, кто там явился.