Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира
Шрифт:
Но мы опомнились слишком поздно и ничего не успели.
Надеюсь, на остальных «ковчегах» догадаются раньше и сумеют перенять ценный опыт. Мне же остается только учиться — и учить, насколько хватит сил и времени. Выжить мои развивающиеся друзья сумеют и сами, но вот насколько они при этом останутся людьми — зависит целиком от меня одного.
Похоже, что одного…
Совсем недавно во время прожигания очередного прохода в одной из переборок мелкие перерубили кабель электропитания систем гибернации. Там пятикратное дублирование, этот кабель как раз и был пятым. Прежние четыре нашли и повыдирали из стен месяца три назад, тогда как раз была мода на плетеные фенечки, а у кабельных проводов такая красивая разноцветная оплетка…
Меня потрясает их детская бездумность. Когда в переборке выжигается дыра просто потому, что кому-то лень пройти полсотни метров и завернуть за угол. И ведь быстрее все равно не получится — расплавленный пластик жжется, приходится ждать, пока остынет.
Все равно прожигают и ждут.
Или BQT фенечки эти опять же…
Как это сочетается с повышенной выживаемостью? Но ведь сочетается же как-то!
Продовольственные склады разграблены. Месяц пировали до кишечных расстройств, вонь стояла чудовищная, думал, очистители не справятся.
Справились.
Думал ли я, что смогу выжить в таком вот, даже не знаю, как его назвать?
Тоже справился.
Человек способен привыкнуть к любому миру. Если в этом мире для него есть ниша и цель. Мне повезло — я местный кинематограф и цирк в одном лице. Пытаюсь сеять разумное, доброе, вечное…
Вру.
Ничего я уже не пытаюсь.
Только выжить.
За мною присылают почти каждый вечер. Иногда удается привлечь их внимание песней или сказкой, но чаще требуют примитивный театр теней.
Посыльного зовут Дохляк. Примитивный юмор, как же иначе обозвать отвратительно жирного типа? На нем драная офицерская форма, на ремне болтается палка сырокопченой колбасы — своеобразный символ власти, подобными мягкими дубинками Клык одаривает только самых приближенных. Съесть такой атрибут — верх глупости, но некоторые съедают. Просто так, хохмы ради. Они очень многое делают ради хохмы. Мне грех жаловаться — я ведь и жив-то только из-за их любви к бессмысленному веселью.
Но все же — интересно, что это за колбаса?
Несколько раз пытался прочитать название, но никак не удается, Дохляк вертит ее в руке, словно специально дразня. Знает, паскуда, что я готов убить за эту палку, вот и дразнится.
Убить его легко — он слабый и низенький, даже по меркам мелких. Ручонки тонкие и шейка хлипкая, несмотря на пухленькое пузичко. Схватить за цыплячью шейку и треснуть мордой о переборку, все мозги наружу и вылезут.
Только вот что потом?
Вряд ли Клык пошлет другого.
Без театра теней они проживут. Я же без гонорарных консервов загнусь очень быстро, столовская автоматика не работает, ее кабели тоже пошли на фенечки. Так что представления у Клыка — мой единственный шанс. Я это знаю. И Клык знает, что я знаю.
Потому и не боится присылать Дохляка со столь вожделенным символом власти на поясе. Я не лишу себя шанса на будущее из-за одноразовой возможности полакомиться.
Клык — умница…
Начало мая
Числа точно не знаю, провалялся в отключке довольно долго, если судить по отросшей щетине. У мелких не спросишь — для них все, что больше перерыва между двумя хавками, — уже «долго-долго», уточнять бесполезно.
Соседей у меня больше нет.
Двери… я еще могу понять, в этом есть какая-никакая, но все-таки логика. Но зачем выворачивать из стены экран коммуникатора? И чем им помешал противоперегрузочный кокон? Он ведь прочный, это же как постараться надо было, чтобы на ленточки…
В каюте Саныча стены грязно-бурые, в разводах уже подсохшего и свернувшегося. Похоже, он таки успел доделать свою пилу. А я-то думал — откуда эта вонь… хорошо, что моя каюта за углом, а то бы вообще жизни не стало, кондиционеры не справляются.
От непродолжительной прогулки разболелась нога и в глазах зеленеет — оно и понятно, последний свой гонорар до дома так и не донес, значит, кормежка была за двое суток до отключки, да и что там есть-то? Банка спаржи, с детства ее терпеть не мог. Ничего, сейчас доползу до каюты, а там и Дохляк припожалует, они же знают, что я очнулся, они всегда все знают…
Я им нужен.
Моя каюта — единственная во всем коридоре с почти целой дверью, только замок словно бы выгрызен огромной крысой — если, конечно, есть такие крысы, зубам которых поддается армированный керамопласт. Теперь понятно, чем они двери дербанили, хорошая у Саныча пила получилась…
Полежу на койке, отдышусь, запишу все. Я ведь давно понял, только признавать не хотел — не для кого-то пишу, для себя. И с самого начала только для себя и писал — знал же, что не будет читать никто. Кому интересны чужие дневники? Разве что будущим историкам. Но тогда мне надо было вырубать свои послания в камне, они сохранились бы на века. А в ежедневнике заряд не вечен. Хотя, конечно, неизвестно еще, кто из нас кого переживет. Чаю надежду, что все-таки я, меня подкармливают, хотя и скудно, а раздобыть исправный зарядник в наших условиях — из разряда малонаучной фантастики.
Впрочем, я уже мог бы быть мертв, а ежедневник все так Же помигивал бы желтеньким сигналом наполовину разряженного аккумулятора.
Мне повезло, не успел далеко отойти, кормильцы оказались буквально рядом — прибежали, отбили у диких, донесли до каюты. Я к тому времени, получив удар железякой в висок, представлял собою вполне готовый к употреблению продукт, кто-то из наиболее шустрых нападавших даже успел разрезать куртку и оставил на груди длинную царапину. Правда, неглубокую. Повезло. Еще более повезло, что выбранный потрошителем нож оказался довольно чистым, — ни одной целой аптечки я ведь так и не нашел и мелкие тоже, а я ведь им за нее обещал последний бенгальский огонь и три раза прокукарекать, они почему-то высоко ценят эту глупость. Приходится дозировать и кукарекать только по особым случаям.
Все-таки я им нужен.
Клык скалит острые зубки, похлопывает по колену ободряюще, щебечет:
— Сами съедим! Никому не дадим!
И заливается дробным смехом, довольный.
Поэт.
Это он шутит так.
И уже убил двоих, которые не поняли юмора. Ну или подумали, что в каждой шутке есть доля чего-то другого, кроме. Зря они так подумали. Думать вредно. И я, наверное, зря привередничал — последний был вполне себе ничего, здоровый такой и прожарен в меру… а консервов все равно надолго не хватит…