Русский легион Царьграда
Шрифт:
– Стремление твое похвально, мысли твои правильны, а потому буду я рассказывать тебе о боге, о вере нашей, о заповедях, гласящих: не убей, не укради, не прелюбодействуй, а всего их десять. Поведаю я тебе, сын мой, о Сотворении мира, о рождении Христа, о муках его, воскрешении и о многом другом. И если прорастет семя веры нашей в душе твоей, то примешь ты ее, пройдешь обряд крещения и станешь христианином православным! Ну а пока я пойду, не буду утомлять тебя речами своими. Если что-то тебе понадобится, стучи мне, я в соседней келье, – сказал Дионисий. Он встал и вышел, тихо притворив за собой дверь. Мечеслав посмотрел ему вслед, а затем перевел взгляд на икону. Слабость вновь одолела его, веки сомкнулись, и он уснул сном измученного невзгодами человека.
Три долгих месяца провел Мечеслав в монастыре, залечивал раны, помогал монахам в их каждодневных трудах, познавал через общение с ними новую для него веру, принятую им здесь же, в монастырском храме. И здесь, в этой тихой уединенной обители, расположенной в живописной горной местности, обретал он душевное спокойствие. И впору было бы ему остаться в монастыре навсегда, но все чаще и настойчивее стали сниться ему Мануш, Минодора, отец, мать, Красава и родные леса. Все чаще доставал он из торбы радимичский рушничок. Звала его непрестанно любовь, оставленная им в далеком горном селении. И вот теперь, излечившись телесно и духовно, познав Бога и приняв православие, распрощавшись с братией монастырской, с игуменом и отцом Дионисием, ехал он туда, куда звало его сердце. Застоявшиеся кони резво скакали по дороге. Мечеслав взглянул вперед. Там, на возвышенности, виднелось селение, где ждала его Мануш, которую не видел он, почитай, год. Сердце Мечеслава колотилось в груди, дыхание перехватывало в предвкушении предстоящей встречи.
«Господи, как хочется увидеть ее глаза, услышать голос, обнять, прижать к себе», – думал Мечеслав, глядя на приютившиеся у горы домики и представляя свою встречу с Мануш. Хлестнул коня плеткой, принуждая его мчаться к селению еще быстрее. Подъехав к знакомому дому, ввел коней во двор, привязал их к одному из деревьев. Преодолевая волнение, подошел к двери и отворил ее. Минодора в темной одежде сидела на скамье и что-то вышивала на куске ткани. Услышав скрип двери, она подняла глаза, но во взгляде ее Мечеслав не увидел радости, которая переполняла его, и сердце сжалось. Поздоровавшись, он подошел к женщине и дрогнувшим голосом спросил:
– Что с Мануш, где она?
– Нет больше Мануш, – сказала Минодора, закрывая лицо ладонями. Кусок ткани, выпавший из ее рук, скользнув по коленям, упал на пол.
– Почему нет? Что? Что случилось, матушка Минодора?!
– Нет ее больше, и в этом наша с тобой вина! – сказала Минодора. Отняв ладони от лица, она с укором посмотрела в глаза Мечеславу. – Мор был у нас. Говорят, из Сирии пришла болезнь эта, многие умерли – и работница-рабыня, что на твои деньги куплена, и старик Мардарий со своею старухой, и моя Мануш… – на глазах Минодоры появились слезы. Она отвернулась от Мечеслава и продолжила свой горестный рассказ:
– Не смогла я спасти ее, слаба она была после родов. – Мечеслав, пораженный горем, не сразу понял, о чем говорит Минодора. – Ребенка вашего я спасла, а вот ее не сумела. Немало бедняжке стерпеть пришлось: и стыд, и разлуку, и мою брань, и укоры соседей, но не захотела она избавиться от ребенка, зачатого с тобой. Селяне не опозорили ее только из благодарности ко мне, я долгие годы лечила их и их детей от болезней. Мануш все это время ждала тебя, до последнего вздоха своего ждала. Верила, что вернешься, в бреду имя твое повторяла, да так и умерла. А перед смертью крестик тебе передала, соседа нашего Георгия за ним в город посылала. Просила тебя веру христианскую принять, чтобы могли вы с ней на том свете встретиться и вместе быть! – Минодора встала и направилась в соседнюю комнату.
Мечеслав остался на время один со своим горем, ком подкатил к горлу, и только шаги возвращающейся Минодоры не позволили ему дать волю скорби. Вернулась Минодора с маленькой шкатулкой. Поставила ее на стол, открыла и, вынув серебряный крестик, протянула его Мечеславу. Взяв распятие, Мечеслав сжал его в ладони, сел на скамью, уронил голову на стол и зарыдал горько, безутешно. Вдруг раздался громкий детский плач. Мечеслав поднял мокрое от слез лицо. Минодора ушла и вскоре появилась, держа в руках сверток. Она неторопливо подошла к Мечеславу, сердце в его груди учащенно забилось. Женщина осторожно протянула ему сверток.
– Это твой сын, – сказала она. Мечеслав с трепетом в душе взял в руки завернутое в ткань дитя.
– Сын! Чадо мое! – проговорил он, с нежностью разглядывая светловолосого младенца, смотрящего на него большими, темно-карими, как у Мануш, глазами. Ребенок протянул ручонку, пытаясь дотянуться до его русой бороды. Мечеслав склонил голову, дотянулся губами до маленькой ладони с пухлыми короткими пальчиками, поцеловал. Младенец заплакал. Минодора подошла и протянула к ребенку руки. Мечеслав стоял, прижав к себе дитя, не желая расставаться с ним, его невидящий взор ушедшего мыслями в себя человека был направлен мимо Минодоры.
– Мечеслав, дай дитя мне, я его успокою! – проговорила Минодора. – Мануш просила передать, чтобы ты жил счастливо и нашел себе жену, а она будет радоваться за тебя на небесах. – Минодора посмотрела в глаза Мечеслава, пытаясь понять, слышит ли он ее. Ребенок продолжал тихо плакать. – И еще забыла я сообщить тебе, что приезжал помощник стратига с воинами, они разыскивали тебя, – сказала Минодора и, помолчав, спросила: – Ты останешься здесь? – в ожидании ответа она тревожно переводила взгляд с лица Мечеслава на ребенка. Глаза Мечеслава ожили:
– Нет, без Мануш я не смогу! Здесь все будет напоминать мне о ней. Уйду на Русь! – ответил он.
– Мечеслав, отдай сына мне, это все, что осталось у меня от Мануш. Если ты заберешь его, я буду совсем одна на всем белом свете, а ты еще сможешь найти свое счастье. Прошу, верни мне его!
Не дождавшись ответа от Мечеслава, вновь погрузившегося в раздумья, она продолжила:
– Ребенок может погибнуть в дороге, он слишком мал и слаб, чтобы вынести длинный путь. Он подвергнется многим опасностям, если будет с тобой! Не забирай его, Мечеслав! Прошу тебя! – со слезами на глазах просила Минодора.
Детский плач прекратился, младенец успокоился и теперь, прикрыв глаза, тихо посапывал, наслаждаясь своими детскими снами. Мечеслав глянул на спящего ребенка, поцеловал его в теплый лобик и отдал Минодоре. Она, взяв ребенка, прижала его к своей груди.
– Как нарекли дитя? – спросил Мечеслав.
– Мануш дала ему имя твоего друга, как хотел ты, и назвала его Сахаманом, а священник при крещении дал ему имя Дементий.
Мечеслав вышел во двор и вскоре вернулся с двумя туго набитыми кошелями.