Русский флаг
Шрифт:
– Ты слишком хорошо знаешь мои мысли, - сказал наконец Дмитрий, бледнея.
– Нам нет нужды говорить об этом.
Вокруг все молчали, не сводя с них глаз. Александр хладнокровно взвешивал щекотливость и остроту положения. Наконец он сказал:
– Пожалуй, ты прав. Но нам всегда следует помнить о том, что русский солдат пойдет умирать с именем монарха на устах.
Зарудный давно собрался уходить, но при первых же словах Александра почувствовал, что теперь он непременно останется и вмешается в спор. Поправляя ружейный ремень на плече, он ждал только повода,
– Если ваше поучение, господин Максутов, предназначается исключительно для нижних чинов, то вы не достигли цели: здесь их нет, проговорил Зарудный, чеканя каждое слово.
Александр Максутов весь подобрался от неожиданности, но ответил небрежно, с чувством своего безусловного превосходства:
– Я говорил о солдатах, господин титулярный советник, символически. Генерал, действующий в войске, - тоже солдат. Ни возраст, ни форменный мундир, ни табель о рангах не могут освободить человека от исполнения патриотического долга, от известного образа мыслей.
Полулежа, он подбрасывал на ладони серый камешек. Маша сидела растерянная, предчувствуя недоброе и считая себя в чем-то виноватой.
– Неужели нет других идеалов, способных толкнуть человека на подвиг?
– промолвил Зарудный.
– Например?
– Максутов высоко подбросил камешек и ловко подхватил его.
– Афиняне эпохи демократии считались хорошими воинами. Их знаменем была Греция.
– Но Александр Македонский победил их, - невозмутимо возразил Александр, - не правда ли?
– Это уж совсем другой вопрос. Ведь и Рим, императорский Рим, поработили варвары, едва ли способные проникнуться высокими идеалами просвещенной монархии.
Зарудный непроизвольным движением снял ружье с плеча и, опершись на него, приготовился к дальнейшему спору. Левой рукой он беспрестанно теребил усы. Вихрастый, жилистый, с широкими отворотами охотничьих сапог, он напоминал разозленного деревенского петуха.
– У камчатских чиновников, - сказал Максутов, окидывая быстрым взглядом Зарудного и чиновника с хохолком, - повальная болезнь: по любому поводу обращаться к древней истории.
– Уроки истории весьма поучительны, господин лейтенант.
– Рассуждая о древних, вы забываете о современности, упускаете из виду Россию, живущую по законам, присущим ей одной.
– Наконец и Александр Максутов заговорил не холодно-бесстрастно, а с большой внутренней заинтересованностью.
– В России даже бунтовщик, подобный Пугачеву, для успешности своего предприятия вынужден был назваться монархом. Он знал Россию не хуже некоторых канцелярских народолюбцев, господин титулярный советник.
– С той поры Россия далеко шагнула, - сказал Зарудный, с трудом сдерживая злость.
– Разрешите полюбопытствовать: куда?
Зарудный мгновение поколебался, взглянул в побелевшее лицо Маши, на ее взметнувшиеся в испуге брови и, сердясь на самого себя, произнес вызывающе громко:
– В Сибирь!
Максутов не ожидал такой откровенности. Он удивленно приподнялся и, заметив горящий взгляд Маши, растерянность окружающих, сказал,
– Оставим ученые споры и отвлеченности, господин Зарудный. Вы, - он саркастически оглядел Зарудного, - единственный среди нас вооруженный и, кажется, самый воинственный в этих широтах человек, скажите нам: ради чего вы пойдете на подвиг, на смерть?!
– Я?!
– Да, вы!
Зарудный вскинул ружье на плечо и сказал:
– Ради отечества своего! В нем слилось для меня и честь предков, и добрый народ, ничтожной частицей которого я признаю себя, и земля, вскормившая меня. Эти идеалы стоят того, чтобы отдать за них жизнь.
– Вот как!
– Да, да... Вы офицер, господин Максутов, и должны знать, что на морском штандарте государя императора орел держит в клювах и лапах только четыре моря - Балтийское, Белое, Черное и Каспийское. Только четыре! Увы, Восток забыт. Что ж, но у нас русский флаг, и ради него мы пойдем на смерть!
Зарудный повернулся, чтобы уйти, но Максутов остановил его.
– Вы не полностью изложили свою программу, господин Зарудный. Максутов вскочил на ноги, его губы уже болезненно кривились.
– А ненависть к тирании и рабству, которую вы столь усердно внушаете некоторым доверчивым лицам? А опаснейшие цитации из запретных сочинений малопочтенных господ? А этот чугунный перстень, - он показал пренебрежительно на руку Зарудного, - разве ради него не стоит отдать жизнь?
Пораженный Зарудный уставился на Машу.
"Рассказала! Предала!
– мелькнуло в голове Зарудного.
– Все святое, хранимое в сердце, защищенное от недружелюбных взглядов, все, что я доверил ей, брошено под ноги - и кому?!"
– Ради этого кольца, - проговорил он наконец, подняв вверх правую руку, - я мог бы умереть. Оно частица моего отечества. Этого не понять ни вам, ни тем, чье бесчестье не щадит чужих тайн.
– И, вскинув ружье на плечо, он пошел по узкой тропинке под гору.
Маша, сидела, низко опустив голову. Окружающие настороженно смотрели на нее, - они хоть и не понимали всего, но чувствовали, что Маша имеет какое-то отношение к ссоре этих двух людей.
Тень птицы мелькнула невдалеке по зеленому склону горы, но самой птицы никто не увидел.
В этот день Пастухов впервые поцеловал Настю. Девушка, напуганная ссорой, причины которой она плохо понимала, инстинктивно искала защиты у Пастухова. В сумерки вся многочисленная компания - днем к молодежи присоединились и степенные обыватели - тронулась в обратный путь. Впереди всех двигались Вильчковский, Андронников и Иона, который дерзнул распевать церковные псалмы на манер и мотив, непростительные для священнослужителя, с легкомысленным припевом, сочиненным нетрезвым землемером. За ними в большом отдалении следовали остальные. Шествие замыкали старик Кирилл и две девушки, нагруженные корзинами с чайными принадлежностями и винной посудой. Светлое платье Насти мелькало в кустарнике позади всех. Несколько раз ее окликали, и веселое Настино "а-а-у-у" доносилось издалека. Потом о Пастухове и Насте забыли.