Русский легион Царьграда
Шрифт:
– Это за Стефана! – прошептал радимич.
«Опять кровь! Это последняя!» – глядя на свой окровавленный меч, подумал Мечеслав. Взобравшись на вороного, взяв за повод коня Злата, Мечеслав выехал на дорогу, ощущая в душе пустоту и холод.
Глава пятая
Еще слышал он постоянно о благоверной греческой земле, христолюбивой и крепкой верой, где Бога единого в Троице чтут и поклоняются, как свершаются у них чудеса и знаменья, как многолюдны церкви, как все города исповедывают истинную веру, все в молитвах предстоят, все служат Богу. И слыша это, возжелал сердцем, возгорел духом, чтобы быть ему христианином в земле его.
День близился к своему завершению, сумерки быстро сгущались. Горы, скалы, редкие деревья, камни принимали причудливые образы и очертания. Черной таинственной фигурой казался в этом царстве темноты скачущий по горной дороге на вороном коне Мечеслав. Чуть позади скакал в поводу заводной, груженный поклажей. Мерно цокали конские копыта, пели свои ночные песни цикады, где-то покатился со склона камень, испуганно заухала неизвестная Мечеславу птица, внизу в лощине завыли волки. Из-за уперевшейся в темнеющее небо черной горы выкатилась похожая на круг сыра луна. Мечеслав поторапливал коней в надежде отыскать пристанище, пока черноокая девица-ночь окончательно не успела воцариться в этих местах. Чуткий слух Мечеслава уловил впереди крики и голоса людей. Разглядеть в потемках, что там происходит, было невозможно, к тому же небольшая скала, росшие у дороги деревья и кустарник закрывали обзор. Заставив коней идти шагом, Мечеслав осторожно выехал из-за поворота и увидел две запряженные волами груженые повозки, перегородившие дорогу. Около них, понурив головы, стояли пятеро монахов, а их окружили человек десять разнообразно одетых и вооруженных людей. Трое, оттолкнув монахов, заступивших им дорогу, полезли в одну из повозок, раскидывая и разглядывая вещи, находившиеся там.
«Тати! – подумал Мечеслав. – Решили монахов ограбить!»
Привязав заводного коня к дереву, Мечеслав выхватил меч и ринулся на разбойников. От неожиданности грабители рассеялись, но, разглядев, что всадник один, подступили к нему. Мечеслав накинулся на них, сбивая лиходеев конем и нанося им плашмя удары мечом. Вот уже трое из них, оглушенные, пали на землю, еще двое бежали, скрывшись в темноте среди камней, остальные попятились, страшась меча Мечеслава. Казалось, еще немного, и побегут злодеи, пытаясь избежать заслуженной кары, но жестокий удар в голову свалил его с коня. Мечеслав попытался встать. Кто-то из разбойников стукнул его дубиной по ногам, со всех сторон посыпались удары, в глазах у Мечеслава потемнело, и он, теряя сознание, упал на камни…
Мечеслав открыл глаза. Маленькая темная келья едва освещалась восковой свечой, воткнутой в светец, который стоял на грубо сколоченном деревянном столике. Здесь же был заботливо оставлен кем-то небольшой глиняный кувшин. Мечеславу захотелось пить, но сил дотянуться до питья ему не хватило, резкая боль в ногах откинула его назад на ложе. Капельки пота проступили на лбу. Он посмотрел вверх, из темного угла на него взирал лик. Икона была старая, краски на ней местами стерлись и поблекли, но глаза казались только что написанными, и было в них что-то особенное, как и во всем образе. Мечеславу показалось, что они живые. Они заглядывали внутрь, проникали в мысли, пытаясь распознать его душу, его сущность, его чаяния. Мечеслав прикрыл веки, в голове стоял гул, мысли путались, тупая боль терзала затылок. Он потрогал голову, на ней была повязка.
«Кто-то позаботился обо мне, снова попались на моем пути добрые люди», – подумал Мечеслав, вспоминая схватку с разбойниками. Приоткрыв глаза, Мечеслав вновь увидел устремленный на себя взгляд с иконы.
