Русский город Севастополь
Шрифт:
– Ваше благородие, посадите меня на лошадь. У меня нога в двух местах перебита. Помогите, батюшка!
– Скоро помощь прибудет, потерпи, – пытался успокоить солдата Александр.
– Не дождусь. Помру. А и ладно, – смирившись, прошептал солдат и уткнулся лицом в траву.
Дальше на дороге попадались только умершие или те, кто уже не способен идти. И повсюду камни блестели от крови. У Александра возникла мысль слезть и помочь. Но как? Всем он все равно не смог бы …. И Павел. Где Павел? Он должен его разыскать. То, что Павел убит или, вот так, искалечен –
Впереди у дороги стояло несколько высоких санитарных фур. Александр поскакал к ним. Санитары, в забрызганных кровью, холщовых фартуках и широких нарукавниках складывали раненых в фургоны. Офицер медицинской службы, молодой человек, тщедушный, в круглых очках, руководил фельдшерами, указывая кого куда класть.
– Бинты кончились, Христиан Яковлевич, – сообщил ему один из фельдшеров, наверняка студент. Усы ещё не прорезались. В глазах ужас от всего происходящего.
– Рубахи рвите, – ответил офицер. – В ранцах у солдат должно быть запасное белье.
– Корпии хотя бы клочок, – сетовал другой фельдшер. Этот пожилой. Движения уверенные, взгляд безразличный. – У нас половина от гангрены помрёт.
– Нет корпии, миленький, – раздражённо отвечал офицер. – До госпиталя довезём, там и перевяжем нормально.
– Простите, – обратился к нему Александр. – Вам не попадался молодой прапорщик из инженерного батальона.
– Голубчик, вы о чем? – раздражённо спросил офицер.
– Брат мой пропал, – взмолился Александр.
– Гаврилин, прапорщик молодой попадался? – крикнул он фельдшеру, перетягивающему руку раненому.
– В третьем фургоне, – ответил Гаврилин.
Александр, услышав, соскочил с коня, чуть носом не пропахал землю. Бросился к указанному фургону. В повозке лежало и сидело человек десять офицеров. Кровавые бинты, рваная одежда, рой мух… Вонь такая, что его чуть не вывернуло. Александр осмотрел каждого. Павла среди них не оказалось.
***
Меньшиков хмуро взирал с холма, как мимо унылой серой змеёй ползёт колонна отступающей армии. Кабардинец под ним лоснился от пота, храпел, недовольно мотал головой. Несколько офицеров, все, что осталось от свиты, стояли сзади и переговаривались в полголоса. От колонны отделился всадник на гнедой казацкой лошади и поскакал в направлении главнокомандующего. Всадником оказался князь Горчаков. От усталости старый генерал едва держался в седле. Скакал, стараясь больше опираться на стремя правой ногой. В полах шинели зияли прорехи. Левый рукав надорван у плеча.
– Разрешите доложить, ваша светлость, – хрипло начал рапорт Горчаков. – Противник не преследует. Потеряно два орудия….
– Почему вы не на строевой лошади, – строго прервал его Меньшаков.
Горчаков растерялся от столь холодного приёма.
– Моя убита, – сказал он.
Меньшиков повернул коня, дав понять Горчакову, чтобы тот отъехал с ним в сторону.
– Зачем вы бросили в атаку Казанский и Владимирский полк? – грозно
– Надо было выровнять центр позиции и отбить нашу батарею, – доложил генерал.
– Ну, выровняли центр, ну, отбили батарею, – это правильно. На кой черт вы пошли в контрнаступление? – чуть не сорвался на крик Меньшиков.
– Хотел отбросить противника за реку.
– Зачем? Чтобы угробить два полка? Что изменила ваша атака? Вы разве не видели: слева на вас выкатывают артиллерию? Дабы исправить ваши неумелые действия, я был вынужден послать на убой Московский полк. Пока вы увлекались героическим натиском, французы могли легко зайти к вам в тыл и перестрелять, как тетеревов.
– Но, позвольте! – У князя Горчакова взыграла гордость. – Вы не можете меня обвинить в поражении! Посмотрите на мою шинель. Она вся в дырках от пуль. Если кто виновен в провале фронта, так это генерал Кирьяков. Это он сдал левый фланг. А я опрокинул гвардию её величества, между прочим. Гвардейцы разбегались под моим натискам, сверкая пятками!
Горчаков гневно дышал. Глаза его чуть не вылезали из орбит от обиды. Нижняя челюсть нервно подрагивала.
– Да никто вас не обвиняет, – остыл Меньшиков, поняв, что со стариком Горчаковым спорить бесполезно: какой есть – такой есть. – Езжайте. Я принял ваш доклад. – Меньшиков направился обратно к свите, про себя пробурчал: – Гвардию он опрокинул…. Шинель ему прострелили…. Лучше бы голову снесло, – все равно пустая. Кирьяков виноват….
Главнокомандующий тяжело вздохнул. Что ж, пусть будет Кирьяков. Надо же на кого-то свалить вину за поражение. Если князя Горчакова обвинять, они потом с братом, командующим Дунайской армией, его утопят. С Горчаковыми спорить – себе дороже. Ещё то семейство интриганов.
– Генерал Кирьяков виноват, – сказал громко князь начальнику штаба Вуншу. – Отметьте в рапорте. – Французские войска обошли его с фланга.
– Но как же генерал Горчаков? – поинтересовался Вунш. – Его бессмысленная контратака?
– О генерале Горчакове напишите: проявил героизм. Отбил прорыв в центре. Опрокинул английскую гвардию и спас батарею.
– Слушаюсь!
***
Адмирал Корнилов и подполковник Тотлебен верхом подъехали к Каче. Начинало смеркаться. По мосту ползли обозные фуры и орудийные сцепки. Пехота с кавалерией толпилась на том берегу, ожидая свой очереди переправиться. Корнилов указал Тотлебену на возвышенность. Подполковник увидел группу всадников. Среди них заметил сухую фигуру главнокомандующего.
– Вот, так, господа, – сказал Меньшиков, когда они подскакали. – Армия сделала все, что смогла.
– Что же они столпились, как бараны, – недовольно пробурчал Тотлебен. – Эдак до утра не переправятся.
– Бросьте вы, – махнул рукой Меньшиков. – Кто ими сейчас будет управлять? Все злые. Офицеров осталось меньше половины.
– Потери большие? – поинтересовался Корнилов.
– Очень. Я не рассчитал так много потерять. Моя вина. Но теперь-то что об этом горевать. Сейчас армия отступит к Севастополю.