Русский флаг
Шрифт:
У седловины Завойко и Изыльметьев не задержались. Мровинский еще вчера, при первой беседе над планом порта, высказал предположение о постройке батареи в самом "седле": сооруженная на возвышенности, она составит важное звено в обороне правого фланга и окажется вне выстрелов неприятельских судов. Оставалось практически решить вопрос о размере батареи и ее фасов, об огневых средствах и артиллерийских платформах.
Обогнув южную, расширявшуюся лопаткой оконечность Сигнальной горы и поднявшись по крутой тропинке, они достигли гранитного карьера, где велись круглосуточные работы.
Неподалеку, за гранитной скалой, послышалась песня Магуда и чей-то восхищенный голос произнес:
– Ну и ленив же ты, американ!
Завойко выглянул из-за камня. Тут был Магуд, отправленный Завойко на строительство батарей, и рядовой батальона сибирских стрелков Никифор Сунцов. Магуд лежал подле носилок, нагруженных камнями, и дурачился, не обращая внимания на Сунцова, который добродушно приговаривал:
– Ну и ленив, скотина! Ну и гульный же ты человек! Не миновать тебе палочной академии!
Магуд толкнул с носилок под откос увесистую глыбу и, протянув Сунцову кисет, сказал:
– Кури.
Сунцов присел на корточки, вытащил из выцветших казачьих штанов трубку и стал вдавливать в нее табак большим пальцем.
– Послушай, парень, - толкнул Магуд стрелка, - правда, что по Амуру корабли в море ходят?
Сунцов задумался.
– Не скажу. Не видел, - промолвил он протяжно.
– Может, ходят, а может, плывут.
– А ваш транспорт?
– "Двина"?
– Да.
– Мы с озера Кизи.
– Кизи?
– Такого Магуд не слыхал.
– Оттуда. Долго шли. И пешим ходом, и шлюпками, и кораблем.
– По Амуру?
– Всякое бывало. И амурской водицы попили, - сказал с достоинством Сунцов.
– Теперь там крепости делаем...
Завойко вышел из-за укрытия. Сунцов вскочил и вытянулся, уставясь глазами на начальство. Поднялся и Магуд.
– Запомни, Магуд, - сказал Завойко с расстановкой, - шпионить станешь - выберу камень потяжелее, - он ткнул ногой носилки, - привяжу к шее и брошу в Авачинскую губу.
С Сигнальной горы открывалась панорама Петропавловска и берега. На берегу воздвигались две батареи: одна - направо, у Красного Яра, южнее всех остальных, Кладбищенская; другая - в основании кошки, самая крупная, на десять-двенадцать орудий. Кошечная батарея была главным замком на входных дверях порта, она защищала проход в Петропавловскую бухту.
С высоты Сигнальной горы было особенно ясно видно, как точен и правилен замысел Изыльметьева: он предложил загородить проход в бухту боном из скрепленных якорными цепями бревен, запасного рангоута и стеньги и поставить в бухте, за боном, "Аврору" и "Двину" левыми бортами, чтобы суда могли встретить неприятеля полным бортовым залпом. Пушки другого борта должны быть сняты и установлены на крепостных батареях.
Неискушенным юнцам и романтикам, подобным
Море лениво плескалось у Сигнального мыса, набегая на отмель. На двадцатиметровой высоте строители батареи отбивали камень кирками и специальными молотами, изготовленными в портовых мастерских, расчищали площадку для пяти пушек - двух бомбических, двухпудового калибра, и трех обычных, тридцатишестифунтовых, стрелявших ядрами. Тут предполагалось разместить более шестидесяти человек, ядра и артиллерийское хозяйство. Работа подвигалась медленно. Люди с трудом вгрызались в красный, словно кровоточащий гранит.
Здесь находились лейтенант Гаврилов и наблюдавший за инженерной частью Дмитрий Максутов, который за день успевал по нескольку раз побывать на каждой из батарей.
– Сизифов труд, - признался Дмитрий Максутов, после того как Гаврилов отдал официальный рапорт и Завойко перешел на дружеский тон.
– Долбим скалу с усердием необыкновенным. Еще немного усилий - и мы окажемся по ту сторону земного шара, в каменном Кронштадте.
– Я бы не советовал вам, Дмитрий Петрович, появляться там в таком виде, - заметил Изыльметьев.
Максутов посмотрел на свои сапоги, покрытые пылью, на измятый мундир и начал торопливо застегивать пуговицы.
– А что касается сизифова труда, - продолжал капитан, - вы неправы. Труд Сизифа - бессмысленный труд, унижающий человека и самое понятие о человеке как о разумном существе. Нам же с вами хорошо известна цель работ.
– Понимаю, - сокрушенно вздохнул Максутов и сказал с подкупающей искренностью: - Я вполне научился жить интересами этого захолустья, да извинит меня господин губернатор...
– Нет, голубчик, - возразил с притворной строгостью Завойко, - не извиню и Ивана Николаевича попрошу не прощать вам всяческого вольнодумства.
Максутов посмотрел на Завойко, затем на многоверстный, скрывавшийся в тумане простор Авачинской губы и сказал с тоскою в голосе:
– Что ж, казните, если угодно, но и мне иногда думается, что нам здесь нечего делать, хотя обстоятельства и привязывают нас к Камчатке.
III
Если бы кто-нибудь поручился, что на Камчатке соединенная эскадра найдет "Аврору", упущенную в Перу, Дэвис Прайс немедленно приказал бы поднять паруса и взять курс на север, к берегам России.
Положение адмирала было очень сложным.
За евангелическими речами министров королевы Виктории Прайс без труда угадывал действительные цели британской политики на Дальнем Востоке. Моряк и человек коммерции, он внимательно следил не только за военно-дипломатическими шагами английского правительства, но и за возрастающей экспансией Соединенных Штатов в районе Тихого океана. Более того, он с горечью видел, что по крайней мере в северном районе Тихого океана янки решительно опережают медлительное, по мнению Прайса, английское правительство. Многочисленные силы Англии приковал к себе азиатский материк: военные корабли Ост-Индской морской станции были заняты Китаем, огромной, непокорной, свободолюбивой страной.