Русский флаг
Шрифт:
Англичане ускорили шаг. Оставалось не больше двухсот шагов. Зарудному показалось, что он встретился глазами с офицером и уловил в них пренебрежение. Пора! Завойко поднял согнутую в локте руку и выжидательно смотрит на Зарудного. Если пропустить нужный момент, волонтерам придется плохо.
– Пали!
– скомандовал Зарудный.
Пушка выстрелила картечью. После трех выстрелов, откатившись слишком сильно, пушка свалилась в яму, заросшую травой.
Картечь пробила брешь в первых двух линиях англичан. Со стоном упали раненые. Матросы подхватили их на руки и в замешательстве установились.
Зарудный бросился вперед, увлекая за собой волонтеров.
Англичане повернули и побежали быстрой рысцой, унося убитых и раненых.
– Во как бегут! Славно бегут!
– закричал рядом с Зарудным Никита Кочнев.
Справа, вдоль озера, растянулась цепочка морских стрелков Паркера они тоже бежали к заливу. Зарудный понял - Гезехус отогнал аванпосты неприятеля.
Пришлось остановить возбужденных, орущих волонтеров: соединенный отряд англичан мог легко перебить людей Зарудного.
Едва остановились, как слева, на склоне горы, послышался топот и громкие крики. Зарудному показалось, что англичане, овладев вершиной горы, бегут вниз, чтобы ударом с фланга и тыла уничтожить стрелковые заслоны. Но когда мимо Зарудного пробежал полицмейстер Губарев, а за ним показался и весь его отряд, Зарудный почувствовал некоторое облегчение.
Завойко уже спешил к месту неожиданной встречи двух отрядов. От Озерной батареи бежал, придерживая саблю, Арбузов, а за ним Гезехус.
Поджидая Завойко, Зарудный видел, как скатывается с горы отряд матросов с "Авроры", - среди них были и шлюпочные гребцы, одетые в красные рубахи, принятые Зарудным за мундиры англичан. На вершине горы сухо потрескивали штуцерные выстрелы.
Зарудный никогда не видел Завойко таким, как сейчас: он смотрел на Губарева широкими от бешенства, злыми, беспощадными глазами и, казалось, готов был ударить полицмейстера.
– Почему оставили гору без боя, без сопротивления?
Поручик обмяк, отвел глаза от бледного лица губернатора.
– Виноват-с, ваше превосходительство. Спешил на помощь батарее поручика Гезехуса.
Гезехус хотел что-то сказать, но, как всегда, от большого волнения стал заикаться. Обстановка была не такая, чтобы ждать, пока Гезехус разрешится фразой. Арбузов величаво молчал и уничтожающе смотрел на Губарева, точно говорил: "Вот они, ваши-то подчиненные, господин губернатор, полюбуйтесь!"
– Как ты смел? Без приказа, без моего разрешения!
– Виноват-с, - тупо повторял Губарев.
– Виноват-с... Только я не от смерти, а к смерти бежал...
– Всё слова. Дурацкая болтовня... Не о твоей жизни дело идет... Теперь, гляди, и флотские побежали... Где неприятель?
– На гору подымается...
– На гору...
– Завойко подался вперед и сорвал погоны с приземистого Губарева.
– А ты с горы? Грабители в дверь, а ты в окно: пропадай добро, жена, дети...
– Виноват-с, виноват-с...
– растерянно твердил поручик.
– О вине потом, - проговорил Завойко, шевеля белыми от бешенства губами, - если голова цела останется. Пойдешь в бой простым волонтером. Гардемарин Колокольцев!
– приказал он стоявшему в резерве юноше. Приказываю: немедля подняться на гору и занять оставленную позицию. Умрите, а назад ни шагу!
Колокольцев повернул отряд, но было уже поздно. Неприятель появился на гребне Никольской горы, от перешейка до северной ее оконечности. К выгодной в стратегическом отношении площадке, которую недавно занимал Губарев, подходили и англичане из партии, отступившей от батареи Гезехуса. Морские солдаты использовали оплошность полицмейстера.
Теперь и маленькому отряду аврорцев, которым командовал переброшенный с Кладбищенской батареи мичман Попов, пришлось отойти, чтобы не быть окруженным неприятелем. Но сегодня Попов чувствовал себя спокойнее, чем 20 августа, когда его артиллеристы заклепывали орудия Кладбищенской батареи. Он принял уже боевое крещение и знал, что вызванный необходимостью отход вовсе не означает поражения, что дело не проиграно, пока сохраняется боевой дух людей.
Попов шел последним и не сразу заметил, что капитан-лейтенант Тироль остановил отходящих матросов. Только столкнувшись с ним у подножья Николки, мичман увидел серое, перекошенное лицо и округлившиеся от бешенства темные глаза Тироля. Мичману мгновенно пришла на память палуба "Викториуса" в тот миг, когда Тироль набросился на беззащитного Цыганка.
Фуражку Тироль держал в левой руке, видимо уронив ее, когда бежал навстречу отряду; ветер поднял над бледной, покрытой испариной лысиной редкую прядь волос. Он поворачивал матросов на гору пинками, руганью, угрожал им зажатым в правой руке пистолетом.
– Мальчишка!
– закричал Тироль, завидев Попова.
– Только и умеете, что бегать от неприятеля...
– Господин капитан-лейтенант...
– начал было потрясенный Попов, но Тироль остановил его.
– Молчать!
– прикрикнул он на высокой, истерической ноте и, устремившись на гору, приказал: - За мной!
После бегства отряда Губарева их бросок не имел ни смысла, ни надежды на успех. Это понимали и Попов, и матросы его отряда, и Тироль, с яростным упорством взбиравшийся вверх. И когда с вершины раздался громкий штуцерный залп и одна из пуль царапнула щеку Тироля, он в немом бешенстве махнул рукой и повернул вниз, к порту. У подножья Тироль остановился, отдышался и, вытирая платком выступившую на щеке кровь, сказал с расстановкой Попову:
– Во всем виноваты вы, мичман. Теперь дела не поправишь...
Мичман ничего не ответил. Он не сводил с Тироля упрямого и дерзкого взгляда.
Никольская гора на всем ее протяжении оказалась в руках врага. Он открыл беглый ружейный огонь по "Авроре" и ближайшим к горе постройкам. Полетели вниз и ручные гранаты.
Озерная батарея и волонтеры Зарудного теперь не помеха англичанам. Овладев горой, неприятель сделал бесполезными и Озерную батарею и укрепления, выдержавшие огонь фрегатов три дня тому назад.
От деревянных строений Петропавловского порта, жилых домов и казарм неприятеля отделяло несколько сот саженей пологого склона Никольской горы. Мелким стрелковым партиям Завойко не сдержать натиска англичан и французов, когда те ринутся вниз, под аккомпанемент ревущих ядер, бомб, рычащих конгревовых ракет, гранат, рвущихся сухо, как гигантские хлопушки.