Русский народ и государство
Шрифт:
Не существовало в Московском государстве и идеи сословного права на власть. «В других странах, — говорит В. О. Ключевский, — мы знаем государственные порядки, основанные на сочетании сословных прав с сословными обязанностями, на сосредоточии прав в одних сословиях и обязанностей в других. Политический порядок в Московском государстве основан был н а разверстке между всеми классами только обязанностей, не соединенных с правами. Правда, обязанности соединены были с неодинаковыми выгодами, но эти выгоды не были сословными правами, а только экономическими пособиями для несения обязанностей. Отношение обязанностей к этим выгодам в Московском государстве было обратно тому, какое существовало в других государствах между обязанностями и правами: там первые вытекали из последних, как их следствия; здесь, напротив, выгоды были политическими последствиями государственных обязанностей (В. Ключевский. История сословий в России, М., 1886, стр. 110). Правильнее было бы, может быть, сказать, что в жизни Московского государства преобладало то органическое начало правообязанности, о котором мы говорили выше. И им была окрашена не только публичная, но и частная жизнь. Достаточно сказать, что один из основных устоев этой последней — отношения к земле — в общем строились не по типу правоотношений,
Наконец, в частном, торговом и деловом обороте в старой Москве существовали многочисленные договорные отношения, построенные на многосторонней связи обязанностей и прав (тип. Г). Однако никогда договорное начало у нас не было доведено до такой абсолютизации, которым оно отмечено на Западе. Достаточно сказать, что даже нашим революционным течениям совершенно чужды были договорные попытки построения государства в той форме, в какой они стали преобладать на Западе с XVII века. Учения естественного права совершенно чужды нашей истории, а с ними чужды и представления о государстве как о торговой компании, основанной множеством независимых и несвязанных собственников.
Так было у нас вплоть до XVIII века. Решительным поворотным моментом нужно считать не столько реформы Петра I, сколько мероприятия его наследников. Правда, Петр сильно содействовал укреплению начал западного абсолютизма, который смотрит на царскую власть как на право. Однако при Петре у нас не было еще сословий в европейском смысле слова, государство все было подтянуто к центру, все служили начиная с дворянства и все права были службами, обязанностями. Однако усиленная политика прикрепления крестьян свидетельствовала о стремлении к неравному распределению обязанностей и соответствующих им прав. XVIII век совершил разрыв органической связи между обязанностями и правами. Указ о вольности дворянской превратил государевых слуг в сословие в западном смысле этого слова. Отношение этого сословия к неограниченному государю юридически строилось по схеме: права — с одной стороны, обязанности — с другой (тип А). Но фактически дворянское сословие было правящим и стремилось закрепить свои отношения с короной договорным путем (по типу Г). Отсюда «конституционные» стремления дворянства начиная с XVIII века. В своих частных отношениях дворянство стало жить целиком по типу отношений В и Г, то есть владело собственностью и получило право совершать все сделки. Другие сословия правами этими пользовались ограниченно, а низшее из них — крестьянство — почти что лишено было основных гражданских прав. Так высший класс стал жить у нас по правовому типу западной жизни, крестьянство же, до освобождения, а в некоторых отношениях после него, жило еще в условиях остатков XVIII века и даже старой Москвы, то есть в условиях предшествующей эпохи, измененных к тому же к невыгоде крестьян.
В жизни нашей получилось поражающее несоответствие между юридической формой и бытом: усвоив западную юридическую форму, мы, однако, не выработали соответствующей ей техники; в то же время не вполне отрешившись от своих собственных форм, мы теряли постепенно все то положительное, что им было свойственно. Мы не развили в себе западной техники исполнения отрицательных и условных обязанностей, мы не были крепки ни в уважении к собственности, ни в исполнении договоров; но в то же время мы не развивали нашего права в сторону проникновения в него начала правообязанности и даже утеряли в этом отношении многое, что было заложено в московскую эпоху. Таким образом, наша жизнь в это время была типичным «ни то ни се».
