Русский эксперимент
Шрифт:
Ф: Но такое состояние переходное, временное!
П: В этом мире все временное. В таком уродливо-гнилостном, трясинном состоянии Россия может существовать века.
Путь в Сверхсредневековье
П: Великий перелом, о котором я говорил, охватил все сферы общества, включая сферу сознания.
Ф: Ты в докладе говорил о том, что идеология на Западе приобрела чудовищные масштабы и силу.
П: Это мало сказать. Тут складывается своего рода сверхидеология. Это не только размеры, но новое качество. Сверхидеология включила в себя науку, культуру и религию.
Ф:
П: В науке практически дозволено все, что дает или сулит какую-то выгоду с точки зрения хозяев общества. Но в общественное сознание отбирается не все, что делается в науке. А то, что отбирается, подвергается идеологической обработке в определенном духе. Огромное число людей, занятых этим, готовятся профессионально так, что даже не замечают, что именно они в этом отношении делают. А в своей работе они поставлены в такие условия, что им просто нельзя безнаказанно выйти за идеологические рамки. Эти рамки не мешают практически ориентированной науке. А чтобы вырваться из них, нужны условия, которые могут выпасть на чью-то долю как случайность. И выход за их пределы не дает практических приложений сразу. Зато он встречает сопротивление тысяч специалистов, занятых в этой области и имеющих власть. Такая ситуация сложилась во многих науках — в логике, гносеологии, физике, психологии, социологии и т.п. Познание рождает идеологию, как и невежество, только более утонченную и еще более живучую.
Ф: Насчет культуры — ясно. Процесс замены советской идеологии на западную с поразительной силой и быстротой происходит у нас на глазах.
П: В современной культуре преимущество имеет все то, что приносит немедленный успех, не требует особых талантов и усилий в изготовлении, легко доступно потребителям, не требует подготовки в усвоении, занимательно, эффектно, легко забывается и т.д., короче говоря, поверхностно, скоротечно, необременительно. И свободно от нравственных ограничений. Зато во все так или иначе привносится элемент идеологии. Он опять-таки привносится в системе подготовки производителей и распространителей культуры. Тут теперь не идеология растворена во внеидеологическом феномене культуры, а культура погружена в атмосферу идеологии.
Ф: Ты различал идеологию и религию. А тут у тебя религия попадает в состав идеологии. Как так?!
П: Не идеологии, а сверхидеологии. Религия идеологизируется. Вера отходит на задний план. И в религиозной оболочке начинает жить нечто иное.
Ф: Это замечается и здесь. Большинство посещающих церковь не верят в религиозное учение, как верили раньше, и, строго говоря, являются атеистами. И сами попы такие. Лицемерие, притворство, игра!
П: Все 15 лет, что я живу на Западе, Римский Папа (Войтила) шляется по планете. На него собираются сотни тысяч людей. Это — массовый психоз. Зрелища. Телевизионные передачи. Пресса. Что в этом от религии в традиционном смысле, кроме некоторых ритуалов?! Тут религиозная вера так же извращается в интересах идеологического оболванивания масс, как и истина науки. И попробуй, начни анализировать это явление методами науки и предай гласности результаты! Раздавят, как в средние века. И никто за тебя не заступится.
Ф: Одним словом, по всем каналам мы движемся в новое средневековье.
П: В сверхсредневековье. Надвигается мир, чужой и враждебный всему тому, что развилось начиная с эпохи Возрождения и продуктом чего явился коммунизм. Да, что бы ни говорили на эту тему, коммунизм, а не западная демократия, был законным детищем ренессанса!
Ф: Солженицын, выходит, был прав!
П: И стал идеологом нового мракобесия.
Ф: Этот процесс неотвратим?
П:
18 сентября
Ф: Оппозиция заговорила твоим языком. Руцкой обвинил Ельцина и его сообщников в том, что они действуют по указке США, назвал их политическими авантюристами, призвал к восстановлению Советского Союза и ко всеобщему сопротивлению ельцинской политике.
П: Во-первых, я никого и ни к чему не призываю, тем более — к восстановлению Советского Союза.
Ф: Ты против?!
П: Ни против, ни за. Я на эту тему вообще мнения не имею.
Ф: А как же «новая человеческая общность»?! Московия?!
П: Она будет развиваться при всех условиях. Во-вторых, и горбачевское руководство действовало по указке США. И сам Руцкой в августе 91-го года был марионеткой США и политическим авантюристом. И остался таковым. В-третьих, призыв к сопротивлению ельцинскому режиму лишь прикрывает борьбу за власть.
Ф: Но кто бы он ни был, обстоятельства навязывают ему определенную роль.
П: Какую? Роль конъюнктурного конкурента Ельцина или роль организатора борьбы против всего того, что началось после 85-го года? Он случайный человек в политике. Дилетант. За ним нет сильной партии. Нет поддержки влиятельных сил и широких масс населения. Таких много. А будет еще больше.
Ф: Зачем?
П: Мутить воду.
Ночные разговоры
Ф: Ты еще в 85-м году утверждал, что Советский Союз вовлекается в состояние кризиса, что это будет первый в истории специфически коммунистический кризис, что он может быть преодолен только специфически коммунистическими методами, что в этой ситуации недопустимы никакие радикальные реформы в прозападном духе, что такие реформы приведут страну к катастрофе. Твой прогноз блестяще подтвердился.
П: Чему я не рад. Я бы предпочел ошибиться.
Понятно! Но допустим, наши правители прислушались бы к твоим словам, не начали бы губительную перестройку и кризис был преодолен на основе сохраненного коммунистического социального строя. Что ты думаешь, как пошло бы дальнейшее развитие страны?
П: Ты знаешь, я не люблю гадать по принципу «если бы». Но если уж ты так сформулировал проблему, поговорить можно. Будем только реалистами! И ограничимся только социальным аспектом внутренней жизни страны, т.е. допустим, что и Запад преодолел назревавший кризис, третья мировая война не произошла, в мире сохранилось статус-кво.
П: Усовершенствование техники планирования, увеличение прав первичных коллективов, предоставление большей свободы директорам и регионам, переход от колхозов к совхозам, укрепление партийного аппарата, модернизация промышленности и армии, сокращение международной политической активности, более активное вторжение в мировую экономику и т.д.
Ф: То есть все то, что декларировали и даже отчасти сделали реформаторы!
П: Да, но как, какой ценой, с какими последствиями?! То же самое можно было сделать без шума, «в рабочем порядке», без потерь и даже с выгодой. Предательство, на которое пошли высшие лица страны, не было необходимым и вынужденным. Оно было добровольным и исторически случайным. Это было преступление, а не политика.