Русский флаг
Шрифт:
Вскоре пленных вернули на "Пик".
Никольсон остановил свое внимание на степенном и, казалось, подавленном событиями Зыбине.
– Посмотри-ка, дружок, карту, - обратился он через переводчика. Верно ли, что эта дорога удобна для десанта?
– Отчего не поглядеть, - согласился Зыбин.
– Ну-ка, дай мне ландкарт!
Матрос долго вертел в руках листок с чертежом Магуда.
– Не знаю, - сказал он наконец.
– Не по-нашему тут писано.
– Верно ли, что между горой и озером лежит широкая, удобная дорога? уточнил Никольсон.
– В порту, что ли?
– озабоченно поглядел на него Зыбин.
– В Петропавловске, - подтвердил переводчик.
– И-и-и, этого мы вовсе не знаем...
– Как так?
– Мы люди морские, здешних мест не знаем.
– Должны знать, - повторил переводчик слова Никольсона.
– А как же нам знать, коли привезли нас сюда в скорбуте! Мы здешнюю землю только в гошпитальное оконце видели.
– Лжешь, старый!
– Грех в мои-то лета врать. Мы с "Авроры". Еще в Кальяо бок о бок с их блистательством стояли, - простодушно улыбнулся Зыбин.
Ужимки матроса не обманули Никольсона. Он пустил в ход тяжелые сапоги.
– Бей, бей, барин!
– злобно приговаривал Зыбин, руки которого были схвачены наручниками.
– Хоть кнутами бей! Кнут не архангел, души не выймет, а правду скажет. Задохнешься ты нашей правдой!
Ехлаков тоже отпирался и отвечал на все вопросы упорным движением головы. Кулаки англичанина отскакивали от его постепенно темневших, отливавших красной медью скул.
– Азиат!
– орал Никольсон, взбешенный упорством русских.
– Татарин! Будешь у меня болтаться на рее!
Дошла очередь и до Киселева, старого матроса, доживавшего свой век в Петропавловске, в собственной избе, с женой камчадалкой. Киселев знает окрестности Петропавловска как свою избу, не раз видел в порту Магуда.
– Не могу знать!
– ответил вполголоса Киселев и почувствовал облегчение оттого, что слово уже сказано и теперь он будет упрямо стоять на своем.
– Ах ты, шелудивый пес!
– Магуд подскочил к Киселеву и сгреб в кулак его седой ус.
– Кому же знать, как не тебе!
Магуд нанес старику удар в подбородок. Мир покачнулся. Воды залива взметнулись, встали холодной голубой стеной, а затем стена рухнула и глазам открылась дорога.
...Белая, усыпанная толченым известняком, схваченная дождями и зноем дорога у Никольской горы. Плотная лунная дорога, мерцавшая даже в беззвездные ночи.
Глаза Киселева были закрыты, но он ясно видел перед собой эту дорогу, ее ленивый, вольный изгиб, ее озорную игру с зеленой Николкой: то подойдет совсем близко, прильнет к мшистым скалам, то отбежит на много саженей, и вьется и манит белизной.
Новый удар потряс матроса.
Дорога разбилась на тысячи кусков, и каждый рассыпался пучком жарких искр, беснующихся, обжигающих мозг.
– Не ты ли всегда торчал на посту у арсенала?
– закричал Магуд.
...Многие годы стоял он на часах у порохового погреба. В январскую пургу, когда снег заметает избы до самых крыш, и в теплые летние ночи. Как хорошо здесь летом! За Николкой прохладно дышит залив, огромный, как море. Гул шагов по сухой, звонкой дороге издалека извещает часового о путнике. Его не нужно бояться, думать, что он подкрадется к пороховому погребу и отнимет у старого матроса кремневое ружье. Тепло человеку среди своих!
От сильного толчка Киселев упал на колени. Он выплюнул кровь на светлые доски палубы и еще раз прохрипел:
– Не могу знать...
Зеркальная поверхность Култушного озера завертелась перед его глазами... Затем озеро исчезло, открыв полутемную избу и смуглое лицо пожилой камчадалки. Из-под длинных темных ресниц медленно ползут слезы, оставляя след на смуглом, нежном лице женщины, на котором старый матрос не замечает ни морщин, ни чересчур острых скул. Нежная, лучшая, как и каждая любящая женщина и мать...
– Не могу знать!
– прошептал Киселев, сгибаясь и закрывая живот.
Удары падали тяжело, тупо. Киселев лежал на палубе - теперь было удобно бить сапогами.
Кровь хлынула из горла старого матроса, и он потерял сознание.
Когда Магуд оказался рядом с Удалым, тот плюнул в лицо удивленного американца. Магуд узнал своего старого противника. Гнев вернул Семену энергию и живость.
– Что, узнал?
– прохрипел Удалой, смотря на него воспаленными, страшными глазами.
– Оботрись, кат! Никуда ты от меня не уйдешь до самой смерти.
Магуд бросился к Семену, но Никольсон остановил его. Простое убийство не входило в расчет капитана. Пленных следовало возвратить на французский фрегат - Депуант не отменял своего приказа.
– Полегче, хватит, - сказал Никольсон, перехватив руку Магуда.
– От него ничего не добьешься, уж мы пробовали...
Хотя пленные ничего не сказали, старшие офицеры эскадры, одобренные сведениями Магуда о гарнизоне Петропавловска, настаивали на высадке. Даже осмотрительный и осторожный Ла Грандиер, капитан "Эвредика", считал, что высадка неминуемо должна быть успешной.
Феврие Депуант поддался общему подъему. Ему тоже показалось теперь все таким простым, осязаемым, достижимым. Остатки сомнений исчезли.
– Мы будем завтракать в Петропавловске, - воодушевился Депуант. Прошу вас позаботиться обо всем, захватить провизию, вино, одеяла, тюфяки, аптечки... Материалы для заклепки русских орудий...
– Будет нелишним захватить и наручники для пленных, - вставил Никольсон.
– Эта вещь часто совершенно необходима.
Высадка была назначена на 24 августа.