Революция 1917 года, по замыслу ее авторов, должна была двинуть нас еще далее по пути приятия западных начал. Мы должны были превратиться в общество собственников, которое организует государство на основах свободного договора. Однако народ наш не принял этой программы. Из революционных групп возобладали не те, которые стояли на точке зрения западной буржуазно-демократической программы. Успех оказался на стороне коммунистов, которые построили республиканское государство отнюдь не на западных началах, но, скорее, на типах правоотношений отчасти А и Б, отчасти Д, Е, Ж. Учение Маркса заставляло истолковывать власть как право рабочего класса; между тем организация государства трудящихся, государства рабочих и крестьян, в котором есть свой особый правящий слой, ставит правителей вовсе не в положение односторонне управомоченных, а подчиненных — не в положение односторонне обязанных. В государстве трудящихся правообязаны все — и властвующие и подчиненные. И начало правообязанности проникает здесь не только в отношения политические, но и в отношения частные — право собственности, право договоров. Таким образом, диктатура прав угнетенных силою вещей превращается в организм трудовой демотии, построенной на внутреннем сочетании прав и обязанностей всех и каждого [237] .
237
Во избежание недоразумений хотим подчеркнуть, что организм трудовой демотии отнюдь не дан, но задан в современном русском процессе.
Мы убеждены в том, что в этом направлении — разрешение русского революционного процесса. И разрешение это может быть достигнуто путем творческого усилия, а не в результате сочетания стихийных сил. Такое разрешение означало бы, что мы тем самым вступили на почву развития особенностей нашей истории — на почву наших исторических культурных традиций. В то время как современные наши «западники», начиная с социалистов и кончая монархистами, сочувствуют пробужденной революции буржуазной стихии и верят в то, что им удастся построить русский мир по типу договорившихся между собою собственников, знающих два закона: «не тронь меня» и «do ut des». Отсюда — общий противоевразийский фронт, раздираемый разногласиями о том, кто будет собственниками. И кто с кем будет договариваться: бывшие владельцы, «верховный вождь» и «народ» или новые собственники между собою…
ЕВРАЗИЙЦЫ И ГОСУДАРСТВО
Живой и глубоко жизненный характер евразийского учения проявляется прежде всего в том постепенном процессе самоуяснения, который стихийно влечет нас к познанию нашего собственного существа, как некоторой особой идеологической группы. В первых стадиях этого процесса ставился ряд проблем, но не было еще их системы; в последующих стадиях проблемы начинают выступать в некотором систематическом порядке. Так стихийно и в то же время систематически разрабатываются нами в настоящее время проблемы политические и социально-экономические. Можно сказать, что в этой области многое уже у нас установлено, однако далеко не все. Из числа еще не вполне выясненных вопросов нужно прежде всего назвать вопрос о нашем собственном существе, как организованной группы и о нашем месте в государстве. По этому вопросу уже высказаны общие мысли, однако они не имеют характера окончательных, установившихся формул. Представляем ли мы собою партию или нет? Должны ли мы стремиться к образованию единой партии? Если нет, то кто же мы? И каково наше место в государстве, которое мы считаем своим, нормальным, евразийским государствам, так же, как и в государстве современном, в условиях текущей политики?
В последующем будет сделан опыт решения названных вопросов, опыт, который мог бы иметь значение «дискуссионное», а мог бы и послужить материалом для окончательных решений. Тема — многопланова, отдельные планы следует различить и в зависимости от разных плоскостей вынести различные формулировки. Тогда, может быть, окажутся одинаково правыми и те, кто говорит, что мы — партия, и те, кто отрицает за нами характер партии.
