Русский диверсант
Шрифт:
— Товарищ командир? Боле вроде никого.
Значит, Дюбин уже заглянул в землянку. Ловкий. Напрасно Степан боялся, что ненадежный у него напарник. А он и первого завалил, и тихо, как надо, и землянку успел осмотреть. Слава богу, в ней пусто.
— Там у них землянка. Вход из сарая есть. Пусто там. — Дюбин торопливо застегивался. — Шинелькой я его — накрыл… Как приказано, без стрельбы…
Они протиснулись в узкий лаз. Землянка оказалась неглубокой. Стоять можно было только на коленях. В углу на ящике горела сальная плошка. Посвечивала
— Во как устроились. Тепло, светло, и мухи не кусают. — И Дюбин понюхал в котелках.
— Отставить, Дюбин.
— Да я так, только полюбопытствовать. Котелки у них, товарищ командир, удобные. С крышками. Если что, и не разольешь…
— Если что, Дюбин?
— Да это я так…
— Вот что: иди сейчас к орудию. Ты же артиллерист?
— Ну да, служил в дивизионе полковушек. Только у моей пушки ствол был не длиньше, чем у винтовки. А эта махина вон какая! И с какой стороны к ней подходить, я не знаю.
— Пушка — не кобыла, Дюбин. Копытом не ударит, если даже и не с той стороны подойдешь. Принцип тот же. Заряжай, прицеливайся и стреляй.
— Не скажи.
— Ладно рассуждать, Дюбин. Иди к пушке. Посмотри там, что и как. Только ничем не греми.
— Стрелять, что ль, надо?
— Может, и надо.
— Да я ж… Я с «сорокапятки» стрелял. А тут вон… Грознее тещи!
— Ты наводчик?
— Наводчик.
— Иди. Если что непонятно, спросишь. Но самое главное — наблюдай за деревней и дорогой.
Степан сунул за ремень две гранаты, откинул дерюгу, вылез наружу. Немец лежал в той же позе, выбросив вперед руку. Степан перелез через него. Вытащил из ниши пулемет. Перекинул через плечо ленту.
Пулемет они установили немного в стороне от зенитки, чтобы контролировать отрезок шоссе от леса до деревни и выезд из деревни, а также крайние дворы и поле до леса.
В деревне было по-прежнему тихо. Но это могло означать и то, что вторая группа еще не приступила к выполнению своей задачи.
— Дюбин, ну что там? Разобрался?
— Да хрен ее мамушку знает, товарищ командир, — ответил из темноты Дюбин. — Надо было Прибылова с собою брать. Он при большой пушке служил. При гаубице. А я что ее трогать буду? Еще сделаю что-нибудь не так, весь механизм в негодность придет. Тут вон сколько разных частей. Как в самолете.
— Артиллеристы… вашу мать! Чему вас только учили?
— Меня учили из «сорокапятки» стрелять.
— И что, научили?
— Научили. Стрелял.
— И попадал?
— А кто ж ее знает. Может, и попадал. Один раз, тут, недалеко, батарея наша по танкам ихним стреляла. Один загорелся. А кто поджег, разве узнаешь? Может, и мой снаряд попал куда надо.
— Значит, ты, Дюбин, танк подбил? Герой.
— Я этого не говорил.
— А
— Да я вижу, и прицел здесь побольше нашего. А значит, поточнее. И маховики… Вон как легко ходят!
— Вот и осваивай. Нам танк с обозом надо будет прикрыть, пока они по дороге пойдут.
— Мы что, товарищ командир, здесь остаемся?
— Не остаемся, но с полчаса посидим. А что ты сразу испугался?
— Да в заслоне опять… Я-то в плен как попал? А тоже в заслоне оставили. Оставили нас, пятерых, с нашей пушчонкой батальон прикрывать. Дивизион снимался и отходил на новую позицию. Словом, бежали. А нашему расчету приказ — дорогу оседлать и немца, коли он покажется, не пропускать. Остались мы с лейтенантом Нифонтовым одни. Пушчонку закатили в ровик. Приготовились. А с нами еще десять человек стрелков, с пулеметом. Вроде и войско. Народу порядочно. Снаряды есть. Ждем. А они на нас и не пошли. Обошли справа и слева, окружили и давай из минометов лупить. Лейтенанта убило, сержанта тоже. Пехота разбежалась. Расползлись, как мышата слепые, кто куда. Пулемет бросили… Глянул я, а они уже идут. Хенде хох… Вот я и подумал, что опять мне эта судьба…
— Тихо, кажись, идет наш фармазон.
Разведчики бежали краем шоссе. Что-то несли на плечах. Свалили возле зарядных ящиков тело, укутанное бабьей шалью. Золотарев, сверкая возбужденными глазами, сказал:
— Ну вот, начальник, наш трофей. Сработали тихо. Смены не видать. Чтобы его там не обнаружили, решили сюда доставить. Вот винтовка, патроны, штык. Куреха, как договаривались, моя. Остальное барахло — на всю братву. Я не жлоб.
— Молодец, Золотарев. А теперь, Полевкин, начинается твоя работа. Бегом к Воронцову. Скажи: пугь свободен, мы — на позиции зенитчиков. И пусть пришлет сюда Прибылова.
Воронцов сам вышел вперед, и, когда увидел в поле бегущего к ним разведчика, сам побежал навстречу.
— Полевкин, ну что там?
— Все в порядке, товарищ Курсант. Охрана снята. Захватили зенитку и пулемет. Степан просит, чтобы прислали туда артиллериста.
— Давай, бери Прибылова и — бегом.
Взревел мотор «тридцатьчетверки». Придавливая молодой березняк и елочки, танк выполз на опушку и снова пошел вдоль леса, держась старого, наполовину заметенного проселка, по которому, как видно, с самого первого снега никто не обновлял следа.
— Давай, давай, ребята, не отставать, — поторапливал людей Воронцов.
Сердце Воронцова прыгало под самым горлом. Снова его захватила упругая волна, и он уже знал, что надо делать, как поступить в следующее мгновение. И эта его уверенность передавалась бойцам. Они оглядывались на своего командира и поторапливали друг друга и лошадей.
Обогнули поле, оставляя слева бледные пятна деревенских крыш. Танк качнулся в глубоком кювете, прибавил оборотов и легко развернулся на просторном шоссе. Следом за ним шли кони.