Русский флаг
Шрифт:
Он повел было речь о нравах в портовых городах Америки, но дверь осторожно открылась и в кабинет, пропустив вперед Губарева, робко, бочком вошел Чэзз. Завойко бросил взгляд в его сторону, помолчал какое-то время и спокойно приблизился к Чэззу.
– Ну-с, поручитель!
– проговорил губернатор с пугающим спокойствием.
Обрюзгшее, помятое лицо купца было неприятно, веки с мелкими прожилками вздрагивали. Зловещее спокойствие губернатора, хмурые лица офицеров - все это страшило его. Он открыл было рот, но Завойко перебил его:
– Уж не вздумал ли и ты бежать?
– Что вы, ваше превосходительство!
– пролепетал Чэзз.
– Я... заломил он в отчаянии руки.
– Будет!
– гневно прервал его губернатор.
– Будет тебе шута ломать! И, пронизывая купца ледяным взглядом, сказал: - Магуд убил Андронникова и бежал. Понимаешь? Бежал... Куда?
Чэзз упал на колени. Руки купца потянулись к Завойко.
Губернатор брезгливо подался назад.
– Губарев! Убери его! Головой ответишь!
– И, взглянув на протянутые руки Чэзза, приказал: - Взять в железа, а там поглядим!..
Скользнув глазами по лицам офицеров, подошел к накрытому столу и, когда затихли шаркающие шаги Чэзза, сказал почти конфузливо:
– Ну вот и отобедали, господа!
VI
Никольсон обставил похороны Прайса со всей возможной при военных обстоятельствах торжественностью. Ритуал похорон должен был напомнить матросам о всемогуществе британского флота.
Вслед за шлюпками к Тарьинской бухте подтянулись суда эскадры. На берегу приготовились к погребению адмирала. Но прежде нужно было похоронить убитых матросов. В складке между двумя холмами их торопливо забросали землей. Тут же предали земле бренные останки мичмана Тибуржа. Прозвучали скромные ружейные залпы.
И только после этого Никольсон ступил на берег с отборной командой матросов "Президента". На их плечах мерно колыхался гроб.
Так вот она, русская земля, повергшая в прах старого адмирала! Непокорная и загадочная земля! Никольсон ступает по ней нарочито тяжело, печатая шаг, как будто утверждаясь на этой земле, вопреки вчерашнему поражению. На прибрежном песке отпечатываются глубокие следы его сапог.
Следов множество. Сюда съезжают матросы, рывшие могилы, музыканты, офицеры... Точно так будет выглядеть берег у Петропавловска, когда англичане пойдут на решающий штурм. Всю землю покроют следы матросских сапог.
Будет так!
Обыкновенная, ничем не примечательная земля! Угрюмо встречают волну морщинистые скалы. Они словно укрыты огромной медвежьей шкурой: цепкий кустарник, мох, низкорослый пихтач и каменная береза образуют этот щетинистый покров. На отмелях - тусклое мерцание дресвы, плоские светлые камни, валуны, тронутые серо-зеленым мхом.
"Ничего особенного!
– думает Никольсон.
– Тишина, нарушаемая только птицами. Пугливое вздрагивание березовых листьев. Сколько раз высаживался британский солдат на чужие берега - они шумели широкой листвой пальм, отгораживались от пришельцев стеной джунглей, могучими кедрами, эвкалиптами, суровыми хребтами, таившими несметные богатства, - и не было земли, которая не принесла бы дань покорности Британии!
Так было в Индии, в Океании, на земле кафров, бушменов, в Бирме, на всех континентах мира. Так было в Китае, который дерзнул отказаться от торговых услуг ее величества королевы английской, от опиума из лучших сортов индийского мака! Так будет и здесь, на суровой русской земле. Ничего особенного в ней нет, в этой земле, которой устрашился Прайс, старик, выживший из ума..."
Под ногами сухо потрескивают сучья, выскальзывают, словно разбегаясь в страхе, скрипучие кругляши, шуршит песок, и покоряются человеку цепкие, упругие ветви кедрового стланика.
Земля осыпалась под ногами матросов, несших гроб. В душе они проклинали адмирала. Дубовый гроб, жилистое тело адмирала, тяжелый парадный мундир, золото погон и нарукавных нашивок, адмиральская шпага трудная ноша для людей, которым приходится брести в гору, по неровной, сыпучей земле.
Никольсон слышал учащенное, с присвистом дыхание Депуанта. В белых панталонах и синем мундире на ярко-красной подкладке, пунцовый от напряжения, Депуант напоминал попугая.
Он легко подтолкнул Никольсона локтем и, скосив глаза, посмотрел в небо.
– Смотрите, они уже улетают!
Крикливые гуси, быстрые казарки, свиязи и клоктуши собираются в стаи, поднимают оживленный гомон на открытых холмах, волнуются в заливе, на озерах. Начинался отлет птиц на юг.
Черные суда в Тарьинском заливе, сине-красные мундиры и высокие фуражки французских артиллеристов с султанами над козырьком, красные и белые рубахи матросов - все это беспокоит птиц, привыкших проводить свои предотлетные советы в патриархальной тишине.
– Улетают!
– повторил Депуант со вздохом зависти.
Мелькнул в памяти далекий, недостижимый берег Нормандии.
– Ничего, господин контр-адмирал, - сказал Никольсон, - я обещаю вам хорошую охоту. Тут должна быть и лесная зимующая птица: глухари, рябчики, куропатки. Еще пригодятся наши штуцеры...
Капитаны судов дружно работали лопатами, заваливая могилу Прайса комьями земли.
На судах скрестили реи, отдавая последнюю дань покойному адмиралу. Раздались орудийные залпы. Вспугнутые птицы поднялись в безоблачное небо и устремились на юг, на лету перестраиваясь для трудного, далекого путешествия.
Офицеры и матросы поспешно покидали берег. Ни у кого не было желания задерживаться здесь, хотя впервые после Гонолулу матросы чувствовали под ногами твердую почву. Тревожило безлюдье, столь странное после вчерашнего боя, настороженный строй деревьев, рассыпанных по холмам, как солдаты в цепи, дыхание густого, непроницаемого кустарника. Никольсон тоже покинул берег с чувством облегчения.
На широкой отмели остался один катер.
У могилы Прайса еще возились матросы. Они украшали могильный холм дерном и вырезали в коре высокой березы, в тени которой лежал Прайс, две буквы "Д. П." - Дэвис Прайс.