Открылась дверь, в келью, пригнувшись, вошел монах в черной рясе. Он был высок ростом, его бледное лицо обрамляла черная с проседью борода, выразительные карие глаза глянули на Мечеслава. Лицо монаха было чем-то схоже с образом на иконе, да и сам он показался Мечеславу знакомым. Приглядевшись, радимич вспомнил, где видел эти запоминающиеся глаза. Это было в тот год, когда убили Сахамана. Мечеслав вспомнил битву с болгарами, их разгром, базилевса, царя Романа, ослепленных перед ним пленников и вступившегося за них священнослужителя, навлекшего на себя гнев императора. Да, это был он. Годы слегка изменили его внешность, но глаза остались те же, Мечеслав узнал их. А может, он обознался, и это не тот опальный монах? Но спрашивать о том не стал, боясь причинить человеку боль. Люди не любят вспоминать свои унижения.
Монах неторопливо подошел к ложу Мечеслава, присел на скамью.
– Как чувствуешь себя, сын мой? – спросил он.
– Боль в ногах терзает меня, святой отец, но воину ли бояться боли, – ответил русс.
– Как твое имя, воин? – вновь задал вопрос монах.
– Я бывший наемный воин базилевса, имя мое Мечеслав, а родом я из Руси.
– Так ты славянин! Мой отец тоже был из славян, пришедших на Пелопоннес, заселивших обширные земли и постепенно смешавшихся с греческим населением. Так что я тоже могу изъясняться на славянских языках.
– Это хорошо, отче, – произнес Мечеслав.
– Меня зови отец Дионисий. Мне бы очень хотелось, чтобы ты рассказал мне о Руси, я собираюсь отправиться в эти далекие земли. Ваш кесарь Владимир принял со своим народом христианство и возводит на своей земле православные храмы.
– И мои думы о том, как на родину вернуться, – тихо сказал Мечеслав.
– Что ж, бог даст, может, вместе в путь отправимся. А пока будем лечить тебя до полного выздоровления.
– Благодарю вас за доброту вашу!
– Нет, это я и вся наша братия монастырская благодарим тебя, храбрый воин, что заступился за нас. Везли мы в монастырь дары, святыни и припасы съестные, да напали на нас злодеи, и быть бы нам убитыми и ограбленными, если бы не появился ты, сын мой. Возрадовались мы при виде избавителя. Как святой Георгий, налетел ты на них и стал сокрушать грешников, при этом никого не убивая. Когда же с коня тебя сбили, вспомнил я молодость, когда был комесом и командовал бандоном в войске императора, призвал братьев – монахов, что со мной были, – и с божьей помощью одолели мы злодеев. – Монах перекрестился. – Тебя же, сын мой, с одеждой, доспехами и конями доставили мы в наш монастырь, вот только коня твоего с поклажей, того, что ты к дереву у скалы привязал, чуть не оставили. Думали мы, что ты на одном коне, на вороном, а как отъезжать стали, заржал второй, тут его и обнаружили, – добродушно улыбаясь, сказал Дионисий.
– Еще раз благодарю вас и братию вашу! – сказал Мечеслав.
– Благодари Господа Бога нашего! – Перекрестившись, монах спросил: – Вижу, нет креста на тебе, ты не христианин?
– Нет, отец Дионисий, не христианин, но за долгие годы, проведенные на службе у базилевса, стал я склоняться к вере православной. Веру в своих богов я утерял, и лежит тяжесть на сердце моем, и думы мои вразброд, пустота во мне, усталость, оттого хочу я креститься и веру христианскую принять. В ней ищу спасения, очищения и избавления от грехов своих, от крови человеческой, мною пролитой!
– Это правильно, сын мой. Знать, сам Господь Бог направил тебя на путь истинный.
– Во многом разуверился я, отец Дионисий, и лишь одно радует меня, что возвращаюсь я к невесте своей, к Мануш, мысли эти и любовь к ней согревают сердце мое! Одна беда, сосватана она, да и веры христианской, а я же язычник некрещеный! Святой отец, а не могли бы вы помочь мне в этом и крестить меня? – с жаром спросил Мечеслав. – Научите меня, расскажите о боге вашем, потому как не могу я, бога не познав, веру принять!