Русский боевик
Шрифт:
— Ученый еврей в очках — это больше чем штамп, — объяснил он. — Это символ еврейского кретинизма. Меня зовут Лев Пушкин, очень приятно, и так далее. Сейчас я буду сплетничать.
Все повернулись к нему. Некрасов кивнул Пушкину мрачно. Они с Пушкиным были, очевидно, знакомы.
— О, здесь есть коньяк. И даже чистый стакан. Вы знаете, — засплетничал Пушкин, ворочая в ладонях снифтер, — а Трувора на самом деле зовут Порфирий. В детстве родители называли его Пуся. Впрочем, это совершенно не важно, совершенно!
Некрасов нехотя вернулся
— Мне по секрету сообщили армейские, — доверительно продолжал Пушкин, — что здесь где-то присутствует сам, лично, знаменитый, великолепный Кудрявцев, светоч, надежда и радость новгородской исторической мысли! Где он?
— Лев, не пролейте коньяк мне на брюки, — наставительно сказал Некрасов. — Кудрявцев у себя в номере.
— Сидит и глядит на одинокую лучину, — решила сострить Марианна.
Во время второго выступления она, профессионально пропагандируя теорию Кудрявцева, неожиданно поймала себя на том, что почти верит в то, что говорит. Эта мысль с тех пор не давала ей покоя.
— Некрасов, мне все про вас говорят, что вы веселый и заводной, — Пушкин повернулся к Некрасову. — Но как только мы с вами встречаемся, вы почему-то сразу переходите на менторский тон и становитесь невыносимо скучны.
— Вы кто по профессии? — спросила Марианна.
— Биохимик, естественно, — живо откликнулся Пушкин. — Биохимия — самая передовая наука сегодня. Ого-го, какая наука! Страсть!
Он сделал большие глаза. И Марианна невольно улыбнулась.
Уединившись у рояля с Некрасовым, Пушкин слегка посерьезнел и спросил более или менее напрямик:
— Ну и чего здесь… э… вообще-то?
— Вам не сказали?
— Мне сказали, что настало новое время и что я должен прочесть что-то вроде импровизированной лекции на тему кризиса в научном мире. Перед телекамерой. Неужели действительно переворот?
Некрасов вздохнул.
— Может и переворот. Электричества нет. Скоро горячей воды не будет. Из гостиницы никого не выпускают. Вас сюда привезли наши доблестные солдаты?
— Да.
— Читать лекцию.
— Да, представьте себе. Кризис в научном мире — это, знаете ли, та еще тема, — Пушкин недовольно наморщил пухлые щеки, втягивая судорожно ртом воздух — очевидно, он недавно бросил курить. — Я бы с гораздо большим удовольствием прочел бы лекцию об антисемитизме.
— В научном мире?
— Можно и в научном, какая разница. Антисемитизм — такая тема благодатная, а главное — все сочувствуют, или делают вид, что сочувствуют, или сочувствуют во имя общего прогресса, или начальник еврей — да мало ли что! Но — сочувствуют, а это самое благодатное и есть. Евреев всем жалко, или делают вид. А науку никому не жалко. Скажут — так ей и надо, науке — вот и провал лекции. Кто этот негр? Москвич?
— Вообще-то он американец.
— Настоящий?
— Какой-то знакомый Трувора, подозрительный тип. Но дело не в нем. Знаете, у всех нас здесь имеется совершенно реальная возможность не выйти из этого заведения
— Да? — Пушкин загрустил. Видно было, что он не очень в это верит, но ему все равно грустно. — Ну вот. Вот тебе и лекция. И связи нет. Жена у меня испереживается вся. Она у меня хохлушка, сковородками кидается, когда истерикует.
— Часто истерикует?
— Последнее время очень часто. С тех пор как дети разъехались — сын в институт, дочь замуж вышла. Ее дети, между прочим, не мои. Дура. Все время орет. Кричит — блядь, столько богатых жидов кругом, угораздило меня именно за тебя выйти, козел, шантрапа бесштанная, хуже москаля! Что толку с того, что ты ученый? Ученые на мерседесах ездят, а у тебя на троллейбус денег нет. И так далее. А вы женаты?
— Разведен.
— Везет же людям. Вы тоже им лекции читаете?
— Да.
— О праве?
— Об экономике.
— Глупо как-то. Телепередачи с лекциями, а телевизоры не работают по всей области.
— Послушайте, Лев, вы действительно не понимаете, что происходит, или прикидываетесь?
— Хмм…
— Странно как-то. Область уже третий день существует, как независимое государство — и никто почему-то не воспринял это всерьез. До сих пор.
— Есть вещи поважнее.
— Например?
— Тепедию разгромили — раз. Ближний Восток — а там евреи — два. Америка — три.
— Перестаньте вы…
— Я серьезно. Вы разве не заметили? Нынешнее поколение русского народа — единственное в мире, полностью посвящающее все свободное и так называемое рабочее время рассуждениям об Америке. Иногда отвлекаются на евреев, реже на гомосексуализм. Плюс немного трепа о патриотизме и хачах. Но в основном — об Америке. Какие американцы тупые и бескультурные, и как они всех завоевать хотят, и особенно нас.
— Лев, ваше непрерывное общение с мещанским сословием не идет вам на пользу.
— Вы совершенно правы, Некрасов. Я хотел отвлечься и купил билет на представление мисс Акопян. Давно не видел, как фокусы показывают, но его почему-то отменили. Возможно в связи с переворотам и независимостью Новгородской Области. Хотя это, наверное, плохо. Поскольку политика не должна вмешиваться в дела искусства.
— Мисс Акопян находится здесь.
— Как — здесь?
— Здесь. На верхнем этаже, в пентхаузе. И даже устраивает представления. Программа у нее, правда, несколько необычная, но сегодня вечером вы ее наверняка увидите.
Пушкин высоко задрал левую бровь, изображая недоверие.
— А балетную труппу наш хват и умелец Трувор не пригласил ли заодно?
— Вы все еще находите происходящее смешным?
— Не очень, — признался Пушкин. — Заварили кашу. Но в конце концов чем мы хуже Грузии или Украины? Нынче все отделяются.
— Да, пожалуй, — машинально согласился Некрасов. — Сука Кудрявцев! — неожиданно со злобой сказал он, кусая губы. — Скотина. Ишь какой умный. Заболел он. Я бы тоже заболел сейчас. Но мне никто не поверит. А ему поверили. Не сразу, но поверили.