Политической партией в современном смысле этого слова называется возникшая свободно (а не в результате учреждения государством) группа лиц, которая объединена общими целями и общностью в понимании средств, ведущих к осуществлению названных целей (единством средств). Существенным для партии может являться иногда единство целей, а иногда единство средств. Все различие между большевиками и меньшевиками, например, сводится к разногласию по поводу тактики, а не окончательных целей; но различие целей отличает партии социалистические от буржуазных. Ближайшей задачей всякой политической партии является завладение аппаратом государственной власти с тем, чтобы провести в жизнь свои основные цели (будем называть это «политическим действием»). Однако многие современные политические партии отнюдь не стремятся к немедленному осуществлению этой последней цели. Тактические соображения часто побуждают партию всячески удерживаться не только от захвата власти, но и от прямого участия в правительстве. Современный европейский политический режим особо благоприятствует подобной тактике воздержания, в силу которой очень мощные современные политические партии, например, социалисты, представляют вечную оппозицию в парламенте всем другим политическим партиям и любому правительству. Подобное положение очень удобно, ибо «воздерживающиеся» вечно критикуют и не берут на себя никакой ответственности, создавая убеждение, что всякое правительство плохо, за исключением социалистического, которому еще не пришли сроки.
Так как современные европейские политические партии суть свободные объединения, то партийный режим в той или иной степени предполагает многопартийность как выражение личного права участия в политике, как результат свободы политических мнений. Различные эти мнения не могут не находиться в процессе конкуренции и борьбы, потому на борьбе построены и отношения между партиями. Нормальным способом партийной борьбы считается приобретение большинства, которое бы обеспечивало партийное господство. Приобретение большинства предполагает, что другие партии должны ему подчиниться и, впредь до изменения политических настроений, отказаться от преобладания. Иной, не считающийся нормальным путь, является путем диктатуры, при которой одна из партий, не обладая большинством, захватывает власть и проводит свою программу насильственно, вопреки воле большинства. Диктатура может быть или «мягкой», когда захватившая власть партия не уничтожает другие, допуская в известных пределах их деятельность; или же «жесткой», когда захватившая власть партия просто уничтожает остальное и становится единственно господствующей группой в государстве (например, фашизм в первой и в последней стадиях своего развития).
Исторически демократический режим западных государств выработал два вида партийных образований, границы которых иногда сливаются, хотя в типичных формах могут быть выражены вполне определенно. Первый из них характеризуется тем, что основанием партийного объединения служит не какая-нибудь социально-политическая доктрина (не «идеология»), не догма или сумма догматов, но какой-либо практический вопрос очередной политики или сумма таких вопросов (например, вопросы таможенной политики, вопрос об избирательных правах, аграрный вопрос в его текущей постановке и т. п.). Это партии «на платформе» или лиги. Огромную роль они сыграли в жизни англо-американских государств. В сущности, основные политические партии Англии суть подобные партии «на платформе», а не идеологические объединения «на программе». Другим типом современных партийных образований являются объединения чисто идеологические, а их наиболее яркий современный пример — социалисты. Основой современных социалистических партий является известная общественная доктрина, известная концепция социально-политической жизни, даже некоторая философия. Таков, например, марксизм. Если для партий «на платформе» политика это как бы цель в себе, то для партий «на программе» она есть только одно из средств для достижения основных идеологических целей. Было время, когда социалисты не признавали политической борьбы и не участвовали в ней (особенно в борьбе парламентской), но Лассаль и Маркс вывели их на дорогу политики. Особенностью этого рода партий «на программе» нужно считать то, что, хотя основные задания их и не сводятся к «политике», однако современная партия всегда является продуктом известной социально-политической идеологии. Современные партии в конечном счете стремятся к преобразованию общественной жизни, имеют основой своей некоторую общественную доктрину и, если связаны целым миросозерцанием, то последнее — философия социальная. Партии эти являются продуктом той «религии общественности», которой живут многие современные люди западной цивилизации, веря, что преобразование общества есть основная проблема жизни, что вместе с этим преобразованием будут достигнуты наивысшие жизненные задачи, стоящие перед человеком.